Екатерина Коути - Заговор призраков
С первого взгляда казалось, что изображен на ней монах, склонивший колени в молитве. Лишь оправившись от первого шока, зритель начинал воспринимать и другие детали гравюры: кружевной воротничок и манжеты «монаха», его нимб, похожий на полумесяц с недоброй усмешкой, раскрытую перед ним книгу, которая никак не могла быть часословом. Вместо тонзуры – грива черных волос, вместо печати набожности на челе – усмешка полных, чувственных губ. И взирал монах не на распятие, а на развалившуюся перед ним миниатюрную девицу. Та была в костюме Евы. Одну руку она завела за голову, потягиваясь в истоме, а где была другая рука, пастор предпочитал не знать.
За его спиной громко ахнула Агнесс.
– Да, это он! Тот самый призрак!
– Похоже, мы нашли нашего злодея. Это сэр Фрэнсис Дэшвуд в образе святого Франциска. Сэр Фрэнсис был председателем Клуба Адского Пламени, действовавшего в Лондоне в прошлом веке. Точнее, аббатом, потому что члены клуба собирались в Медменхеме, в бывшем аббатстве. Там они рядились в монахов и насмехались над церковными ритуалами. Отсюда и кружева под рясой вместо власяницы.
Говоря это, он пристально смотрел на Мельбурна – уж не забегают ли глаза под клочковатыми бровями. Но если бывший премьер и был замешан в этой истории, виду он не подал. И немудрено – баталии в парламенте закалили его волю. Лорд Мельбурн не был блестящим политиком, но чего-чего, а выдержки ему было не занимать.
– Что ж, меня не удивляет, что после смерти братья не оставили старые повадки. При жизни они… кхмм… весьма неплохо уживались со своей темной стороной.
– С чем? – переспросила Агнесс. Вигский выговор ставил ее в тупик: слово «темный» в устах Мельбурна звучало как «теоуммный».
– У каждого из нас есть своя темная сторона, мисс Тревельян. И она же есть у нашего мира. Ее составляют фейри и иже с ними. – Он вежливо кивнул мистеру Линдену, как и следует, когда упоминаешь кого-то в разговоре. – Но хотя они темная сторона цивилизации, это не означает, что их надобно истреблять… Гм-м… Точно так же, как не следует выкорчевывать пороки из души, потому что там может вообще ничего не остаться. Зачем выплескивать дитя с крестильной водой? Нет, с темной стороной можно ужиться. Можно сохранить баланс.
– Во всем-то вы правы, милорд, кроме одного – братья из Медменхема не сохраняли баланс, – возразил Джеймс. – Ни в жизни, ни после нее. Темная сторона составляла всю их суть. Ходили слухи, что они продали душу дьяволу, и, судя по всему, так оно и было. Мы имеем дело с очень опасным противником.
– Что же вы теперь намерены предпринять?
«Так я вам и сказал».
– Об этом мне еще предстоит подумать. Пока же я намерен попросить у вас чашечку чая. Тем более что все нужное для чаепития уже на столе.
Лорд Мельбурн позвал экономку, ту сумрачную йоркширку, что отперла им дверь. Выслушав его распоряжение, она покачала головой, но повиновалась. Следующие десять минут лорд Мельбурн, переключивший все внимание на Агнесс, развлекал ее светской болтовней. Виг до мозга костей, он не стерпел бы, чтобы дама томилась от скуки. Его доброжелательная, хотя и несколько однобокая улыбка растопила ее скованность. Скоро Агнесс уже хихикала, слушая анекдот за анекдотом, да и Джеймс поневоле втянулся в беседу. Рассказчиком Мельбурн был превосходным. Память его напоминала бездонный колодец, из которого он мог начерпать историй на любой случай и любой вкус.
Трогательно приоткрыв рот, Агнесс ловила каждое слово. Должно быть, точно так же премьеру когда-то внимала королева, едва перешагнувшая порог детской. Слушала и не могла поверить, что все эти сокровища принадлежат ей. Кладовая ее памяти, где пылились вырезки из учебников да материнские наставления, наполнялась восхитительными пирожными, и начинкой в каждом была тайна, и вкушать их можно было до бесконечности. Виктория была голодна, а он накормил ее досыта. И тогда она полюбила своего нового друга так пылко, что напрочь забыла о приличиях и своим поведением дала повод для пересудов.
Неужели все это в прошлом? Нельзя же просто так выкорчевать память о друзьях? Корни дружбы залегают глубоко. Они пускают ростки, даже если над землей не осталось и пня. Оглянешься вокруг – и видна поросль, зеленая, как надежда и волшебство.
«Она не забыла его. А он – ее». Так можно сказать и о них с Лавинией.
На анекдоте о том, как Георг IV не пускал на коронацию свою жену, в кабинет вернулась экономка. Она грохнула поднос с такой силой, что из чайника выплеснулась заварка. Сочтя книксен излишеством, молча развернулась и ушла. Агнесс вскинула брови. Вот так бесцеремонность! И при таком знатном господине! Ее замешательство не укрылось от проницательных глаз милорда.
– Я редко отчитываю слуг, – посмеиваясь, объяснил он, когда Агнесс поднесла ему чашку. – Иначе мне пришлось бы разговаривать с ними, а от этого они начинают слишком много о себе мнить.
Но Джеймс догадывался, чем на самом деле вызвано недовольство старой служанки. Кому-то же придется приводить комнату в порядок после того, как здесь появится еще один гость. Вернее, гостья. Ради встречи с ней он выбрал именно эту ночь.
Джеймс пригубил чай и чуть поморщился.
– Хороший чай, но дешевый фаянс портит его вкус. Неужели у вас не нашлось сервиза получше? – Он поднял чашку, разглядывая донышко. – Или всю посуду с гербами она уже успела перебить?
На миг ему показалось, что лорда хватит новый удар, уж слишком громко, со свистом, он втянул воздух, и от лица отхлынула кровь. Но то была лишь минутная слабость.
– Как вы догадались… эмм-э… про нее?
Голос лорда был ровным, и лишь дрожание руки, когда он оглаживал бакенбарды, свидетельствовало о пережитом потрясении. Мистер Линден попытался вызвать в себе сочувствие к старику, но не смог. Уж слишком они с Мельбурном были похожи.
А к себе он не испытывал ни малейшего сострадания. Только злобу.
– Вы думаете, сэр, что только вам позволено ворошить чужое прошлое?
– Вы не ошиблись, мистер Линден. Как не ошибся и я, поручив вам расследование этого дела. Ум ваш остер.
Мельбурн тоже взял со стола чашку, словно поднимал за хвост дохлую крысу.
– Однажды… мхмм… Каро перебила посуды фунтов на двести, а после так раскаивалась, что торговалась с молочником из-за сыра – хотела проявить себя хорошей хозяйкой. Зачем повторять былые ошибки? Она безумна. Что ей стоит вообразить роскошный Веджвуд вместо этого чертова фаянса? Ведь и про нашего сына она говорила, что он изящно изъясняется по-французски, хотя он едва мог нацарапать свое имя и забывал чистить зубы по утрам. Наш сын Август родился идиотом, мисс Тревельян… Эм-хм… я, право же, не знаю, зачем все это вам рассказываю.
