Позолота - Мейер Марисса

Дети дружно поморщились. Они терпеть не могли упоминаний о романтике и любви – даже застенчивый Никель и мечтательная Гердрут (хотя, подозревала Серильда, втайне им это нравилось).

– Однако у них была одна проблема. Перхта отчаянно мечтала о ребенке, но у Темных в крови больше смерти, чем жизни, поэтому детей у них не бывает. Так что ее желание было несбыточным… По крайней мере, так думала Перхта, – глаза Серильды загорелись, сюжет истории начал разворачиваться перед ней.

– У Эрлкинга гнилое сердце, но даже оно разрывалось, ведь его любимая чахла от того, что у нее не было ребенка. Она так плакала, что ее слезы орошали поля, подобно потокам дождя. Так стонала, что ее крики разносились над холмами подобно раскатам грома. Не в силах видеть ее страдания, Ольховый Король отправился на край света к Эостригу, богу плодородия. Он умолял поместить дитя в утробу Перхты. Но Эостриг, владыка любой новой жизни, увидел, что в Перхте жестокости больше, чем материнской любви, и боги не решились доверить ей ребенка. Никакие мольбы Эрлкинга не смогли их поколебать.

Ольховый Король скакал к себе через пустоши, боясь представить, как огорчится любимая.

Но вот, случилось ему ехать через Ясеневый лес… – Серильда остановилась и заглянула в глаза каждому из детей, потому что эти слова должны были вызвать у них особый трепет. Ясеневый лес был местом действия многих историй, не только тех, что рассказывала она. Он был источником такого множества народных сказок, ужасов и суеверий, что и не счесть – особенно здесь, в Мерхенфельде. Ясеневый лес лежал к северу от их небольшого городка, всего в нескольких минутах, если ехать через поля, и его зловещее присутствие местные жители ощущали с раннего детства. Кого из здешних малышей не пугали существами, живущими в том лесу, – дурашливыми и озорными, а иногда подлыми и жестокими?

Дети слушали как завороженные. История Серильды была теперь не просто еще одной сказкой о Перхте и Ольховом Короле. Она подошла к самому порогу их дома.

– Эрлкинг ехал через Ясеневый лес, как вдруг услышал очень неприятные звуки. Всхлипывание. Рев. Мокрые, хлюпающие, мерзкие звуки, которые чаще всегда бывают связаны с мокрыми, хлюпающими, мерзкими… детьми. И тут он увидел малявку – жалкое крошечное существо, которое едва держалось на коротеньких ножках. Это был ребенок, мальчик. С головы до ног в грязи, весь исцарапанный, он жалобно пищал и звал мать. Тогда-то Эрлкингу и пришла в голову коварная мысль.

Серильда улыбнулась, и дети заулыбались в ответ, они начали догадываться, к чему идет дело. Или так им казалось.

– Итак, Ольховый Король поднял мальчика за грязную рубашонку и сунул в один из больших седельных мешков. И поскакал в замок Грейвенстоун, где ждала Перхта.

Он показал любимой мальчонку, и от ее радости даже солнце засияло ярче. Шли месяцы, Перхта нянчилась с малышом и обожала его, как только может обожать королева. Она брала его на прогулки к мертвым болотам, что лежат в самой чаще. Купала в серных источниках, шила одежду из лучших шкур, добытых ею на охоте – из меха рогатого зайца – кроленя и оперения щетинистого петушка. Она укачивала его на ветвях ивы, баюкала и пела колыбельные. Мальчик даже получил собственную адскую гончую, чтобы ездить на ней – так он мог участвовать в ежемесячных охотах приемной матери. Перхта была очень довольна.

Но через несколько лет Эрлкинг стал замечать, что возлюбленная снова загрустила. Однажды ночью он спросил, что ее печалит, и Перхта с горестным плачем указала на своего малютку-сына – который был уже не малюткой, а поджарым, крепким и сильным мальчишкой – и промолвила: «Больше всего на свете я хотела младенца, своего малыша. Но увы – создание, что сейчас передо мной, больше не малыш. Это мальчик, и скоро он станет мужчиной. Мне он больше не нужен».

Никель ахнул от ужаса при мысли, что мать, которая явно любила своего ребенка, могла такое сказать. Он был чувствительным мальчиком и, возможно, слышал от Серильды не так уж много старых сказок, в которых родители, и родные, и приемные, не чаяли, как избавиться от потомства.

– И вот, Ольховый Король заманил мальчика обратно в лес, сказав, что хочет поупражняться в стрельбе из лука и принести домой дичи для пиршества. Но, когда они углубились в чащу, Эрлкинг вынул из-за пояса длинный охотничий нож, подкрался к мальчику сзади…

Дети в ужасе отпрянули. Гердрут уткнулась лицом Хансу в подмышку.

– …перерезал ему горло и оставил его умирать в холодном ручье…

Серильда подождала, пока утихнут шок и недовольство, и только тогда продолжила.

– Затем Эрлкинг отправился на поиски новой добычи. На этот раз ему нужен был не дикий зверь, а еще одно человеческое дитя, чтобы отдать любимой. И с тех пор Эрлкинг забирает заблудившихся детей и уносит в свой замок.

Глава 3

Серильда едва не превратилась в сосульку, когда наконец увидела за полем золотой отблеск на снегу – свет в окошке ее дома. Полная луна ярко светила в ночи. Серильда различила вдалеке домик, притулившуюся к нему мельницу и мельничное колесо на реке Сорге. Почувствовав уютный запах дыма, она с новыми силами поспешила через поле.

Безопасность. Тепло. Дом.

Серильда распахнула дверь и, с облегчением вздохнув, вошла. Опираясь о дверной косяк, сбросила с ног промокшие башмаки и, сняв чулки, швырнула их через всю комнату, так что они упали у самого очага.

– Как же… я… з-закоченела.

Отец, штопавший у камина носки, так и подскочил:

– Где ты пропадала? Уже больше часа, как солнце зашло!

– Из-з-звини, папочка, – пробормотала она, повесила плащ на крючок у двери, сняла шарф и села рядом с ним.

– А варежки где? Только не говори, что снова потеряла.

– Не потеряла, – выдохнула она, придвигая второй стул поближе к огню.

Положив ногу на ногу, Серильда принялась растирать пальцы и вскоре снова стала их чувствовать.

– Засиделась допоздна с детьми. Не хотела отпускать их одних по темноте, поэтому проводила каждого до дома. А близнецы живут на другом берегу реки, вот и пришлось тащиться обратно, а потом… Ох, как же хорошо дома!

Отец нахмурился. Он был еще не старым, но от вечного беспокойства на его лице давно появились морщины. Возможно, дело было в том, что он растил ребенка один… Или в сплетнях и слухах, ходивших в городке, а может, мельник просто был из тех, кто тревожится по любому поводу. В детстве Серильда забавлялась, рассказывая отцу истории о своих опасных проделках. Он приходил в ужас, а она – в восторг, и только потом, смеясь, признавалась, что все выдумала.

Теперь-то она понимала, что не очень хорошо поступала с тем, кого любила больше всех на свете.

– А варежки? – повторил отец.

– Обменяла на семена волшебного одуванчика, – сказала она.

Отец укоризненно посмотрел на нее. Серильда смущенно улыбнулась:

– Варежки я отдала Гердрут. Дашь воды? Ужасно пить хочется.

Отец покачал головой, и что-то ворча, подошел к ведру, в которое набирали снег и оставляли таять у печи. Взяв с каминной полки ковшик, он зачерпнул воды и протянул дочке. Вода была ледяной, и Серильда почувствовала во рту привкус зимы.

Вернувшись к камину, отец помешал в котелке, висевшем над огнем.

– Не люблю, когда ты в полнолуние гуляешь одна. Знаешь ведь, что бывает. Дети пропадают.

Серильда не смогла удержаться от улыбки. Долгие годы она слышала эти слова, они-то и вдохновили ее на сегодняшнюю сказку.

– Я уже не ребенок.

– Не только дети исчезают. Даже взрослых мужчин находили – они были не в себе и бормотали что-то про гоблинов и русалок. Как ты можешь думать, будто в такие ночи снаружи безопасно? Я-то надеялся, что воспитал тебя разумной.

Серильда улыбнулась ему. Они оба знали, что это было за воспитание – непрерывный поток предостережений и суеверий, которые скорее разжигали фантазию, чем учили осторожности.

– Со мной все в порядке. Никто меня не похитил, никакой упырь не утащил. Да и кому я нужна-то, честно говоря?