Миша (ЛП) - Бартон Кэти С.

После того, как он высадил ее перед домом, он проехал остаток своей смены. Он даже не потрудился пойти домой, а направился к дому Картера. Чем больше он думал о юной Ханне, тем больше волновался.

До него доходили слухи о девушке. Большинство из них, как он знал, были неправдой, но были и такие, которые заставляли его хотеть отвести ее в сторону и поговорить с ней. Она была в психиатрической больнице с десяти лет, и ее мать, более жалкое подобие человека, чем он когда-либо видел, она была рядом с ней на остановке после того, как ее освободили, чтобы рассказать ему все об этом. Он слушал ее, потому что должен был, но внутри у него все кипело, когда он думал о том, как ей нравится унижать бедную девушку.

По слухам, он впервые услышал о ней, что она что-то видела. Человек превратился в большого волка прямо перед тем, как его убили. Волк схватил ее, и спас от изнасилования не-сколькими друзьями матери. По словам Хан, он стоял во дворе, выпалывая овощи, когда увидел ее.

Билли, конечно, знал этого человека. Ты не был бы оборотнем в таком маленьком городке, не зная, кто есть кто. Билли, как и его приятель Картер и его семья, был леопардом. Но в отличие от них Билли был не в кремовых пятнах, а в черных. И, как и сказала Хан, Дональд Геймер был волком.

Дональд был очень хорошим человеком, и Билли видел, что он делает именно то, что ска-зала мать Хан. Ее дочь сказала врачам, что ее спас большой волк, и из-за этого она попала в бе-ду. Но Дональда убили, когда он отказался отдать девушку мужчинам. Он снова превратился в человека до того, как прибыла полиция, после того, как он умер, вместе с другим волком, кото-рого он убил, защищая ребенка. Беднягу Хан запихнули в сарай, но она все видела. Жестокость этого события, скорее всего, очень тяжело сказалась на ребенке.

Потом, примерно через неделю после того, как он начал свой новый маршрут, к нему пришла мать Ханны, чтобы предупредить о девочке. Она была сумасшедшей. У нее были про-блемы. И что хуже всего, сказала ему мать, она лгунья. Билли молча кивнул.

Но теперь он знал, что это не так. Он знал, что то, что она видела, было, правдой, но тогда он не знал девушку. Теперь его сердце разрывалось каждый раз, когда он высаживал ее перед домом. Но сегодня он собирался что-то предпринять.

***

Хан шла по тротуару, увидев, что кто-то, скорее всего ее мать, снова выкопала все цветы. Она копила и копила, чтобы купить их, но каждый год их вырывали. Хан подошла к передней части дома, и постучала в дверь. Когда-нибудь у нее будет собственный дом, подумала она, и никогда не будет замка, чтобы ее заперли. Несбыточная мечта, но которой она дорожила. Она постояла немного, прежде чем войти, когда мать открыла дверь.

Ее мать была пьяницей. И если этого было недостаточно, она была еще и жестокой. Не-смотря на то, что Хан было двадцать пять лет, она никогда не сможет уйти от нее. Мать посто-янно твердила ей, что никто не захочет ее, никто не примет, и она никогда не будет стоить больше, чем дерьмо, которое она выбрасывает в мусорное ведро на работе. Работы у нее боль-ше не было. Она сделает так, как велит ей мать, потому что Хан просто боится снова оказаться взаперти.

Хан все время была в депрессии. И да, однажды она пыталась покончить с собой, но глупо было попасться на этом. Не то чтобы она попыталась снова, но иногда просто... Нет, –подумала Хан, –с этим покончено. Но теперь у ее матери было что-то еще, что она могла бросить ей в лицо...как она потерпела неудачу в этом. Хан старалась думать об этом не как о неудаче, а как о познавательном опыте.

Она зашла в дом, когда мать велела ей закрыть эту чертову дверь. Хан хотела пойти к себе в комнату, но нужно было приготовить ужин, а также убрать беспорядок, который могла натворить ее мать, пока ее не было.

Хан пошла на кухню, и услышала стук каблуков матери, когда она переходила из ванной в другую комнату. Хан спала внизу, в маленькой гостиной, служившей ей комнатой. Там была дверь и небольшой шкаф, но она была чистой и принадлежала ей...по крайней мере, настолько, насколько она могла там жить. Она начала вытаскивать продукты, чтобы приготовить ужин, пытаясь придумать, как сказать матери, что ее уволили.

Хан была их единственным доходом. Ее мать могла бы найти работу, если бы захотела, но все было слишком низко для нее, или время было неподходящим. Хан никогда не говорила о том, как они бедны. Она получила хорошую взбучку, когда была дерзкой, как сказала ее мать, так что Хан не стала возражать. Ее мать тратила деньги Хан, как будто у нее была работа. И если бы не работа Хан и тот факт, что она платила за квартиру в конце месяца, они бы уже давно были на улице.

Она готовила котлеты с лососем, когда в кухню вошла мать. Хан почувствовала, как волосы у нее на затылке зашевелились, когда та была так близко, но она не обернулась. В этом не было смысла. Хан знала, как она одета.

Ее волосы свисали длинными локонами, которые больше подходили девушке, чем взрос-лой женщине. Ее макияж, насыщенный и темный, скрывал любые признаки старения, в чем каким-то образом была виновата и Ханна. Ее серьги будут блестящими, длинными и безвкусными, и будут выглядеть как тяжелый груз на ее ушах. И ее платье будет одним из трех.

Там было кроваво-красное, которое было с разрезом сбоку, чтобы показать ее ноги. Спина была скреплена английскими булавками, которые она старательно прятала в швы, потому что она постоянно то втягивала, то выпускала. Обтрепанные локти будут прикрыты такой же крас-ной шалью, которая только скроет поношенную одежду.

Потом было синее. Хан нравился этот цвет, но он не подходил ее матери. Там, где ее кожа была бледной, платье только делало ее еще более бледной и почти мертвой. Оно было похоже на красное в том смысле, что скреплялось английскими булавками, но было менее изношено, потому что она носила его не так часто. В остальном кожа была тугой, и на ней виднелись все следы жира, которые, по утверждению матери, у нее были.

Розовый тоже не был цветом ее матери. Это тоже вымывало ее, но вместо того, чтобы сделать ее мертвой, это придало ей вид свинины, котораявалялась слишком долго. Она больше походила на мертвеца из телешоу, чем на живого, дышащего человека. Это платье было немно-го скромнее двух других. На боку не было разрезов, но спереди оно спускалось так, что откры-вало пупок и большую часть груди. Хан и ее мать не имели ничего общего, когда дело дошло до груди. В то время как ее мать была маленькой и плотной, Ханна была грудастой и полной.

К тому же она была выше матери. Гораздо выше. В одних носках Хан была ростом чуть меньше шести футов. Ее мать была ростом чуть выше пяти футов пяти дюймов. Однажды она сказала Ханне, что была с гигантом, чей член не соответствовал его росту. Каждый раз, когда она об этом думала, Хан краснела.

Рыба почти была готова, когда она обернулась, и Хан могла только смотреть. Мать бы-ла...на ней было новое платье, и она покрасила волосы. Нет слов, чтобы описать, как она выглядела.

– Интересно, ты когда-нибудь вытащишь голову из задницы и повернешься ко мне, чтобы сказать, как хорошо я выгляжу? – Хан кивнула, не зная, что сказать. – Я купила это сегодня, когда мне было грустно. Думаю, это идеально.

Платье – она предположила, что это платье, но Хан не была уверена, почему оно будет считаться чем-то меньшим, чем просто материал, который был подвешен–было таким же урод-ливым, как все, что она когда-либо видела. Спереди оно было прозрачным, и ее соски казались темными на фоне девственно-белого материала. Даже ее промежность была видна, и не только из-за отсутствия цвета, но и из-за длины платья. Хан подумала, что если бы мать наклонилась, то вся ее задница оказалась бы на виду, как и все остальное, что следовало бы спрятать. Хан не считала себя ханжой, но это было уже слишком.

Цвет ее волос почти не поддавался описанию. В нем были розовые и золотые полосы, а также голубые и пурпурные. Как она сможет идти потемной улице не светясь, было выше ее понимания. Хан видела и другие цвета. Повернувшись, она уставилась на нее. И тут она заме-тила туфли.