С. Алесько - Обуздать ветер
— А чему там болеть? Шкура целехонька, даже шрамов не осталось. Я тебя, как из моря вытащил, на живот уложил, чтоб раны не тревожить. Караулить не мог — сон сморил. Проснулся, увидел, что ты лежишь кверху пузом, не стонешь, и перевернул скорей на бок. Испугался, думал, все, помер Перчик. Стал шею щупать, жилку искать, спросонья-то не сообразил, что раз патлы чуть не до плеч отросли, то не так ты прост, как кажешься.
— Патлы?.. — я провел рукой по голове, ожидая ощутить уже ставшую привычной щетину, и запутался пальцами в волосах. — Это еще что такое? Айровы штучки?
— Если бы, — с ноткой зависти протянул Корень. — У меня еще когда такие будут, — досадуя, потер бритую макушку. — Девчонки издали разглядят, что недавно с галеры, еще и за каторжника примут…
Кто о чем, а айр о девчонках. Мне, к примеру, страшно хочется пожрать и одежду раздобыть, хотя бы штаны. На женщин, правда, я еще до галеры стал по-другому смотреть, из-за Малинки. Вот ее б сейчас сюда, мысли о еде и одежде мигом улетучились бы… Три болота, Перец, а сам-то о чем?.. Любой человек ли, айр в здравом уме прежде всего задался б вопросом, почему у него исхлестанная до мяса спина вмиг зажила, и волосы отрасли.
— Корень, что со мной? — может, приятель хоть сейчас сжалится и объяснит, что к чему.
— А я знаю? — хмыкнул айр, пуская мои надежды пылью по ветру. — Ты раньше за собой ничего странного не замечал?
— Нет! Странно было только, что с бабами все легко удавалось. Если помнишь, я очень удивился, когда услышал, что мой отец — вашего племени, не человек. И ответь, наконец, толком, не увиливая: айры умеют отращивать волосы за одну ночь? Или раны заживлять?
— Обычные не умеют, зато творящие много чего могут.
— Творящие — это ваши колдуны?
— Вроде того.
Я запустил пальцы в волосы и порадовался, что не отрастил во сне бороду до пупа. Потер на всякий случай подбородок — а щетина-то будь здоров. Ну правильно, на галере нас последний раз дней пять назад брили.
— Слушай, Перчик, ты не мог бы еды какой сотворить, одежды, денег? Или перенестись куда-нибудь в знакомые места? — айр воззрился на меня с надеждой.
— Жаль тебя разочаровывать, Корешок, но нет, не могу. Сам бы хотел, да не знаю как. На галере у меня случайно вышло. Наверное, из-за того, что я совсем отчаялся и помирать собрался. А может, все это просто совпадение. Началось волнение, галера переломилась…
— …Кандалы сами собой лопнули, а здоровая, как гора, волна понесла нас с тобой в противоположную сторону от обломков и барахтающейся в воде команды. Скажешь, Хозяйка Небесная помогла, решив, что мы все грехи за время рабства искупили?
— Все выглядело настолько… сказочно?
— М-да-а… Прошлое-то так и не вспомнил? — Я отрицательно покачал головой. — Да, Перчик, все выглядело именно сказочно, очень подходящее словечко. Даже капитан проникся неправильностью происходящего, извини, опять же использую твое выражение (не припомню, к чему ты его употреблял, но в душу запало), и не отдал ни единой команды. Когда мы попадали в обычный шторм, мужик не терялся. К тому же я отлично расслышал, как ты бормотал под нос "ломайся пополам, гнилое корыто", "разрезать бы железо так, чтоб ногу не оттяпать", "подальше от этих опротивевших рож", и все так и получалось.
— Значит, Дёрен был прав, у меня и впрямь есть какие-то способности.
— Что за Дёрен?
— Малинкин знакомый колдун, я ж тебе рассказывал.
— А-а-а, да, смутно припоминаю. Ну, в способностях твоих я не сомневаюсь и к старейшинам отведу.
— И на том спасибо, Корешок, — улыбнулся я. — Получается, время на галере прошло не зря. Интересно, сколько его утекло?
— А вот мне гораздо интересней, где найти еды и куда нас занесло.
Занесло нас, похоже, в теплые края, ибо отсутствие одежды не ощущалось. Конечно, за бытность галерным рабом я привык большую часть времени проводить в чем мать родила, но спать голым бывало холодно, и я всегда натягивал на время отдыха полагавшийся каждому из гребцов грязный холщовый балахон, выкрашенный в ржавый цвет оттенка свернувшейся крови.
Трава кругом была пожухлой, листья куста, под которым мы сидели, наоборот, сочными, темно-зелеными. На такое я насмотрелся на Цветущих островах, где земля пестреет цветами только весной, а потом солнце высушивает почву, превращая буйное разнотравье в белесые ломкие заросли, и зеленеть остаются лишь колючки, кусты да деревья. Мысли о засухе напомнили о воде, и я почувствовал страшную жажду. Корень заметил, как дернулся кадык на моей шее, когда я с трудом сглотнул тягучую слюну, отдающую то ли морской солью, то ли собственной кровью.
— Здесь рядом ручей. Я уже напился. Сможешь встать?
— Конечно. Я ж здоров, как выяснилось.
Айр, уже поднявшийся, протянул мне руку. Что он со мной как с малышом или девчонкой? Будто сам не смогу. Я легко встал, не принимая помощи, но свет перед глазами вдруг померк и меня повело куда-то то ли вбок, то ли вниз…
— Хозяин Подземья и его свита, — пробормотал Корень, вовремя подставивший плечо и теперь чуть ли не тащивший меня на себе. — Может, ты и здоров, но слишком слаб. Здесь недалеко. Напьешься, глядишь, полегчает.
Айр дотащил меня до неширокого, но на удивление глубокого ручья, весело журчавшего и сверкавшего под солнцем, и усадил на берегу, привалив спиной к стволу дерева, корни которого омывали бурлящие струи. Потом зачерпнул воды и напоил из сложенных лодочкой рук. Тьфу, картинка со стороны должна быть до отвращения слащавая, да еще и двусмысленная, пожалуй.
— С чего это меня такая слабость обуяла? — спросил я, переводя дыхание и собираясь с силами, чтобы улечься на живот и припасть губами к потоку. — Ты вон не только на ногах держишься, но и меня таскаешь. В море ведь тоже на себе тянул?
— Понятное дело, тянул, — Корень зачерпнул воды и напился, потом плеснул себе в лицо. — Не бросать же соплеменника, к тому же творящего. Слабость только подтверждает, что крушение галеры и прочее — твоих рук дело. Сколько б у тебя сил не скопилось за те годы, когда ты о них и не подозревал, все они ушли на то, чтоб море взбаламутить. Хотя, может, и не все, — друг задумчиво взглянул на меня. — Ты ж не только спину залечил, но еще и патлы отрастил ого-го.
— Тебе завидно? — я не выдержал очередного упоминания о волосах, тем паче они меня жутко раздражали, постоянно залезая в глаза и щекоча шею. Да, раньше шевелюра была примерно такой же длины, и ничуть не тревожила, но на галере нас брили наголо, чтоб гребцы не отвлекались на вшей, и я отвык от волос. Отрастай они естественным путем, все происходило б постепенно, давая возможность приспособиться, а теперь — мучение одно. — Разживешься бритвой или хоть ножом острым, я с радостью их укорочу.
