Роман (ЛП) - Джейд Мелани

Шарлотта кивнула, думая о том, каким везением для мира было то, что эти падшие ангелы пытались спасать людей, и при этом никто даже не знал об их существовании. Она нахмурилась, взяв ещё один сэндвич и откусив кусочек. В воображении всплыл образ Романа и остальных, которые на протяжении многих лет сражались с демонами и делали всё возможное, чтобы защитить человечество.

— Знаешь, Роман не единственный, кто изменился после падения. Мы все раньше были ангелами там, на Небесах.

— Ты тоже изменился? — тихо спросила она, не будучи уверенной, хочет ли слышать ответ.

Он просто кивнул.

— Да. Мой брат не тот монстр, каким ты его себе представляешь. Он хороший, преданный. Он готов на всё, чтобы защитить нас и тех, кто ему дорог.

— Но он лгал и вам тоже, — ответила она, думая о том, как сильно это предательство должно было ранить их всех.

— Да, лгал, — признал Маалик. — Я злюсь на него за это. Но я также понимаю, почему он так поступил. С самого падения Роман несёт на себе колоссальное чувство вины, которое веками медленно разъедает его изнутри. Он винит себя в том, что мы все пали с небес. Он также винит себя во всём, что случилось с нами после падения.

— Это была его вина? Из-за него вы пали? — спросила Шарлотта, любопытство окончательно взяло верх. Её отношение к Роману смягчилось, когда она услышала о тех мучениях, которые он сам себе устроил, о том, как всё это время ответственность давила на него.

Маалик покачал головой.

— Нет. Мы сами сделали свой выбор. Мы давным-давно присягнули Роману и не нарушаем ни своё слово, ни свою связь с ним. Его обманули. Тот, кому он доверял. Он никак не мог знать, что всё обернётся так, как обернулось. Но он не желает это слушать, так что спорить с ним бесполезно, — нахмурился он.

— Можно спросить, что случилось с тобой? Как ты изменился? — осторожно поинтересовалась Шарлотта, надеясь, что не заходит слишком далеко.

Маалик взглянул на город внизу, словно погружаясь в глубокие раздумья. По его затравленному выражению лица Шарлотта поняла, что на него нахлынули давно похороненные воспоминания.

— Моя история во многом похожа на историю моего брата. Я рухнул в адские бездны, но мне не повезло так, как ему: сбежать сразу я не смог. Люцифер был в ярости из-за того, что моему брату удалось ускользнуть. Хотя «в ярости» — это очень мягко сказано. В своём безумном состоянии он решил отправить Роману послание.

Шарлотта понимала, что всё, что он собирался ей рассказать, будет чем-то чудовищным и глубоко личным. Она даже представить не могла, через что ему пришлось пройти. То, что она видела в своих кошмарах, приводило её в ужас. Но с тем, с чем столкнулись эти ангелы в Аду, её разум не был в силах справиться.

Маалик повернулся обратно к Шарлотте, его лицо окаменело.

— В припадке ярости Люцифер вырвал мои крылья. Но и этого ему показалось мало, так что он приказал привести тварь из одной из тюремных камер Ада. Затем Люцифер заставил её укусить меня. С того момента я навсегда изменился.

Шарлотта уставилась на него в шоке, глаза наполнились слезами.

— Маалик, мне так жаль. Я… твои крылья… — ей с трудом удавалось говорить.

Он, казалось, был немного поражён её реакцией. Лёгким движением головы он отмахнулся:

— Не надо жалеть меня, Шарлотта.

— Ты… ты как Роман? То есть… де… демон? — последнее слово она едва прошептала.

Маалик покачал головой.

— Нет. Я не такой, как он. Я кое-что другое. Проще всего будет объяснить так: я похож на вампира. Первый из своего вида, и именно поэтому я не могу разделить с тобой еду, — пояснил он, пристально за ней наблюдая.

У Шарлотты сжалось сердце. Мысль о том, что его крылья вырвали из тела, была невыносимой. А потом его ещё и заставили стать вампиром. Шарлотта действительно не могла до конца осознать всё, через что прошли эти ангелы. Все те ужасы, с которыми им пришлось столкнуться.

— Я… Маалик, мне очень жаль. Жаль, через что тебе пришлось пройти, — тихо сказала она, и сердце её болело за них всех.

Слова Деклана всплыли в её памяти: «Они просто пытаются вернуться домой». Её взгляд на них всех, даже на тех, кого она толком не знала, начал меняться, становясь мягче.

Они все заслуживают вернуться домой, — беспомощно подумала она. Но, если Люцифер доберётся до меня, они никогда этого не смогут сделать.

— Тебе не за что извиняться, правда. Я уже давно смирился с тем, кто я. Мой брат винит во всём себя и считает, что на моём месте должен был быть он. Я рассказываю тебе всё это только затем, чтобы ты поняла, кто он такой. Роман не монстр, Шарлотта. У него самое большое сердце из всех, кого я когда-либо встречал. Он слишком долго был к себе беспощаден. Он уверен, что не заслуживает никакого счастья в этом мире, но то, как он смотрит на тебя, то, как он ведёт себя рядом с тобой… он дорожит тобой.

В этот момент сердце Шарлотты дрогнуло. Я тоже дорожу им.

Она не могла больше отрицать своих чувств. Было бы глупо продолжать убеждать себя, что их не существует. Всё, что рассказал ей Маалик, смыло почти весь страх перед Романом. Он был совсем не таким, как Люцифер. Полной его противоположностью. То, что он так долго носил в себе эту вину, то, как преданно и яростно любил брата и других ангелов, доказывало, что он не монстр. Монстры не любят людей. Монстрам ни до кого и ни до чего нет дела. Люцифер хотел убить миллионы невинных душ. Роман хотел их спасти. Шарлотта понимала, что должна поговорить с Романом и признаться ему в своих чувствах, пока не стало слишком поздно.

— Поправь меня, если я ошибаюсь, но, по-моему, ты тоже испытываешь к нему чувства, верно? — спросил Маалик.

Она посмотрела на него и почувствовала, что может доверять ему. Он открыл ей один из самых мрачных моментов своей жизни, доверившись ей, хотя толком её не знал. Он пришёл сюда, чтобы помочь Роману, и это говорило о том, насколько сильно он любит своего брата. Теперь у них было кое-что общее.

Она застенчиво кивнула.

— Да. Испытываю. Думаю, я, возможно, люблю его, каким бы глупым это ни казалось.

Сказать это вслух оказалось удивительно легко, и на её лице начала расползаться улыбка.

— Почему глупым? — спросил он.

— Маалик, я умру. В этом сценарии нет исхода, при котором я выживу. Я понемногу начинаю с этим смиряться, — грустно сказала она, глядя на город. — Думаю, вы все должны убить меня. Миллионы людей погибнут, если Люцифер вырвется на свободу. Моя жизнь не важнее жизни других. Самое разумное решение — убить меня, тогда Люцифер не сможет заполучить меня, — она бросила на него взгляд.

Он откинулся на спинку кресла, резко проведя рукой по волосам, её слова явно потрясли его.

— Этот вариант больше не рассматривается, Шарлотта. Мой брат признает тебя своей родственной душой, если ты его примешь. Никто, и я имею в виду никто, ни на этой планете, ни на Небесах, ни в Аду, больше не сможет до тебя дотронуться. Роман убьёт любого и всё, что попытается отнять тебя у него. Нам придётся найти другой путь. Я найду другой путь. Если мы потеряем тебя, мы потеряем моего брата, а это просто неприемлемо.

Роман сидел на краю кровати, уткнувшись головой в ладони, пока отчаяние медленно оседало в нём, как нежеланная болезнь. Как всё могло так быстро измениться за такой короткий срок? Ещё каких-то несколько часов назад Шарлотта лежала у него в руках, удовлетворённая их любовью, здесь, в этой самой постели. Впервые со времени падения он ощутил покой, пусть короткий, волшебный миг. Чувство было настолько чуждым, что он почти забыл, каково это — чувствовать себя… счастливым.

Пока Шарлотта спала, её тело было переплетено с его, завораживающие золотистые локоны рассыпались по его груди. Её рука небрежно лежала на нём, а тепло её тела проникало в него, успокаивая. В памяти всплывали свежие воспоминания о её стонах, её запахе, о том, как её тело двигалось навстречу его движениям, как она цеплялась за него во время их огненного секса. Он понял, что счастлив, когда Шарлотта находилась в его руках, в его постели, в его жизни. Хоть на один миг он мог представить себе жизнь, в которой она есть. Конечно, это была не та жизнь, которой он заслуживал. Более того, он и близко не заслуживал кого-то настолько прекрасного, доброго и мягкого, как Шарлотта, но, чёрт с ним. Почему он не мог быть счастлив? Разве он не выстрадал достаточно? Разве не нёс тяжесть тысячелетий сожалений и боли достаточно долго?