Лизи Харрисон - Монстр лазейку найдет!
Все засмеялись.
Клодин заглянула в карамельно-золотистые глаза матери, удивляясь, как это семья позволила себе такой дорогой подарок.
– Это была идея Ниньо, хотя мы все в нее вложились, – сказала Гарриет, поняв, чем озабочена дочь. – В девятом номере все равно придется менять драпировки, и я надеялась, что ты поможешь мне пошить новые…
Сердце Клодин испуганно стукнулось о ребра.
– Ниньо!
Он загородился салфеткой.
– Извини, – пробубнил он. – Мне просто не хотелось стоять и снимать, пока ты будешь шить все это вручную. Это ж сколько часов бы ушло!
– Ну да, разве что мистера Штейна привлечь – вот кто шить умеет! – сострил Дон.
Все расхохотались, кроме Клодин. Ох уж этот Ниньо! Из-за ее предательства она теперь чувствовала себя, как колумбийский кофе, – перемолотой под эспрессо.
– Мам, ты не волнуйся! Я все сделаю, как было, честное слово!
– Да нет, зачем же? – улыбнулась Гарриет. – Тебе уже шестнадцать, тебе нужна отдельная ванная, так что можешь переселиться туда.
Клодин запрыгала и дважды обняла маму: один раз – за то, что та дала ей жизнь, а второй – за то, что не мешает ей украшать жизнь по своему вкусу. Сегодня – право на творчество, завтра – водительские права! Она наконец-то вкусила первый ломтик свободы. Однако совершенно не насытилась. Ей хотелось еще и еще! Это было так вкусно…
После того как все до отвала наелись неприлично роскошного семислойного шоколадного торта, который испекла Гарриет, мальчишки убежали смотреть футбол. Ляля планировала после матча встретиться с Клодом у камина и «надрать его лохматый зад, обыграв его в шахматы». Но Клодин попросила отложить партию на другой день. В конце концов, сегодня ее день рождения, и ей нужна девичья компания! Ей хочется побыть наедине с подругой. Ляля усмехнулась над собой – какая же я недотепа! – и охотно согласилась.
– Может, займемся занавесками для нашей новой комнаты? – спросила Клодин. Она старалась говорить о пустяках, пока их могут слышать. У Гарриет, которая как раз запирала ресторан, был самый острый слух во всей семье. Так что с ней всегда было лучше перестраховаться.
– А что, твой папа действительно привез все эти манекены со стройки? – спросила Ляля.
– Угу. Он сносил старый универсам и манекены оставил себе. Ты бы видела, что он иногда приносит с работы! У меня дома – целый сарай всякого старья. Покрышки, ткани, гвозди, аккумуляторы для сотовых…
– Да ну? – Ляля зевнула. – Ужасно интересно.
– Еще бы! Видела бы ты, какие замечательные вещи там попадаются!
Дойдя до конца коридора, Клодин схватила холодную руку Ляли и потащила подругу через холл.
– Куда ты?..
– Тсс-с!
– Ох! – Ляля наконец сообразила, что к чему.
Прижав палец к губам, Клодин завела Лялю в женский туалет и открыла воду, заглушая какую-то заезженную джазовую мелодию. Тихая гавань на две кабинки была уставлена, увешана и устелена мешочками с ароматическими смесями, розовыми лампочками, пушистыми туалетными сиденьями, домоткаными ковриками, персиковыми занавесками и двуслойной туалетной бумагой, являя собой яркий контраст с суровой обстановкой отеля.
Клодин сунула руку под розовую занавеску с оборками, скрывавшую пространство под раковиной. И достала оттуда два одинаковых пакета «L. L. Beans», чехол для платья и ключи от грузовичка.
– Все, поехали праздновать!
Ляля схватилась за живот.
– Слушай, давай отложим уроки вождения до завтра, а? – попросила она. – Я съела тонну всего, и…
– За рулем будешь ты, а не я! – пояснила Клодин, вылезая из джинсов.
– И куда же мы едем? – осведомилась Ляля, наматывая на палец свой длинный хвост.
– На мою вечеринку! – сказала Клодин так, будто это было очевидно. – Все состоится!
– Как?!
– Клео помогла с оформлением, а Мелоди взяла на себя гостей. Народу будет полно!
– Упырственно! – просияла Ляля, а потом спросила: – Постой, а почему Мелоди знала, а я – нет?
– Потому что родители не в курсе. Мы сбежим из дома!
Клодин расстегнула зеленую шерстяную толстовку и бросила ее на коврик.
– Я тебе платье сшила, но ты и так смотришься идеально. В сливовом ты выглядишь как персик!
Ляля отвернулась и подкрасила губы розовым блеском.
– До сих пор не верится, что ты научилась краситься, не пачкая себе все лицо! – Клодин улыбнулась. Она была в таком приподнятом настроении, что сейчас роман Ляли с Клодом ее ничуть не огорчал. К тому же для подобных мелких чувств есть свое время и место. Сейчас это казалось таким вчерашним – детский сад, вторая четверть! Девушка, у которой есть своя комната и крутая машинка «Зингер», уже слишком взрослая, чтобы дуться на подругу из-за таких пустяков.
– Ну? – спросила Ляля, скрестив на груди бледные руки.
– Что – «ну»?
– Ну, и почему же ты мне ничего не сказала? – осведомилась Ляля.
Клодин сбросила кеды.
– Не хотела, чтобы моя мама все узнала.
– Серьезно? – Ляля закатала рукава кофты Клод. – А с чего бы это я стала рассказывать твоей маме?
– Ты бы – не стала. Ты бы сказала моему брату, а он бы передал маме.
– Так он не знает?
– Нет, конечно! – рявкнула Клодин, разозлившись на Лялю за то, что та разозлилась. Сейчас они должны были торопливо переодеваться и заговорщицки пересмеиваться, пьянея от возбуждения и опасности. Поправлять друг другу прическу, застегивать молнии на платьях. А потом, держась за руки, выбежать на стоянку, спотыкаясь на каблуках и нащупывая ключи от машины. А потом – врубить свои айподы. Обсуждать, как Клодин появится на публике… Ну что угодно, только не как сейчас!
– Так Клод не едет?
– Нет, не едет. Никто из них не едет.
Клодин расстегнула чехол с платьем и послала воздушный поцелуй сиренево-серому шедевру, что был внутри. Глубокий треугольный вырез, радужный отлив, черный пояс с металлическим блеском…
– По-моему, не хуже, чем платье-халат от Дианы фон Фюрстенберг, а?
Ах, если бы у нее было время непринужденно его надеть! Но – увы: она втиснулась в него, как обезумевшая от спешки модель на неделе высокой моды, и торопливо натянула ботильоны из змеиной кожи. Да здравствует луна: все сидело как влитое!
Клодин торопливо освежила макияж, еще разок прошлась по ногам бритвой, надушилась парфюмированной дымкой для тела с ароматом черной смородины, встала на крышку унитаза и посмотрелась на себя в зеркало. Из зеркала ей улыбнулась шестнадцатилетняя девушка в элегантном платье под настроение, с пышными каштановыми кудрями, сияющими глазами и с обещанными изумрудными сережками Клео.
