Призывая Луну (ЛП) - Каст Кристин

Её слова мягкие, словно шёлк, обвивают моё сердце и сжимают его.

Я сжимаю руку в кулак, не желая, чтобы она заметила, как дрожат мои пальцы от волнения, и стучу в дверь. Люк распахивает её, приглашая нас внутрь, и тёплый свет сотни мерцающих свечей охватывает помещение.

Когда дверь за ней закрывается, Рен замирает. Подсолнухи повисли у неё в руке, а её пальцы едва держат их, когда она отпускает мою руку, чтобы приложить ладонь к губам.

— Ли… — её голос дрожит, а в глазах блестят не пролившиеся слёзы, когда она замечает столик и стулья, которые мы с Люком перетащили из кампуса Львов, белую кружевную скатерть, позаимствованную у Лили, и свечи, которые мы собрали по всем залам и аудиториям кампуса.

Люк ставит маленький бумбокс, одолженный у Поппи, вместе с диском, который, по её словам, точно покорит сердце любой девушки. Ему требуется минута, чтобы разобраться с кнопками, но в конце концов музыка начинает играть. Звуки струнных инструментов заполняют комнату, тёплый свет свечей колышется, и из динамиков льётся французская песня.

Её реакция — это всё, о чем я мог мечтать, но я не удерживаюсь от вопроса:

— Тебе нравится?

— Я в восторге, — она бросается ко мне, и я утыкаюсь лицом в её волосы. — Я не могу поверить, что ты всё это сделал для меня.

— И это ещё не всё, — говорю я, чувствуя, как сердце замирает в груди.

Люк возвращается из огромной кухни с белым подносом в руках. Мы оба не умеем готовить, но я вырос, съедая все продукты, как только помощница мамы выгружала их, так что умею отлично добывать еду.

Я провожу Рен к столу и помогаю ей забраться на высокий стул, после чего сажусь напротив.

— Для пары, — говорит Люк, с почти оскорбительным французским акцентом. В его защиту можно сказать, что он, как и планировалось, одет полностью в чёрное. Даже если это узкие чёрные джинсы, обрезанные выше щиколоток, и вывернутая наизнанку футболка с едва различимым логотипом.

Я наклоняюсь и шепчу:

— По-английски, чувак, не по-французски.

Его рыжие брови сходятся в недоумении.

— Чёрт, музыка меня сбила.

С эффектным движением он ставит на стол блюдо. Рен взвизгивает от восторга, захлопывая в ладоши при виде сиропа на горке шоколадного, ванильного и клубничного мороженого, увенчанного взбитыми сливками.

— Это не чай с бутербродами, но…

— Без вишен и орехов! — Рен светится улыбкой и тянется через стол, чтобы взять меня за руку. — Ли, это идеально. Ты идеален.

— Я просто хочу, чтобы ты была счастлива.

— Я счастлива. — Но в её улыбке есть что-то, что заставляет меня подумать иначе.

Я прочищаю горло и беру ложку, надеясь, что смена темы поможет снять напряжение.

— Ну, кто захочет, чтобы полезные продукты вроде фруктов или орехов портили мороженое?

— Эй, — смеётся она, накалывая ложкой кусочек ванильного мороженого. — Тут где-то спрятан банан.

Люк, явно пересмотревший «Аббатство Даунтон», потому что искусно исчезает в нужные моменты, возвращается с ещё одним блюдом. Балансируя кофейником с горячим шоколадом, он ставит две кружки и золотую чашу, полную маршмэллоу. Он разливает напитки и хлопает меня по плечу, после чего, подняв руку в знак прощания, исчезает. Его обязанности дворецкого на сегодня завершены.

Рен смотрит ему вслед и, как только двери закрываются, говорит:

— Это всё очень мило, и я не хочу жаловаться, но… как так вышло, что ты и Люк — друзья? Он же тот еще мудак. Как ты с ним дружишь?

Я пожимаю плечами.

— Когда я рассказал ему о своей задумке, он предложил помочь.

— Хорошо…

Она явно ждёт продолжения, поэтому я вздыхаю и объясняю:

— Ты права, он может быть мудаком. Он думает, что ему нужно показывать себя с лучшей стороны, как сын сенатора. — Я качаю головой. — Честно говоря, если бы мои родители не настаивали на важности дружбы с ним, я бы не дал ему шанса. Но теперь я рад, что дал. Под всем этим ребячеством скрывается довольно приличный парень.

— Ну, ладно тогда. — Её улыбка становится шире, но взгляд остаётся загадочным. — За тебя, — говорит она, поднимая кружку. Её улыбка возвращается, наполняя щёки румянцем и заставляя глаза сиять. — За лучшее первое свидание в жизни.

— За нас, — добавляю я, поднимая свою кружку. — За сегодня и за все наши завтрашние дни.

Мы чокаемся, и маршмэллоу скатываются с краёв кружек, как маленькие белые хвостики.

Я делаю глоток горячего шоколада, чувствуя, как он обжигает горло. Я знаю, что хочу сказать дальше, но не уверен, как это сделать. В этом, наверное, вся проблема наших с Рен отношений. Я запираю слова в себе, кручу их в голове или выплёскиваю на страницы, предназначенные только для меня. Но мне нужно остановиться. Нужно сказать ей всё, что думаю и чувствую, твёрдо и прямо.

Я делаю глубокий вдох.

— Я до сих пор ничего не сказал, честно говоря, ждал, что ты сама начнёшь. Но я горжусь тобой.

— За что? — спрашивает она, жуя взбитые сливки.

Я наклоняюсь вперёд и беру её за руки. Ей не нужно искать пути для побега. Она со мной. Она в безопасности. Возможно, я недостаточно ясно дал это понять. Иначе она бы не скрывала от меня этот секрет. Всё изменится сегодня. Я докажу, что она может снять свои защитные барьеры.

— Рен, я знаю про твою магию. Я знаю, что ты можешь усиливать способности других Мунстарк.

Она смотрит на меня с выражением, которое я не могу прочитать. Я сжимаю её руки крепче, стараясь передать поддержку через наше прикосновение.

— Я почувствовал это ещё во время нашего первого Испытания, но не мог в это поверить. Не позволил себе. То, что ты делаешь, не должно быть возможным. Но потом был стадион, и этим утром… Ты спасла жизнь Элизы. Ты устранила последствия разлива масла за секунды. — Я откидываюсь назад, качая головой. Это всё ещё кажется слишком невероятным. — Я не могу дождаться, когда ты расскажешь об этом Роттингему и Селесте. Твоя магия… она невероятна.

— Я не собираюсь никому рассказывать, — говорит она, отдёргивая руки. — Ты и Сэм — единственные, кто знает, и я хочу, чтобы так и осталось.

— Ты ведь не серьезно? Ты должна рассказать им.

Я не хочу кричать, но чувствую, что голос становится громче. Я думал, что всё пойдёт по-другому. Я думал, что она почувствует облегчение. Мы вместе пойдём к декану и Селесте. Вместо этого она сидит побелевшая, её глаза огромные и растерянные.

— Я не готова говорить с деканом Роттингемом или Селестой. Пока нет. — Её взгляд устремлён на сливки, стекающие по краям блюда. — Каждое Испытание и упражнение раскрывает новую грань моей магии. Я хочу узнать её сама. Я расскажу им после последнего Испытания.

Её взгляд снова устремляется ко мне, и он такой же глубокий и синий, как океан, в котором я чуть не потерял её.

— Ли, ты должен пообещать мне, что не расскажешь никому — ни Лунному Совету, ни Люку, ни Лили и Руби. Я не смогу сосредоточиться, если кто-то ещё узнает. Пообещай.

Я сглатываю и провожу рукой по затылку.

— Ты не можешь это скрывать. Ты не должна этого. — Я наклоняюсь вперёд, как будто это поможет ей увидеть себя так, как вижу её я. — Ты особенная, Рен. Я знал это с первого дня. И все должны это знать.

Она сжимает челюсть и скрещивает руки на груди.

— Это моя магия, Ли. И это мой выбор.

Я открываю рот, чтобы возразить, но не нахожу слов.

— Ты права. — Я улыбаюсь ей, и она смягчается. — И ты невероятная, так что…

— Полный комплект, — улыбается она, поддевая ложкой последний кусочек банана.

Я смеюсь вместе с ней, потому что она даже не подозревает, насколько права.

Мы продолжаем в том же духе, наслаждаясь лучшим вечером нашей жизни, пока мороженое не кончается, и мы оба не становимся пьяными от сахара и от присутствия друг друга. Мы оставляем за собой тающие свечи, а я веду её обратно на улицу под лунный свет. У меня для неё ещё один сюрприз, и двор — идеальное место для него.

Прежде чем я успеваю протянуть руку в жесте, который может сделать меня либо лучшим парнем на свете, либо самым смущённым, сзади раздаются быстрые шаги.