История Золушки - Мах Макс
Правду сказать, Амелина Сиротину понравилась. Была бы мужиком, цены бы ей не было. Спокойная женщина, выдержанная. Умная и себе цену знает. Знает, судя по всему, и то, что нравится мужчинам, но пользоваться этим, как донесли полковнику знающие ее лично люди, не желает, и это говорит в ее пользу, ибо, если назвалась груздем, так изволь соответствовать. Ну, она, судя по рассказам, к этому и стремится. Хочет, чтобы воспринимали ее первым делом не как женщину, а как боевого офицера. А это при ее внешности совсем непросто, не станешь же кричать на каждом углу, что ты, мол, ас, герой и все прочее в том же духе. Так что, понятное дело, временами ей приходится туго, но крест свой, как передают, несет с честью и зря не ропщет. За что ей полагается отдельное «спасибо».
Разумеется, Сиротин с ее послужным списком ознакомился заранее, да и поговорил о ней кое с кем в штабе корпуса. Имелись у него старые знакомцы на самых разных должностях. Кто давно служит, не может не обзавестись, если, конечно, не трус, не дурак и не подлец. Сиротин ни под одно из этих определений не подходил и потому мог иногда рассчитывать на конфиденциальную откровенность первого офицера генерального штаба в штабе корпуса [6], с которым учился в одно время на командном факультете Академии. Так что расспрашивал он Амелину, скорее, из любопытства, чем из необходимости: интересно было, как и что она ответит на тот или иной вопрос. Такие нюансы дорогого стоят, потому как характеризуют человека не хуже сухих фактов биографии. А биография у штабскапитана была совсем непростая.
Старообрядцев в империи как невзлюбили еще при царе Алексее Михайловиче, так не особо жалуют и до сих пор, хотя и не мордуют, как бывало в прежние времена. Но этот момент – происхождение и родственные связи, – был особо отмечен в личном деле Амелиной. Хотя, с другой стороны, было известно и то, каким образом Кира Дмитриевна поступила в Качинское училище. Этот вопрос в личном деле штабс-капитана отражен не был, но до Сиротина довели достоверный рассказ о том, кем и в каких обстоятельствах принималось решение, и почему при открытом противодействии больших армейских чинов Амелину все-таки приняли в Севастопольскую офицерскую школу авиации.
А ларчик между тем открывался просто. В Качу захотела поступить дочь графа Скавронского Ольга. Небесталанный пилот, между прочим, но ко всему еще и родня – пусть и дальняя – государю императору. Ну, самодержец и разрешил, но тут вмешались блюстители нравственности в лице великих княжон и прочих придворных дам: невместно, мол, девице из хорошей фамилии в одиночестве находиться среди такого количества половозрелых курсантов. И тогда к Скавронской подверстали давно тыкавшихся носом в закрытые двери Киру Амелину и Клавдию Неверову. Вот эта троица и держала потом «в тонусе» всю авиационную школу. Однако учились девки прилежно и летали хорошо, потому и выпустились все трое в первой десятке по результатам обучения.
На этом, собственно, все должно было закончиться, поскольку о службе в армии не могло идти и речи. В Российской империи такого – имея в виду женщин пилотов – никогда не было и не предполагалось. Но Неверова и Амелина спутали Военному министерству все карты, умудрившись записаться добровольцами в греческую армию, и показали себя на чужбине с лучшей стороны. С войны вернулись в Россию героями, имея на счету по несколько сбитых в бою турецких самолетов. У Амелиной таковых оказалось аж целых три. Разразился скандал. Неистовствовали суфражистки. Буянили демократы. Общественность требовала объяснений, и государь император дал отмашку: «Бог с ними! Перебесятся, сами уйдут». Так в Российской армии появились женщины – пилоты истребителей, и среди них подпоручик Амелина.
– Да, – сказал вслух Сиротин, – была бы ты, Кира Дмитриевна, мужиком, давно бы командовала полком.
Возможно, он несколько преувеличивал, но, учитывая то, как характеризовалась служба Амелиной в штабах различного подчинения и сколько успела она посшибать супостатов за то немногое время, что ей разрешали летать на боевой машине, будь она мужчиной, в гору пошла бы куда быстрее.
Кира вышла от Сиротина в начале десятого. В штабе, кроме охраны и самого полковника, не было уже ни души, а на улице темно – светомаскировка – холодно и дождь идет.
«Вот черт! – сообразила она вдруг. – Надо было спросить у полковника, где здесь можно переночевать!»
Насколько она поняла из приказа, который Сиротин вручил ей в конце разговора, служить Кире предстояло на аэродроме, расположенном километрах в пятидесяти к западу от Чертовой Мызы. Но как ей туда добираться, «добрый дяденька» рассказать забыл.
«Ну, я и вляпалась!»
Но идти обратно к командиру полка со своими «глупыми» вопросами Кира поостереглась. Все-таки он полковник, а она всего лишь штабс-капитан: субординацию-то никто пока не отменял. К тому же наглеть в свой первый день в полку не стоило. А идти в ночь и искать, где тут, в расположении, находится офицерская гостиница или, на худой конец, трактир, было попросту глупо. Не найдет. Только промокнет… К тому же не хотелось опозориться, заблудившись в темноте на незнакомой местности. Кира представила, как ее находят с рассветом, – а он здесь, на севере, к слову, поздний, – замерзшую и промокшую, аки мокрая курица в реглане, и у нее окончательно испортилось настроение.
«Вот же гад! – ругалась она мысленно на комполка, не подумавшего о такой малости, как ночлег. – Бутербродами накормил, даже выпить дал. А подумать, как я буду добираться до аэродрома… Как он? „Озеро Гаардс“? Сука ты, полковник, а не отец-командир!»
Однако еще через пару минут выяснилось, что обижалась она зря. Сиротин, по-видимому, знал, что Львов ее «в беде» не оставит, потому и не стал заморачиваться по пустякам. Поручик ожидал Киру около штаба, и, едва она появилась на пороге, спросил через опущенное стекло своего «Ермака»:
– Ну что, штабс-капитан, поехали, что ли, а то нам еще час как минимум до базы добираться!
– Спасибо, Яков Иванович, – поблагодарила Кира и, по новой загрузив свой чемодан на заднее сиденье вездехода, устроилась рядом со Львовым. – Выпить у вас, случайно, ничего не осталось?
– Случайно осталось, – усмехнулся Львов, доставая из-под сиденья давешнюю бутылку старки. – А вы, Кира Дмитриевна, что, действительно «Ти-Болт» на Адриатике завалили?
«И откуда знает? Хотя…»
– Было дело, – вздохнула она, принимая бутылку. – Но там и тогда, Яков Иванович, бриты летали на самолетах первой серии. Это которые с шестью пулеметами винтовочного калибра. Так что не знаю даже, гордиться этой победой или нет.
– А сами вы, простите, на чем бой приняли?
– У меня был И-16 тип 29.
– То есть, – уточнил Львов, покидая расположение части, – скорость и масса меньше, живучесть неплохая, но с «горшком» не сравнится, а из вооружения достоин упоминания один только БС? [7] Однозначно есть чем гордиться!
– Спасибо на добром слове! – Кира сделала долгий глоток старки и добавила, возвращая бутылку: – Но дело в том, Яков Иванович, что меня тогда тоже сбили. Так что так на так и приходится…
Свой первый и пока единственный «тришкин болт» Кира сбила на второй месяц войны, когда три звена из ее эскадрильи перебросили на аэродром подскока на острове Брач. Накануне – их звенья едва успели перелететь на остров – аэродром сильно бомбили, и на взлетно-посадочной полосе осталось довольно много не засыпанных воронок от пятидесятикилограммовых бомб. А тут, как назло, тревога: англичане атакуют идущие в Шибеник крейсер «Пересвет» и корабли сопровождения. И как тут, спрашивается, взлетать, если вся «лужайка» перепахана? Впрочем, как говорится, голь на выдумки хитра. Командир переброшенной на остров авиагруппы штабскапитан Коковцев придумал оригинальный выход из положения. В воронки воткнули палки с флажками, и самолеты взлетали, лавируя среди ям. Похоже на слалом, но из Киры лыжница так себе. Вот пилот она вполне приличный, поэтому промчалась между флажками, не снижая скорости, и к тому же умудрилась не убиться и взлететь всем врагам назло.
