Наталия Кочелаева - Не смотри мне в глаза...
– Интересно. Но я хотела спросить… А что случилось с той девушкой, с Элей?
– Она умерла. Когда я вернулся из Америки, Елена Николаевна позволила мне пожить здесь. Потом помогла купить квартиру. Помогла устроиться на работу… Я не забывал про Элю, нет. Я думал – вот, устроюсь и приду к ней. Зрячий. С цветами. С кольцом. Сделаю ей предложение, и мы станем жить вместе. Но Эли уже не было.
– Костя…
– Не говори ничего, не надо. Она умерла по моей вине. И я тогда решил… Нет, не тогда, а позже. Пришел в себя и решил – буду всю жизнь один. Один, во мраке. Я ничего не стою, никого не достоин. И только когда впервые увидел тебя, в больнице, такую маленькую и растерянную, какой-то мне лучик засветил. И мне показалось, что все еще может быть хорошо. Но тут меня нашла Елена Николаевна. И заговорила она о тебе.
– Как так?
– Ты подходила под ее описание. И она попросила, чтобы я тебя привел.
– Зачем?
– Мне нужно кое-что тебе рассказать.
– Да, пожалуй.
– Ты не рассердишься, если я лягу рядом?
– Ложись. Что за китайские церемонии.
– И нужно задуть свечу. Здесь душновато.
– Гаси. У меня есть зажигалка, в случае чего зажжем снова.
Невидимый во мраке Мрак свернул свой пиджак, приспособил им под голову и лег рядом.
– Это случилось сразу после того, как мы с Милой пришли к тебе в больницу. Дня через три… Она позвонила мне и сказала, что есть дело. Рассказала невероятную историю: у нее был сын, с которым она поссорилась. Его звали Владимир, фамилия – Новиков. У него, по ее сведениям, есть дочь. Елена Николаевна сказала, что перед смертью хотела бы помириться с сыном и повидать внучку. Сказала, что оставит ей все свое состояние. А она очень богата, я тебе уже говорил.
– И ты нашел меня, так?
– Да. Ты знала мать своего отца?
– Папа говорил, что она умерла. Но ведь мы не Новиковы, а Новицкие! Видишь разницу?
– Сын Елены Николаевны мог изменить фамилию. Совсем… Или слегка. И потом, имелись еще приметы. Елена Николаевна была уверена, что у ее внучки должно быть родимое пятно на лице. У тебя было, но ты от него избавилась. Она убеждена, что внучка должна быть одарена неким мистическими даром, и сама, кажется, не чужда этому. Наконец, она перечислила несколько предметов, которые могут быть у нее в доме. Из перечисленного я запомнил старинную золотую солонку в виде кареты. Она существует в единственном экземпляре. Я ее видел у тебя.
– Солонка? Но она же не золотая…
– Поверь мне, золотая.
– И потом – мне же ее Марина подарила!
Стало очень тихо, а потом Мрак сказал:
– Значит, произошла ошибка. Как странно, я был уверен на сто процентов, и уверил ее. Елена Николаевна попросила, чтобы я тебя привел. Чтобы не говорил ни о чем, пока она не убедится, что ты и есть ее внучка. И вообще держать дело в глубокой тайне!
– Значит, никто не знает, что мы здесь?
– Почему же никто… Шофер, что нас привез. Горничная Люда, открывавшая дверь. Наконец, сама Елена Николаевна.
– Сумасшедшая бабка, которой сто лет? Которая неизвестно зачем закрыла нас тут, а сама может помереть в любой момент?
– Не кричи. Я уверен, что она нас слышит. Быть может, это какой-то тест.
– Тест? Да не нужно мне тогда никакого богатства! Тоже мне! Бабушка! – И Лера заплакала и плакала долго, а потом заснула на плече у Мрака.
– Который час?
– Двенадцать почти.
– Полночь… Мне приснилось, что я дома. Лежу на своей кровати и радуюсь, что этот кошмар кончился.
– Не полночь. Двенадцать дня. Ты очень долго спала. У тебя был шок.
– О боже… Значит, нас закрыли здесь нарочно и будут держать… Я очень хочу пить. А ты?
– Терпимо.
– У меня есть баллончик с термальной водой.
– Какой?
– Термальной. Это такое косметическое средство. Чистая минеральная вода.
– Слава производителям косметики, до чего додумались!
– Смотри, очень удобно. Можно брызгать в рот. Пить не так хочется.
– И хватит надолго.
– Надолго? Что ты имеешь в виду?
– Тшш. Ничего. Побрызгай мне тоже. Спасибо. Чудесная вода. А перекусить ничего нет?
– Представь себе, есть! Драже «Тик-так», свежесть в двух калориях!
– Немного.
– Обычно у меня в сумке можно найти шоколадку… Но я ведь собиралась на светский раут!
– Прости меня.
– Не за что. Ты же не знал. Хотя, если бы ты рассказал мне все раньше… Я бы почувствовала подвох.
– И не поехала бы?
– Поехала… Давай зажжем свечу?
– Не надо. Пока ты спала, я обследовал стены. Тут почти нет притока свежего воздуха. Пламя сожжет нам остатки кислорода.
– Теперь еще и это.
– Прости меня.
Они помолчали, хрустя мятными конфетками. Лера зачем-то полезла в сумку – и звонко вдруг хлопнула себя по лбу.
– Какие же мы идиоты! Телефон! Мы позвоним, и… – Лера осеклась. «Поиск сети» – говорил голубой экранчик.
– Пока ты спала, я уже пробовал звонить. И сообщения посылал. Ноль. Тут стены обиты какой-то дрянью. Волны не доходят.
– Бог ты мой… И еще, знаешь… Мне надо.
– Что? А-а… Отгородим условный санузел. Вот, скажем, столиком. Да не стесняйся ты!
– На войне как на войне.
– Вот именно.
Она возвращается, смущенная, и плачет тихонько ему в плечо, бессильно всхлипывает.
Тишина – ни звука. Темнота – ни лучика света. И по мягкому полу подкрадывается невидимая смерть. Высохшая старуха с лицом, искаженным злобой, покрытым багровыми пятнами проказы. Безумное и злое чудовище. И бежать от нее некуда – только в кольцо сильных мужских рук. У Кости до крови сбиты руки. Он стучал в стены, в пол. Но все бессмысленно. Пусть он лучше теперь обнимает Леру, жадно обнимает в первый раз. В последний раз.
– Милая…
– Милый… Не прижимай меня к себе так сильно, я тоже хочу тебя поцеловать.
– Как ты это хорошо сказала. Милая… Милая…
Светящиеся круги и спирали в темноте, огненное проникновение, всепожирающая нежность… Слияние двух душ и двух тел, единение на пороге смерти…
– Моя?
– Твоя.
– Насовсем?
– До самой смерти. Ты знаешь, я ни о чем не жалею.
– Я люблю тебя.
– И я люблю тебя. Хочешь еще воды?
– Воды. И тебя.
– Ненасытный… Знаешь, а ведь я знала, что ты у меня будешь. Я заглянула в свои глаза.
– Там был я?
– Ты. И я. В этом самом платье. В этом доме. И сейчас я вспоминаю – надвигалась какая-то тень, словно туча грозовая.
– Не надо.
– Не буду. Поцелуй меня.
Нежный женский смех в полной тьме, в духоте, в смертельной западне. О вечное чудо всепрощающей любви, готовой всегда прийти на помощь или принести последнее утешение!
– Очень душно. Который час?
– Шесть.
– Мы не переживем эту ночь, правда?
– Уверен, что переживем.
– А завтра?
– Я не знаю. Но мне не страшно будет умереть рядом с тобой. И я постараюсь, чтобы ты тоже не боялась.
