Полукровка (ЛП) - Вендел С. И.

— Анхус! Подойди, помоги мне, пожалуйста! — Кара позвала через поляну.

Помахав рукой жене, Анхус сделал паузу, чтобы сказать Ореку:

— Я не забуду, мой друг.

Орек кивнул, и Анхус побежал к своей жене, остановившись достаточно надолго, чтобы подхватить дочурку и перекинуть ее через плечо под взрыв смеха.

— Что он не забудет? — спросила Сорча.

Орек посмотрел на нее сверху вниз, его разум не мог справиться с мягким теплом ее руки на его плече. Ее легкое прикосновение присоединилось к другим в сокровищнице его воспоминаний, заняв почетное место рядом с видом и ощущением его пальца, проводящего по ее атласной щеке. Его живот сжался при одной мысли об этом.

— Я обещал помочь ему и его семье, если им это когда-нибудь понадобится. Это меньшее, что я могу сделать.

— Мм, — промычала она в знак согласия. — Они были очень добры к нам.

Судя по задумчивому блеску ее глаз, Орек подумал, что это не все, что она хотела сказать.

— Что? — спросил он.

Улыбка, медленная и сокрушительная, расплылась по ее лицу, заставив затанцевать те веснушки, которые он так любил разглядывать.

— Ты хороший мужчина.

Орек стиснул клыки и отвел взгляд.

Он не чувствовал себя хорошим мужчиной, когда она стояла так близко. Ничего не стоило прижать ее к себе, прижать так крепко, что она никогда бы от него не освободилась. Хороший мужчина не стал бы гладить свой член с мыслями о той, кто находится под его защитой. Хороший мужчина подавил бы плотские, собственнические мысли, которые подогревали его сны и преследовали его дни.

Хороший мужчина не стал бы мечтать перекинуть ее через плечо и спрятаться глубоко в лесу, где их никто не найдет, сохранить ее для себя и построить логово только для них, где он всегда держал бы ее в тепле, довольной и обнаженной. Хороший мужчина вернул бы ее в семью и оставил в покое.

Зверь-собственник внутри него скривил губы при этой мысли.

Нет, Орек не был хорошим мужчиной. Он был эгоистичным, алчным.

Но если ей хотелось так думать, если это заставляло ее смотреть на него как на достойного мужчину, кто он такой, чтобы отказывать ей в этом.

В тот вечер, когда были упакованы рюкзаки и подготовлено все снаряжение на утро, Сорча и Орек приняли ванну. Они помогли Каре наполнить медную ванну для купания, и Сорча тщательно вымылась, не зная, как надолго ей этого хватит, и убедилась, что убрала с кожи все до последней крупинки зудящей пшеницы.

Мягкой ночью, согретая и сонная после ванны, Сорча обнаружила, что предлагает расчесать длинную гриву темных волос Орека. Что на нее нашло, она не знала. Только то, что у нее чесались руки прикоснуться к нему до того, как они вернутся в лес и все будет… по — другому.

Что заставило его согласиться, она тоже не знала.

Сорча успокаивающе проводила деревянной расческой по гриве Орека. Она аккуратно распутывала завитки и узлы пальцами, расчесывая его волосы до тех пор, пока они не заблестели в слабом свете фонаря.

Сидевший перед ней мужчина был достаточно высок, чтобы, когда она стояла, ей было удобно расчесывать его волосы. Она не торопилась, наслаждаясь каждым локоном, скользящим по ее пальцам, как шелк. Она расчесывала их дольше, чем требовалось, даже после того, как все клоки были расчесаны.

Когда его волосы стали мягкими и податливыми, она добавила пальцы к расческе, наслаждаясь легкой естественной волной. Не в силах удержаться, она нежно провела ногтями по его голове и шее, спускаясь к плечам.

Он вздрогнул, выгнув спину. Она не думала, что он осознавал, какое глубокое, урчащее мурлыканье издавал, когда она почесывала его голову. Когда она ослабила давление, голова последовала за ее пальцами, ища прикосновения.

Было легко отпустить себя, потеряться в мягком шуршании его волос и наполнить им свои чувства. Теплый запах мужчины и мускуса тяжело ощущался в стойле, пропитывая сено и меха. Его плечи, казалось, простирались из стороны в сторону, занимая почти все пространство, хотя он сидел. Толстые руки свободно лежали по бокам, широкие запястья покоились на коленях. Все костяшки его пальцев были грубыми, с тупыми краями, но ей нравилась их форма.

Сорча отложила расческу и провела обеими руками по его волосам, кругами массируя виски и разминая мышцы у основания черепа. Из его груди вырвалось еще одно урчащее мурлыканье, заставившее некоторых животных заржать.

Мурлыканье внезапно оборвалось, заглушенное хриплым кашлем.

Его плечи напряглись, лопатки заострились, когда он неподвижно застыл.

Сорча прикусила щеку, но не прекратила исследования, слишком любопытная, чтобы сейчас отступить. Он ничего не сказал, и она принимала каждое прикосновение, узнавая его чуть больше с каждым движением пальцев.

Что-то теплое и ласковое свернулось у нее в животе. Этот прилив желания стал почти постоянным по мере того, как он выздоравливал, видя его на ферме, спящего так близко рядом с ней — но даже это отошло на второй план перед растущей нежностью, которую она испытывала к этому мужчине.

У меня все плохо, призналась она себе. Очень плохо.

Возможно, это было худшее, что у нее когда-либо было.

Он совсем не помогал, оставаясь… тем, кем он был. На каждом шагу она находила что-то новое, что ей нравилось, что ее восхищало. Если бы только он усложнил это, но нет, было легко, слишком легко привязаться к нему еще больше.

И что это даст? Ей пришлось задуматься. Конечно, она будет заботиться о нем как о компаньоне и друге. Ей было невыносимо видеть, как ему причиняют боль, и если бы ему когда-нибудь снова понадобилась ее помощь, она бы без колебаний ее оказала — и не только потому, что засыпала ночью с мыслями о его сильных зеленых руках.

Все это могло привести к душевной боли, и она не была уверена, что сможет вынести такое в своей жизни прямо сейчас.

Проводя ногтями от линии роста волос до затылка, она усмехнулась про себя его непроизвольной дрожи и стону. При следующем взмахе она осмелилась провести по кончикам его заостренных ушей. Они очаровали ее, не такие большие и длинные, как у орков, они все еще были совершенно нечеловеческой формы и гораздо более подвижны.

Она не упустила ни его резкого вздоха, ни румянца, который не смогло скрыть даже слабое освещение.

Еще одна легкая усмешка тронула ее губы, но она также не смогла сдержать укол сомнения. Было очевидно, что она влияла на него. Его пристальные взгляды не остались незамеченными, как и выразительные очертания глаз. Если бы дело было в этом, Сорча, возможно, не удержалась бы от того, чтобы наклониться и прикусить заостренный кончик уха.

Но дело было не в этом. Его румянец, его застенчивость — все это говорило о мужчине, который не знал ни заботы, ни мягкости. Каковы бы ни были его переживания, Сорча не чувствовала достаточной уверенности в том, что какое бы влечение он ни испытывал, оно было вызвано именно ею, а не только тем, что она просто была женщиной рядом. И потом, конечно, он был воспитан по-орочьи, она понятия не имела, какие ожидания или обычаи связаны с проявлением привязанности.

Также существовала вероятность, что он действительно был таким застенчивым и одиноким. У нее защемило сердце при мысли о том, что он был настолько изгнан из своего клана, что нескольких простых прикосновений было достаточно, чтобы он поглощал внимание, как изголодавшийся мужчина.

Он и был изголодавшимся. Вот почему, если надавить, она была уверена, что он согласится на все, что она захочет.

Однако Сорча хотела, чтобы ее желали.

Как всегда, ни одна из этих мыслей особо не помогла, и кипящая похоть порядком устала от ее нерешительности.

Она успокоила его, проведя пальцами по шее к плечам и вонзив их в мясистые мышцы. С его губ сорвался еще один стон, и Сорча позаботилась о том, чтобы размять узлы в мышцах, которые она обнаружила.

Его спина расслабилась, позвонок за позвонком, и через несколько мгновений он снова был спокойным и податливым, тяжелые веки закрылись. Наклонив голову, он предоставил ей лучший доступ к особенно напряженным мышцам и застонал, когда они начали расслабляться под ее пальцами.