Дагмар Тродлер - В оковах страсти
Что-то ползло по моему бедру. Я посмотрела вниз, собираясь поймать насекомое… Кровь струилась по внутренней стороне моего бедра, капая в воду, капля за каплей, как обычно, каждый месяц, по определенному для женщин матерью-природой циклу. Я прикусила губу. Надо же, именно сейчас и здесь! Я разорвала рубаху, которую хотела использовать как перевязочный материал, и одну половину использовала для себя и только потом опять надела брюки. Вторую половину я выстирала.
Холодный ветер шевелил кроны деревьев, заставляя меня дрожать от холода. Как я тосковала по теплу: лето с ароматами цветов и созревающего жита наступит еще так нескоро. Я потрясла тяжелыми прядями волос, которые доходили мне почти до щиколотки, и потрогала их рукой. Они свалялись, и прежде чем расчесать их, прошла бы целая вечность. И опять появятся вши. Я тихо выругалась. Всего несколько недель назад я избавилась от зимних вшей. В последний раз отжав волосы, в скверном расположении духа я пошла к пещере.
Эрик выглядывал из расщелины скалы, лицо его было суровым.
— Где вы были?
— Купалась в ручье.
Он закусил губы.
— Я уж было подумал, что вы сбежали, — как бы между прочим произнес он.
— И куда же? Я не имею ни малейшего понятия, где нахожусь.
— Гмм…
Некоторое время он рассматривал меня, наморщив лоб, не шевелясь. Потом предпринял попытку спуститься вниз по выступу скалы.
— Куда ты?
— Мыться, — ответил он, неторопливо и осторожно карабкаясь дальше.
— Мыться? — вырвалось у меня.
Я ударила себя по губам. Краска стыда залила мое лицо. Он весь напрягся. Глаза его превратились в узкие щелки, губы вытянулись в узкую полоску когда он преодолел последний участок скалы и очутился настолько близко от меня, что я смогла ощутить на своем лице его горячее дыхание.
— Даже слепой увидит, что во вшивом замке вашего отца лошади чище людей, — прошипел он. — Но знайте же, фройляйн, что там, где я вырос, принято регулярно мыться, у нас есть бани, а вы считаете нас грязными варварами… Мы при этом пользуемся хорошим, нежным мылом. Когда я жил достойно, как и подобает человеку, то привык по утрам смотреться в зеркало, а не соскабливать, как теперь, слой грязи! — сказав все это, он удалился.
Его слова задели меня, я посмотрела ему вслед. Грязные, неопрятные конюхи и на самом деле были отличительной чертой замка отца. Но Эрик больше не был конюхом. Я могла бы сейчас дать руку на отсечение!
Я медленно вошла в пещеру, пытаясь завязывать в узлы локоны волос, чтобы хоть чем-то занять руки. Неужели наш замок действительно был таким уж медвежьим углом, как он утверждает? У нас имелся даже сортир, что встречалось не так часто и не везде. И прачечная, и помывочная, запиравшаяся изнутри на засов, чтобы можно было спокойно мыться…
Интересно, как мог выглядеть его родительский дом? Королевский двор, крепость с многочисленными залами и башнями, с бессчетным количеством прислуги, дом, где кто-то один отвечал за грязные сапоги… Я уставилась на вершины деревьев. Сын короля, выросший среди витязей и дам, не уступавших по красоте Аделаиде, — невольно я сверяла все это с корявым зигзагом судьбы, который изменил всю мою жизнь. Что я представляла собой сейчас… изуродованная глупая девушка с Эйфеля — северо-западной части Рейнских сланцевых гор, дочь невеликого по своему значению свободного графа… Отвратительная и грязная. Эта мысль здорово задела меня. Отвратительная и грязная… И первым движением моей души было намерение тут же собрать свой узелок и бежать домой, где меня воспринимали такой, какая я есть, где меня не обижали на людях. Но разве мы не находились здесь, в лесной чаще, и не зависели друг от друга?
Воля судеб, связавшая нас, будет продолжаться не далее, чем до опушки леса.
Солнечные лучи пытались пробиться меж деревьями, в которых скрылся Эрик. Я пошла прямо на них.
Плеск воды становился все слышнее и слышнее, и тут я увидела его. Он стоял в ручье, в котором недавно лежал, так же как и я, нагой и неподвижный, и грелся в лучах солнца, которые указали мне путь сюда. Его кожа отсвечивала белым цветом в сумраке леса, безупречно белая, как в той сказке, в которой мужчины были статными, а женщины нежными, обворожительными… Я спряталась за ближайшим деревом, чтобы еще хоть немного понаблюдать за ним. Воин, рыцарь, обезображенный клеймом моего отца… Как Господь Бог допустил такое?
Блестя, капли воды скатывались по его телу, и сердце мое билось в горле, когда я осмелилась взглянуть на его наготу, но мне так и не удалось заставить себя отвернуться и умчаться прочь, нет… король эльфов принадлежал мне и в это мгновение тоже. Эрик повернул лицо к солнцу. Удивительно привлекательным медленным движением он убрал со лба мокрые волосы и провел рукой по голове, повторив это несколько раз. Как драгоценные жемчужины, капли с его волос, сверкая, падали в воду, одна за другой, оставляя следы на воде, пока не исчезали совсем….. Я слышала, как он вздохнул. Потом опустил руки…
***Сколько же времени прошло с тех пор, как я, спрятавшись за деревом, стояла, не отваживаясь даже дышать? Солнечные лучи, как чертенята-проказники, бесились на воде, а Эрик теперь стоял в тени. Волшебство закончилось.
Я смотрела, как он одевался, как завязывал на бедрах слабый ремень. Бог мой, я совсем потеряла стыд! Он сел на одну из глыб, свесив ноги в воду. Сделав глубокий вдох, я взяла наконец свою рубаху, которую все еще держала в руке, и свернула ее.
— Ты… разрешишь?
Он вскочил, покачал головой:
— Не сходите с ума, графиня.
— Почему нет?
— Я не хочу, чтобы кто-нибудь мыл мне спину! — Не мигая, он смотрел на воду.
— Я не кто-нибудь, — тихо возразила я.
В ответ он вздохнул, провел рукой по мокрым волосам и, наконец сдавшись, кивнул.
И я помыла ему спину, как часто делала это при гостях отца на приемах как жест приветствия перед тем, как они садились за трапезу. На мгновение мне представилось, будто мы находимся у нас дома в натопленном помещении; ручей был ванной с теплой водой, в которую мастер Нафтали добавил благоухающие эссенции, а Эрик — нашим высокочтимым гостем…
Он сидел совсем тихо, когда я мыла ему спину и под коркой грязи обнаружила все то, что произошло в темнице. Вздутыми утолщенными буграми и алыми талерами от безжалостного хлыста была расписана кожа. Рубцы, о которых я знала все в подробностях. Они плясали у меня перед глазами, будто по мановению руки волшебника накладываясь друг на друга и пересекаясь, превращались в кресты — жирные кресты, аккуратно вырезанные ножом на его лопатках.
Мокрая рубаха выпала у меня из рук на землю…
