Наследство тетушки Люцинии (СИ) - Радовская Рия
— Только рассмотреть? — хрипло спросил он, приподняв бедра и позволяя стащить с себя брюки.
— Сначала рассмотреть, а потом… А потом я подумаю.
Торопиться сегодня не хотелось. Тем более всего Дана, целиком, тоже не терпелось рассмотреть и изучить как следует. А он все еще был наполовину одет.
Она сместилась выше, распахнула рубашку. Волос на груди у Дана почти не было, так, кудрявился темный пушок. Но через этот пушок, от левого соска вниз наискосок тянулись три длинных рваных шрама, один, самый глубокий, в центре. Чьи-то жуткие когти постарались, не иначе. И ведь не вышло залечить до конца, вон какие рубцы остались. Тварь была ядовитая? Или просто вовремя не озаботились?
Аурелия коснулась теплой, чуть шершавой кожи на шрамах, уложила пальцы на каждый — да, конечность у твари была не маленькая — и медленно повела вниз. Дан положил свою лапищу поверх ее ладони и глубоко, прерывисто вздохнул.
— Скажи, если неприятно, я перестану. Но если приятно, лежи смирно и не мешай мне заниматься исследованиями, — Аурелия подняла глаза.
— Приятно, — прошептал он. — Очень. Но я не могу совсем бревно изображать, когда ты такое вытворяешь. Пытаюсь, но не могу.
— Я ещё даже не начинала вытворять, — усмехнулась она. А потом все-таки решила спросить о том, что подумалось еще вчера, во время такого неожиданного, но, надо сказать, крайне возбуждающего использования чайного стола. — Дан, признайся честно, ты ведь не слишком часто бывал в борделяx, да? — Она отвела руку еще ниже и склонилась, прижимаясь губами к самому ширoкому, среднему шраму. С интересом тронула его кончиком языка. Почему бы нет? Отличный способ добиться правды от возбужденного парня. Да еще такой приятный.
— Всего раз, — его лапища переместилась ей на спину, легонько прошлась вдоль позвоночника.
Ну да, что-то подобное она и подозревала. Теперь понятно, откуда эти приступы смущения. Он вроде и виду не показывал, а на загорелой коже заметен только совсем уж яркий румянец, но все же… все же она чувствовала. И самое странное, что это очень возбуждало.
— Наверняка Кайо учил радостям взрослой жизни, — предположила она, не поднимая головы. Надавила языком увереннее и повела вниз, следом за пальцами — чуть-чуть шершаво и тепло. Ужасно приятно. А еще шрам, похоже, был крайне чувствительным местом, потому что Дан, хоть и пытался лежать смирно, но реагировал — вздрагивал от касания языка, напрягался, когда она легонько дотрагивалась губами, задерживал дыхание, когда смещалась ниже. — Это был первый опыт?
— Думаешь, девчонки от меня шарахались? — попытался поддразнить он, но сбившееся дыхание и откровенное блаженство в голосе все портили.
— Думаю, девчонки должны были виснуть на тебе пачками, — честно сказала Аурелия. — Но то ли тебе было не до них, то ли… что? — она почти добралась до конца шрама и остановилась — совсем немного ниже, и можно прижаться к животу… и не только к животу.
— Мы тискались, — сказал Дан напряженно — тоже понимал, что она остановилась не случайно. — Иногда. Но в Сеталье… девчонки хотят замуж. А я… Только с одной… — И все-таки не выдержал: — Пожалуйста, продолжай.
От чего она заводилась сильнее — от его неловких oткровений, оттого, что честно старался сдерживаться и позволял ей себя мучить, или от таких вот высказанных и невысказанных просьб — Аурелия не знала. Наверное, от всего вместе. А ещё хотелось спрашивать дальше — о чем угодно, обо всем на свете, и чтобы он вот так же честно, бесхитростно отвечал.
— С одной наверняка под каким-нибудь ужасно романтичным стогом и с колючей соломой в самых ответственных местах, — она приподнялась, взглянула на него насмешливо. — А вот теперь, мой героический сердцеед, я готова вытворять.
Так много всего сразу хотелось рассмотреть. Кожа на бедрах и животе тоже смуглая, но все же светлее, без загара. Ну да, голым по лесам за тварями он наверняка не бегает. А зря, не перед тварями, конечно, но перед девчонками Сетальи пробежаться стоило бы. К тому заветному стогу целая очередь бы выстроилась, и всем было бы плевать на колючки. Некоторые ее знакомые столичные герои-любовники за такое тело душу бы продали. Поджарое, сильное, да еще и отзывчивое до мурашек.
Она ласкала его быстрo и уверенно, ловила каждый резкий выдох и сдержанный стон, перехватывала откровенно плывущий и восторженный взгляд, угадывала немую просьбу: «не останавливайся!»
— Хочу тебя, — простонал он. — Создатель, что ты творишь… со мной.
А ведь мог бы прекратить страдания одним махом — схватить, бросить ее на постель и сделать все по — своему. Но она попросила лежать смирно, и он терпел. От этих мыслей тянуло улыбаться. А ещё распирало от нежности. И при этом невыносимо сильно хотелось продолжать. У нее хватало опыта, особенно после Винсенто, с которым почти год безуспешно пыталась выстроить человеческие отношения в постели и вне ее, но сдерживаться дальше и мучить Дана — это будет уже больше похоже на пытку, чем на удовольствие.
И она — наконец-то! — просто разрешила себе не сдерживаться.
Когда отдышалась и смогла немного расслабиться, со стоном упала на кровать. Дан пригреб ее к себе, обнял, зарылся лицом в волосы. Сказал тихо:
— Ты пахнешь фиалками.
— И тобой, — фыркнула Аурелия, прикрывая глаза. — Тобой теперь больше.
— Мне это нравится, — в его голосе чувствовалась улыбка. — Надеюсь, тебе тоже. Доброе утро, Аурелия. Знаешь, говорить тебе «доброе утро», лежа вот так, после такого… пробуждения, да. В общем, намного лучше, чем когда мы встречаемся только за завтраком.
— Надеюсь, ты больше не считаешь, что невеста должна беречь себя до свадьбы, а жених — бегать от нее по борделям? Как по мне, абсолютно нерациональное использование и невесты, и жениха. — Кстати, Тамирия тоже не слишком-то себя берегла. Но упоминать о ней в такой приятный момент было как-то неправильно.
— Ты говорила, что у вас не так, — согласился он. И вдруг спросил: — У тебя был жених?
Голос дрогнул, будто он боялся и ответа, и самого вопроса, но не спросить не мог. Вот еще ревности к прошлому ей не хватало… или это не ревность? Он внезапно осознал, что у нее могли быть там, в будущем, серьезные отношения? Уже после того, как сделал предложение? Ну да, все по удивительной логике Адана Агидара. Она улыбнулась и открыла глаза. Дан лежал на боку, опираясь на локоть, и вглядывался в нее… настороженно, пожалуй, и немного… потрясенно? Вот так и выглядит осознание во всей красе.
— А что, если я там была замужем? Такая идея тебя в голову не приходила?
– Εсли бы ты была замужем, ты бы не папой через слово угрожала, а мужем.
— Когда папа — начальник королевской службы безопасности, а муж, к примеру, вроде Руиса, финансист, или мастер-артефактор? Ты уверен, что стоило бы пугать похитителей не первым, а вторым?
— Не знаю. Но только все мои знакомые девчонки, кто уже замужем, в первую очередь, если вдруг что, вспоминают о муже, а не о родителях. Хотя, конечно, — он усмехнулся, — ни у одной нет такого выдающегося папы — начальника службы безопасности, да еще и королевской.
— Вот именно, поэтому твои девчонки ничего не доказывают.
— Хорошо, — он нахмурился, — я спрошу по-другому. У тебя кто-тo там остался? Муж, жених? Твой мужчина?
— Мой мужчина, — задумчиво повторила Аурелия, неожиданно испытав что-то вроде сожаления. Можно было уйти от ответа или ответить коротко, но она очень яркo помнила откровения самого Дана, сейчас хотелось быть взаимно откровенной. — Спроси ты полгода назад, я бы сказала да. Но человек, которому нравилось считать себя моим будущим мужем, оказался не способен быть ни мужчиной, ни женихом. Зато для нaс обоих это стало интересным опытом и познавательным экспериментом почти-семейной-жизни длиной в год. К сожалению, неудачным.
— Ты жалеешь? — его лапища, та, которая до сих пор лежала на талии, осторожно погладила по бедру, переместилась на живот. Кажется, скажи сейчас «да», и сделает все возможное и невозможное, чтобы не жалела.
