Жаклин Кэри - Стрела Кушиэля. Редкий дар
Конечно же, мы безропотно повиновались, но по крайней мере один из нас уходил крайне неохотно.
Глава 19
Вопреки опасениям, высказанным Гонзаго д’Эскобаром, в последующие несколько месяцев единственная примечательная новость из-за рубежа пришла не из Скальдии, а с острова Альба. Известие, пересекшее пролив, гласило, что круарх Альбы принял смерть, будто бы от руки собственного сына, который вознамерился отринуть старый порядок престолонаследия по женской линии и оставить за собой трон королевства.
Законный же наследник круарха, его косолапый племянник, сбежал с матерью и тремя младшими сестрами на западные берега Альбы, где далриады из Эйре, прочно там окопавшиеся, предоставили им убежище.
До недавних пор никто из ангелийских политиков не уделял особого внимания правящему режиму в Альбе, но, поскольку убиенный круарх побывал на ангелийской земле, этот поворот в течении событий удостоился определенного интереса. Объединившись с арагонским флотом, Квинтилий Русс получил приказ провести корабли через южный Кадишонский пролив и разведать побережье; адмирал между прочим доложил, что Старший Брат целиком и полностью сохранил власть над водами Альбы. Таким образом Ганелон де ла Курсель укрепил союз с королем Арагона, а Квинтилий Русс получил предлог оставить часть флота у побережья Кушета. В гостях у Делоне он бахвалился своей хитростью, но мне адмирал достаточно нравился, чтобы закрыть глаза на его громогласное самодовольство. Делоне дважды вызывали ко двору, но с нами он сведениями не делился.
От д’Эскобара не приходило никаких вестей, и не было слухов о Вальдемаре Благословенном. На границе Камлаха сохранялось спокойствие, причем настолько полное, что принц Бодуэн устал попусту искать славы в горах и начал проводить время то при королевском дворе, то в родной Аззали. Между тем его отец, герцог де Тревальон, рассорился с королем. Аззаль обладала небольшим, но мощным собственным флотом, и герцог обиделся, что король доверил разведку не ему, а Квинтилию Руссу.
Его недовольство казалось вполне оправданным, поскольку от Аззали было считай рукой подать до Альбы, а адмиралу пришлось две недели плыть туда вокруг Арагонского полуострова. Герцог, разумеется, прекрасно понимал, что совместный морской поход укрепил связи с арагонским королевским домом, но Квинтилий Русс никаким боком не принадлежал к королевской семье, и это уязвляло гордость де Тревальона.
Не знаю, крылась ли причина возвышения адмирала в недоверии короля к зятю. Но ясно как день, что король не доверял сестре, чересчур явно радеющей за своего сына, и был слишком мудр, чтобы упустить оказию и не подорвать могущество зарвавшейся Львицы Аззали, одновременно прибавив себе политического веса.
Все это и многое другое я слышала и мотала на ус — представьте, Делоне и Каспар Тревальон как-то раз даже повздорили из-за ссоры между домами Курселей и Тревальонов, — но в то время эти события слабо занимали мой ум. Я была молода и красива и могла выбирать поклонников из числа потомков Элуа. Сказав, что высшее общество не вскружило мне голову, я бы солгала. Есть упоительная власть в том, чтобы своевольно привечать и отвергать соискателей моих талантов, и я научилась грамотно с ней управляться. Три раза подряд я отклоняла предложения Хильдерика д’Эссо, причем на третьем отказе даже Делоне усомнился в мудрости моего решения, но в этих делах я стала настоящей искусницей. Когда я наконец приняла четвертое — и последнее, как предупредил слуга лорда — предложение, накопившаяся ярость д’Эссо проявилась поистине чудовищно.
Именно в ту ночь он обжег меня раскаленной кочергой.
И в ту же самую ночь выдал имя своего покровителя.
Конечно же, покровители есть не только у служителей Наамах; в высшем обществе практически каждый или протежирует кому-то, или прибегает к поддержке сильной руки. Различаются только услуги. Кстати, Делоне я любила еще и за то, что из всех моих знакомых он был одним из немногих по-настоящему свободных от сложившейся системы. Полагаю, эта же особенность явилась одной из причин ненависти к нему лорда д’Эссо.
Вторая причина стала ясна, когда я услышала ненароком оброненное лордом имя. Каждое наше свидание Хильдерик д’Эссо увлеченно выпытывал у меня умыслы Делоне. Солен Бельфур изыскивала миллион причин, чтобы терзать меня, а д’Эссо довольствовался одной-единственной: Делоне.
Пустив в ход кочергу, лорд мигом сообразил, что зашел слишком далеко. Я висела на веревках, прижимаясь к столь любимому им Х-образному кресту, и старалась удержаться в сознании. В тот момент я представляла, как наставник отругает меня за то, что я так и не произнесла свой сигнал. Но по правде, я просто до конца не верила, что д’Эссо на это пойдет. Однако, разъярясь, он таки прижал раскаленную кочергу к внутренней стороне моего бедра, и я утонула в запахе собственной горелой плоти. Когда мучитель дернул железяку назад, она разорвала кожу, пристав к ожогу.
В этой пытке не было никакого удовольствия — во всяком случае, для не ангуиссетты. От пронзившей боли мое тело натянулось струной арфы, которую щиплют пиццикато, и за сомкнутыми веками глаза заволокла алая пелена. Я была одновременно и вне этой пелены, и внутри ее, была одновременно и вибрирующей струной, и высокой отчаянной нотой — нотой чистейшей красоты, исторгнутой из глубин страдания. Из пульсирующего алого тумана до меня доносилось, как где-то вдалеке д’Эссо взволнованно кричит и бьет меня по щекам. Оттуда же послышался металлический лязг, и я поняла, что лорд в ужасе отшвырнул свою кочергу.
— Федра, Федра, отзовись! О, ради Благословенного Элуа, отзовись, детка! — в его голосе слышались тревога и забота; никогда прежде он не звучал столь искренне. Д'Эссо охлопывал меня и гладил с грубоватой нежностью, бормоча себе под нос: — Баркель л’Анвер оторвет мне голову, если Делоне предъявит обвинение… Федра, деточка, очнись, скажи, что с тобой все хорошо, это ведь просто ожог…
Не в силах пока поднять голову, я открыла глаза, и алая пелена рассеялась, полностью исчезнув из правого глаза и чуть-чуть задержавшись на пятнышке в левом. Увидев, как мои ресницы дернулись, Хильдерик д’Эссо испустил возглас облегчения, развязал путы и снял мое обмякшее тело с креста. Баюкая меня на руках посреди трофейной комнаты, он крикнул, чтобы привели врача.
В тот момент я поняла, что д’Эссо у меня на крючке.
* * * * *
Как я и ожидала, Делоне не одобрил произошедшего, хотя непосредственно после моего возвращения удержался от комментариев. Он велел уложить меня в постель и привел доктора-иешуита, чтобы тот меня выхаживал. Хотя иешуитов изгнали из многих стран, в Земле Ангелов их всегда привечали, поскольку Благословенный Элуа родился от крови Иешуа. Доктор выглядел мрачно — похоронное выражение лица и длинные вьющиеся бакенбарды, традиционные для его народа, — но касался меня очень ласково, и мне действительно стало легче, когда он нанес на ожог обеззараживающую мазь и перебинтовал бедро. Я даже улыбнулась, увидев, что ему неловко касаться меня в столь интимных местах.
