Владимир Витвицкий - Книга сновидений
Но Иммуммалли не успел ответить — привязчивая лоснящаяся тварь вынырнула вновь, на этот раз прямо по движению лодки.
— Зато у меня такие поллюции! — чуть ли не задушевно сообщила она на языке Вильяма Шекспира и Эркьюля Пуаро, и задумчиво добавила:
— Вам и не снилось…
Что же делать беглому шаману при таком раскладе? Конечно же, стрелять. Снова выстрел, снова грохот, снова разорванный глаз чудовища, на этот раз левый, и многократное отражение от сводов, и круги на водной глади.
— Возможно, ты права, — дозарядив обрез, через некоторое время, не оборачиваясь, заговорил меткий интеллигент. — Я слышал, звери с подобным телоустройством жили в давние времена на далеком юге. Помнишь грозу? Тот ветер был из тех пустынь. Но насколько я помню, они не были хищниками, да и назывались как-то иначе. Кажется, дюгони или ламантины. А вот люди в те времена были показательно черны.
— Может, это карликовый вид? Приспособленный к жизни в пещерах и подземных протоках? Реликтовая форма, дожившая до наших дней? — крепко сжимая весло, нужное теперь больше для удара, чем для гребли, предположила образованная и внимательная к поверхности воды Хейлика.
— Етти? Может, — пожал плечами шаман.
Не надо было ему стрелять. Стрельба в пещерных системах не менее лавиноопасна, чем на заснеженных горных склонах. Но, возможно, тема о поллюциях раззадорила его?
— Слышите? — прислушалась Хейлика к странному, пока что еле слышному, но нарастающему, постороннему в этом подземном царстве воды, темноты и камня, звуку.
— Девятый вал! — ужаснулся предположению Иммуммалли, и с силой загнал обрез обратно в липучки. — Наддали! Налегли! Я вижу свет в конце тоннеля!
Наддали, налегли, но бесполезно — водяной вал, спровоцированный неосторожным выстрелом и по какой-то забытой спилиологической традиции называемый девятым, все равно догнал их. Но перед этим, заслышав шум и спасаясь от беды, несколько ластоногих, но на этот раз молчаливых тварей выскочили из воды, едва не перевернув легкую надувную лодку, и долетев в прыжке до нависающих сводов, ловко прилипли к ним. Увидев это, сплавщики надели дыхательные маски — лодка-то надувная. Вода ударила упругою стеной, но к счастью в ней не было плавуна, опасных для лодки обломков — наводнения не редкость в подземных протоках и давно вымыли из них весь мусор. Но приблизились своды, усилилось движение воды, и двум отважным кормчим пришлось уворачиваться от оплывшей минеральным камнем арматуры.
Однако не подвел шамана его меткий глаз — свет, тот который в конце тоннеля, который спаситель, избавитель, та самая, яркая сегодняшней короткой ночью Луна, вовремя заглянувшая в тоннель. Поднявшаяся вода пробуравила снаружи засыпанный выход, и лодка, подчиняясь перед прорывом свернувшемуся в водоворот течению, выпрыгнула в этом водогрязевом потоке прямо в лунный свет…
— Это… териконики? — громко прошептала Дульцинея, догнав Навигатора на своем быстром коне.
— Нет. Какие-то люди, все в глине, — ответил он, остановившись на краю балки, прорытой предыдущими извержениями.
— Господи, так это же Иммуммалли! — воскликнул подъехавший доктор Пржевальский, присмотревшись и узнав в одной из двух, копошащихся внизу в жидкой глине фигур своего попутчика по электричке. — Узнаешь, Мыкола, обрез?
— Тот самый, — кивнул Навигатор.
— А это кто, в короткой маечке? — продолжил удивляться доктор. — Смотри, Мыкола, это же Хейлика! Помнишь ее?
Но Навигатор, в присутствии Дульцинеи несколько смущенный неожиданным появлением девушки, к которой он еще совсем недавно был неравнодушен, не успел ответить — из потока, с шумом уносящегося по балке вниз, в нескольких метрах от зацепившихся за подмытую акацию людей, вынырнуло нечто большое и непонятное, и заговорило громким гулким голосом, полным, однако, неизбывной печали:
"Медеплавильная уезда печь
Весь день с утра кипящим хлещет солнцем.
Здесь не нужна осмысленная речь,
Коль смысл покоится на глаз горячем донце.
Здесь угольных нарывы пирамид
Угрюмо зреют в глянцевую спелость,
И бабочка чумазая корпит
Над одуванчика тщедушным телом.
У меда жирный вкус подземных копей.
И пчелы — помесь из угля и желтых пуль.
И лишь несходство очень близких копий
Здесь отличает май, июнь, июль"…
— Оооо! Жестокое чудовище… — простонал тот, в ком признали Иммуммалли, — Донер ваттер! — выругался он на вероятно шаманском, непонятном для непосвященных, тайном языке, и покрепче уцепившись за толстую ветвь, всадил в надоедливого декламатора все имевшиеся в обрезе заряды. Тут же доктор — вот что значит образование, поспешно вытащил пакет и, соскочив с коня, проехался на пятой точке к самой воде, к потревоженной людьми и потоком старой акации, и надув этот пакет, хлопнул по нему ладонью. Воздушная волна вытолкнула плотный ковыльный запах прямо в пасть слепой, но непобедимой в своем поэтическом порыве твари, и израненный пулями, но умирающий от травы декламатор перевернулся пузом кверху — его понесла, в ночь и прочь, мутная вода.
— Ге-гей! Иммуммалли! — вскричал Пржевальский. — Что это было? Похоже, ты убил инопланетного поэта?
— Хуже, — узнав сначала голос доктора, а затем и его самого шаман, — я убил словообильного Гомера.
— Вы оба — звери, только что вы убили поэзию в себе! — тонким наблюдением уколола Хейлика обоих.
— А ну, хватит попусту балакать, — вмешался в разговор старых знакомых Папелом, разматывая веревку, — держить лассо!
— Это был териконик, — с уверенностью заявила не только своему жениху Мыколе, но и только что подъехавшему Сказочнику Дульцинея.
— Да, любимая, ты как всегда права. Скорее всего, это и была легендарная водяная лошадь, — отчетливо произнес пока что навигатор, а в недалеком будущем комендантор Мыкола, явно стараясь, чтоб услышала его и та, перемазанная глиной, что карабкается сейчас по склону балки, по брошенной Папеломом веревке.
— Гнусный педофил! — принял участие в обсуждении и Сказочник, слышавший и видевший жестоко расстрелянного шаманом декламатора. — Представляешь, Дульцинея — сидит этакая тварь в подземелье, по ноздри в воде, и во все свои бесстыжие глаза наблюдает за голоногими детьми.
— Да?! — вспомнив детство, а в нем не только голоногость, нахмурилась наездница. — Но я не видела блеска глаз.
— Ооо-ууу! Донер ватер! Ооо-ууу-ооо-ууу!! Мин херц! Ооо-ууу-ооо!!!
Это Иммуммалли, выбравшийся последним, не удержался и прокричал вслед поверженному медицинской хитростью и унесенному течением врагу свои шаманские, только ему понятные заклинания, а возможно даже ругательства.
