Дарья Еремина - Суккуб
— Спасибо. — Кивнула я.
— Куда положить? — Спросил, складывая лист.
Я постучала пальцами по простыне. Мне нужны эти имена. Нужно заняться ими сегодня же. Не удивляясь, Марк подложил письмо под мою ладонь.
— Чего-нибудь хочешь?
Отрицательно качнув головой, я следила за ним взглядом. Никогда на его лице не отражалось подобной муки. Не узнавала я и странного, мучительно-отчаянного и в то же время решительного выражения лица. Я прекрасно понимала, что он хочет задать миллион вопросов и первый из них: «Кто он»? Но мы оба знали, что ответом на все будет: «Не спрашивай». Я боялась представить насколько мучительно ему могло быть от этого, и делала шаг назад: от его возможных переживаний к своей вполне ощутимой боли.
— Кто он? — За минуту раскаленного добела молчания он не шелохнулся.
Я вздохнула и закрыла глаза. Усталость вела взгляд куда-то в сторону. Хотелось остаться одной и поспать. Если получится уснуть с этими пульсирующими дырами в животе.
Когда я открыла глаза, Марк продолжал стоять надо мной, как изваяние.
— Я хочу отдохнуть. Посплю, разберусь с этим, — я подняла и опустила пальцы на письме Ласкара. — И все расскажу.
— Не расскажешь. — Отрицательно качнул головой он.
Уверенность в голосе говорила о том, что муж успел узнать меня. Изучить всю мою нехитрую натуру и повадки. Но это не помогало ему узнать то, чем я занимаюсь и понять, кем, в сущности, являюсь.
— Тебе на работу, наверно, надо. — Предположила я устало. Марк поднял подбородок, резко вобрав в себя воздух. — Возвращайся. Я разберусь тут и вернусь к тебе.
— Лида…
— Езжай домой, Марк. Со мной все будет хорошо.
Он облизал губы, не веря тому, что слышит. Обернулся за плечо. Вернул взгляд ко мне, качая головой.
— А со мной? — Спросил шепотом. Ведь шепот — это всего лишь шепот. В нем сложно различить злость и боль. Намного сложнее, чем в глазах. Прикрыв веки, я устало вздохнула. Марк вышел практически сразу.
Миша появился на следующий день. Предполагаю, он вылетел сразу, как только узнал о том, что я пришла в себя. Влетев в палату, он спросил без тревоги, зло:
— Какого хрена в тебя стреляли?
Повернув к нему изумленное лицо, я не нашлась что ответить. На несколько секунд повисло молчание. Миша разглядывал меня, и черты его лица постепенно смягчались. Запахнув на груди халат и обойдя кушетку, он присел рядом.
— Ты хреново выглядишь, дорогая.
Я усмехнулась и поморщилась от боли: сократились мышцы живота. Все, что можно было перенести на два дня, он перенес. Но я задержалась еще на два непредвиденных, не прописанных в нашем расписании дня.
— Кто в тебя стрелял? Мы можем это использовать? — Продолжал он тем же тоном, убирая мой локон за ухо и разглядывая лицо.
— Миш, я не в состоянии обсуждать это сейчас. Дай мне поправиться. У меня все болит. Я вся болю…
— Но ты хотя бы имя знаешь?
— Зачем тебе? Мы не будем это использовать. Об этом никто не должен знать.
— Но я, хотя бы, пожму ему руку. — Усмехнулся агент, поднимаясь.
— Не заставляй меня снова прикидывать, кем бы тебя заменить. Это не смешно. Я надеялась, что наши разногласия улажены.
— Разногласия? О чем, ты, Лида? Все замечательно! — Миша присел на подоконник. — Не плохая палата. Не дешево обходится? — Помолчал немного. Я посмотрела на темный силуэт на фоне окна и отвернулась. За плечами была работа с шестью полицейскими, расследующими происшествие в поместье Ласкара Младенова. Теперь о том, что в отдельной палате частной больницы с огнестрельными ранениями лежит россиянка, знали только мой лечащий врач и медицинская сестра. При выписке они забудут обо мне надежнее, чем дурной сон. — И потом, кем ты меня можешь заменить? — Продолжал Миша тихо, чуть насмешливо, как всегда со злыми нотками в голосе. — Твой муженек не подпустит к тебе никого, кроме меня. Был повод убедиться, ни так ли?
Смысл сказанного укладывался в сознании медленно, пластами, взбаламучивая усталость. Я повернула голову к агенту.
— Что ты сказал? — Голос был тихий и ровный.
Миша повел подбородком, будто желая посмотреть через плечо «что там на улице», но передумал. Поднялся, прошел к кушетке и остановился в ногах.
— Я говорю о том, что мы неплохо работаем вместе. Разве не так? Пока ты слушаешься меня, мы в плюсе. Даже в такое нелегкое время. Твое условие я так же выполняю. И я единственный, к кому Марк не ревнует. Так что не вижу причин для ссор. — Он кивнул сам себе. — Когда ты планируешь ко мне вернуться в полном здравии и готовности?
— Не раньше, чем через месяц. Придумай что-нибудь. — Я поморщилась от резкой боли. — Что угодно, кроме правды.
— Если бы я ее знал… — В голосе не было и доли искренней заинтересованности. — Скажи же мне имя чувака, всадившего в тебя пол обоймы! Он еще жив? — Засмеялся он, направляясь к двери.
Кажется, для ярости не должно быть сил.
— Жив! — Крикнула я в закрывающуюся дверь и почувствовала себя гадко и пошло. Умнее было бы промолчать…
Попытавшись расслабиться, я зажмурилась. Нашла кнопку вызова. Сестра прибежала так быстро, как если бы все деньги по счету упали бы в ее собственный карман.
— Сделайте обезболивание, пожалуйста. — Попросила я. Это слово: anesthesia, я впервые вычитала в словаре здесь, в больнице и оно уже прочно вошло в обиход. Так удивительно было понять, каким смыслом может быть наполнено одно смутно знакомое, часто слышанное в прошлом слово. Каким облегчением. Как оно требуется. Как много значит. Анестезия…
Меньше, чем через полчаса я уже спала.
4
Июль, 2009 г.
Нахождение в частной клинике требовало толстого кошелька. Но это не было проблемой. Выданная на год виза так же не выталкивала из комфортной палаты. Казалось, выпал шанс отдохнуть. Но я бы предпочла не отдыхать, в таком случае. Я привычно скучала по Марку, практически кожей ощущая его обиду, чуть ли не злость. Если бы он начал спорить, отправила бы я его домой насильно? Я была благодарна, что он не дал нам возможности это проверить. У Миши было столько забот, что волноваться об излишнем внимании не требовалось. Бабуля позвонила как-то неудачно на днях. Отнекавшись занятостью, я обещала перезвонить позже. А больше у меня никого не было. И я очень хотела, чтобы рядом оказалась Гриша. Иногда казалось, что вот сейчас она откроет дверь, спокойная и верная. Будет слушать, отвечать, посмеиваться, а потом скажет: сама решай. Но Гриши в этом мире больше не было. Надеюсь, там, где сейчас мама, папа и моя байкерша, они подружатся. Миша не должен был это говорить. Мы оставили прошлое в прошлом. Он не должен был… поднимать это.
