Королева Теней. Пенталогия (СИ) - Арнаутова Дана "Твиллайт"

Бреннан помолчал, глядя на Аластора, старательно осознающего услышанное. Король попросту спился?! Едва не свел себя в могилу тем, что крестьяне называют «болезнь борова»? Откормленные до предела свиньи теряют возможность встать на копыта, но продолжают жрать, лежа в собственном навозе, от которого их избавляют хозяева. И делают это, пока их никчемное существование не обрывает нож мясника. Аластора передернуло от омерзения. И вот это существо лорд Бастельеро призывал уважать?!

‑ Во дворце вас ожидает множество искушений, мой юный лорд, – тихо сказал Бреннан, глядя на него в упор. ‑ Изысканные блюда, старое вино, любовь женщин и право самому определять, когда работать, а когда развлекаться. Я не призываю вас отказаться от всего, что делает жизнь приятной, но умоляю помнить, что излишества ведут в могилу. А если вам кажется, что до этого далеко, то учтите, что сначала они ведут к слабости, причем незаметно, как самый коварный враг. Карвейн сделает ваш разум ленивым, а тело уязвимым. Слишком жирная и сладкая еда отнимет силу и бодрость, которыми вы по праву можете гордиться сейчас. А бессонные ночи дадут фальшивое и ядовитое чувство полноты жизни. Но однажды вы поймете, что секира слишком тяжела для вашей руки, да и прежняя меткость куда‑то подевалась. Потом вам станет лень гулять даже по саду, потому что тело нальется дурным жиром. А потом вы поймете, что женщины не вызывают прежнего интереса, книги и государственные дела стали сложны для понимания, но тарелка и бутылка по‑прежнему ваши самые любезные спутники. Вам перестанут нравиться зеркала, потому что в них отразится фигура, утратившая стройность, скрытая под складками обрюзгшей плоти. Лицо покраснеет и тоже заплывет жиром… Поверьте, мальчик мой… Простите, я в первый и последний раз назову вас так! Я видел сотни примеров, как люди губят здоровье, подаренное им богами. И каждый раз это происходит медленно, незаметно, по капельке. Каждая лишняя бутылка вина и день, проведенный в постели, это битвы, которые вы проиграете. И чем больше их будет, тем быстрее слабость, болезнь и старость, эти самые страшные враги человека, возьмут над вами верх.

Он замолчал, грустно глядя на Аластора, которого снова продрал мороз от этой медленной, торжественной и пугающей речи.

‑ Я запомню ваши слова, милорд, – ответил Аластор так же медленно. ‑ Вам не стоит слишком беспокоиться, у меня перед глазами пример лорда Себастьяна, который всегда воспитывал меня в уважении к умеренности. И то, что вы рассказали о короле… Надеюсь, я смогу сделать правильный выбор между двумя дорогами в Претемные Сады и выбрать ту, которая подлиннее. И еще раз благодарю вас.

Он поклонился и вышел, оставив пожилого целителя, но чувствуя спиной его пристальный взгляд.

Лучано встретил Аластора возле конюшни, где им уже заложили карету, действительно новую и очень удобную. Итлиец беззаботно улыбался по своему обыкновению, но Аластор уже научился видеть, когда мнимое спокойствие друга служит броней, прикрывающей тревогу.

‑ Что случилось? ‑ спросил он напрямую, когда карета, мягко покачиваясь, выплыла из ворот Академии. ‑ Ты же сам сказал, что не стоит заставлять королеву ждать.

‑ И не только королеву, – с показной легкостью отозвался Лу. ‑ Говорят, что когда заставляешь человека тебя ждать, то даешь ему время вспомнить все твои недостатки. Это одна из двух причин, по которым я всегда прихожу на встречи как можно раньше.

‑ А какова вторая? ‑ заинтересовался Аластор, вытягивая ноги.

‑ Тот, кто приходит на место встречи первым, может посадить в кустах своего арбалетчика, – ухмыльнулся Лучано. ‑ Или хотя бы присмотреть, чтобы там не посадили чужого. Нет такой неожиданной встречи, к которой не нужно готовиться заранее. И чем неожиданней, тем больше нужно подготовки.

‑ Мудрость наемника? ‑ усмехнулся в ответ Аластор, подумав, что месьор д’Апьбрэ учил его тому же самому, хоть и в других выражениях.

‑ Не нравится мудрость наемника, могу поделиться мудростью повара, – в тон ему насмешливо отозвался Лучано. ‑ В трех котелках суп не сварится в три раза быстрее, все равно его придется варить, сколько положено. И если ты бросил в котелок утку, то говяжьего бульона не выйдет, сколько его ни помешивай.

Замолчав, итлиец отвернулся к окну кареты, предоставив Аластору думать над очередной мудростью, которой сегодня его так и норовили одарить.

Стоило карете подкатить к дворцовым воротам, а выскочившему первым Лучано назвать имя Вальдерона, как гвардейский караул немедленно выстроился и отдал честь. Аластор слишком поздно сообразил, что следовало устроить этот визит как‑то иначе. Да, вскоре ему придется переехать во дворец уже как хозяину, но пока что жадное внимание вытянувшихся в струнку гвардейцев было непривычно и почти неприятно. Они смотрели на него, но видели кого‑то другого, кому и предназначалось их восхищение, почти благоговение. Аластору под этими взглядами захотелось поежиться, одернуть привезенный родителями камзол и поправить штаны. Но он сдержался и проследовал за примчавшимся к воротам лейтенантом стражи, который смотрел на него точно так же, как его подчиненные. Видеть такой до непристойности влюбленный взгляд от незнакомого дворянина, офицера и примерно его ровесника, а то и постарше, было… странно.

И все время, пока они шли по дворцу, Аластор даже не мог из интереса посмотреть по сторонам, потому что то и дело ловил на себе самые разные взгляды, то восторженные, то любопытные, то опасливые. Впереди него будто катилась волна, и каждый, кого касались ее брызги, бросал все занятия и смотрел на них с Лучано.

‑ Привыкай, – тихо сказал Лу, когда лейтенант, проводив их до высокой двери, украшенной резьбой, щелкнул каблуками и откланялся. ‑ Они будут смотреть и шептаться. Ждать твоей силы, но надеяться на слабость. Будут врать, просить, строить интриги, обожать и ненавидеть. Люди везде одинаковы, хоть во дворце, хоть в портовом кабаке. И везде они похожи на зверей. Не показывай им слабости, Альс. Одна пастушья овчарка управляет сотнями овец. Просто помни, что овчарка здесь ты.

‑ Но не с ней… – так же тихо ответил Аластор, опуская ладонь на ручку двери.

‑ Почему? ‑ удивился итлиец уже ему в спину. ‑ Ее время проходит, а твое начинается…

Его слова еще звучали у Аластора в ушах, когда почтительный секретарь распахнул перед ним вторую дверь ‑ в гостиную. Когда Аластор шагнул через порог и прошел примерно до середины комнаты, лихорадочно вспоминая руководство по этикету и гадая, как применить его к своему новому статусу. И когда высокая стройная женщина в черном платье, стоявшая у окна в обрамлении белых роз, плавно повернулась и с той же немыслимой грациозностью присела перед ним в реверансе. Первая! Раньше, чем он успел поклониться! Королева ‑ перед ним…

‑ Ваше величество!

Аластор ответил торопливым поклоном, придерживая рапиру, которую тоже привез отец, а то пришлось бы взять взаймы у Лучано. На несколько мгновений замер, склонив голову, а затем выпрямился, и у него перехватило дыхание. За эти пять лет, которые превратили его из юнца в мужчину, она ничуть не изменилась! Ни одной черточкой совершенного тонкого лица, ни одной линией великолепного стройного тела, которое не портило даже глухое траурное платье. Не убавилось блеска в дивных черных очах под пушистыми ресницами, ни одна морщинка не тронула кожу… Разве такое возможно?! Как может эта женщина, ровесница матушки, выглядеть настолько ее младше?!

‑ Ваше величество… – эхом отозвался грудной бархатный голос Беатрис. ‑ Вы позволите мне вас так называть?

‑ Как вам будет угодно, – сказал Аластор, пытаясь удержаться на краю пропасти смущения и не упасть в нее, окончательно превратившись в неловкого застенчивого мальчишку‑провинциала.

‑ Меня обманули, –серьезно сказала Беатрис, рассматривая его. ‑ Они все говорили, что вы похожи на него. На Малкольма. А я не вижу ничего общего. Лицо ‑ да. Но это всего лишь оболочка, форма, в которой вылиты разные Дорвенны, и каждый ‑ из своего металла. Я вижу силу там, где у него была лишь слабость. Гордость вместо его высокомерия. И великодушие, которому душа моего супруга оказалась бы слишком тесна. Его металлом было олово, вашим ‑ оружейная сталь.