Время Надежды (СИ) - Ректор Катерина
Женщины сжимаются, начинают трястись, жалко лопочут, что они умеют работать.
Но мужчина уже смотрит на меня:
- А эта ягодка нам хорошо пригодится. - Я чувствую исходящий от него запах браги.
Все это происходит со мной. Со мной - но будто с кем-то другим. С чужой мне девушкой по имени Кирстен. Я вижу мир через тонкую корочку. Корочка покрыла меня, мою душу, мое разорвавшееся только что сердце. Кажется, корочка сковала даже непослушное тело. Хотя нет, это лед. Наши слезы с Габи смешались, впитались в ткань платья и застыли за время дороги. Я замерзла так сильно, что сердце сейчас остановится.
Старух куда-то уводят, подгоняя в спины дубинками. Меня забирает другой конвоир, отводит в комнату, где на руку цепляют тяжелый браслет. Настоящую кандалу с кольцом, куда при желании можно продеть цепь или ремень.
И эта кандала делает все настоящим.
Меня вталкивают в большой зал. Кажется, здесь еще холоднее, чем во дворе. С губ рвется пар. Сквозь пелену я вижу ряды ткацких станков, за которыми сидят изможденные женщины. Различаю несколько пустующих мест.
- Сюда. - Указывает на свободное место возле себя остроглазая девушка со странным, словно без подбородка лицом.
Она не вызывает доверия. Наверняка карманница или воровка из тех, кто обирает после трактиров. Но я послушно сажусь рядом с ней. Настолько опустошена, что не могу сама выбрать подходящее место. Ткацкие станки я вижу впервые. Машины выглядят жутко - деревянные скелеты остовов, паучья паутина множества нитей. Как разобраться, что делать?
- Ткать умеешь? - Соседка зачем-то тянется ко мне, щупает выбившиеся из косы пряди. Я сбрасываю с головы ее руку.
- У тебя красивые волосы. - Внезапно она начинает хохотать точно умалишенная.
Подходит надсмотрщик, хлещет ее хлыстом по спине. Смех переходит во всхлипы.
Я осторожно озираюсь по сторонам, отмечаю, что на большинстве женщин платки, под которыми не заметно волос. Потом чувствую на себе тяжесть взгляда. Медленно оборачиваюсь. На меня с нехорошим интересом уставилась крупная женщина. Она единственная здесь с непокрытой головой. Мне не по себе от вида ее круглого лысого черепа. Бровей и ресниц у нее тоже нет.
Боги, мне надо выйти отсюда! Выйти и найти свою сестру. Которая верила, что я всесильная. Моя Габи, солнышко. Пока не погас твой свет… Где ты, Габи!?
Подожди немного. Потерпи, ну пожалуйста…
Вчера сестренка споткнулась, ссадила колено. Сидела потом с несчастной гримаской - брови домиком, на щеках слезы, зато губы в улыбке растянуты:
- Я просто улыбаюсь, чтобы в меня счастье прилетело.
- Ну и как? - Спросила я. - Уже прилетело?
- Ага!
Ради Габи я должна быть сильной. Я найду выход даже из этого гиблого места. Я.. Я.. Я не отступлю!
2
К ночи силы покидают меня. После дня за станком все болит, с непривычки на пальцах вздулись мозоли. Я едва доползаю до общей комнаты. Тюфяки занимают почти все свободное место. Некоторых приковывают вдоль стен к кольцам в полу. Я не удивляюсь, заметив, что там оказывается и моя дневная соседка. Зато, та кошмарная лысая женщина на свободе. Я по-прежнему чувствую на себе ее взгляд.
Ищу свободный тюфяк.
- Эй, новенькая, сюда. - Изможденная, какая-то выцветшая девчонка стучит по продавленному тюфяку рядом с собой. О счастье, на нем даже обнаруживается одеяло!
Я опускаюсь на предложенное место. Нет, даже не так. Я ссыпаюсь, будто меня из кошелька вытряхнули. Мне уже все равно, сколько поколений спало на набитых соломой мешках, и сколько насекомых в них водится.
- За что ты тут? - Быстро спрашивает девчонка.
- Ни за что. На моего хозяина написали донос, и нас с сестрой у него отобрали. Не знаешь, куда отвозят маленьких детей?
- Нет. Но это не важно. Вы с ней больше не встретились. Если ты здесь из-за хозяина, ты никогда не отработаешь его долг. И поэтому отсюда не выйдешь.
- Я выйду.
- Все сначала так думают. - Вздыхает девчонка. - Но посмотри на старух. Они тут тоже из-за ошибок хозяев. Говорят, их всех сюда девчонками привезли. Вся жизнь в этих проклятых стенах, представляешь? Хотя, о чем я… Нужно прям постараться, чтобы год здесь протянуть. Я тут с весны, поверь, знаю о чем говорю. Кормежка, болячки, холод этот, надсморщики калечат… Ну и она.
- Лысая? - Догадываюсь я.
- Ее зовут Сигридюр. Но мы зовем ее Жаба. Она ест наши волосы.
- Что?!
- Заткнитесь! - Нас прерывает грубый голос надсмотрщика. Я даже не слышала, как он подошел. Зато хорошо различаю свист, с которым хлыст обжигает мне спину. Рядом вздрагивает соседка. Больше мы не говорим.
Гордиан 2
- Во дела… - Качает головой Джон Роу, подкручивая ус. - Дела…
Отпустив меня, отец заметил, что с сегодняшнего дня турнир и приезд королевского двора перестают быть секретом для всех. Начинается обширная подготовка к празднествам и приему гостей. Три недели - слишком маленький срок для серьезного мероприятия. Но Арглтон справится. Мой отец знает, что делает.
Я чувствую себя погано.
Организовать турнир Восьмигорья очень непросто. Переговоры велись на протяжении полугода, быть может, даже нескольких лет. Сейчас я уже понимаю, с какой целью отец написал письмо в Герру. Позвал сюда, и ни слова мне не сказал. Я столько времени потратил впустую! Теперь у меня нет запаса, чтобы подготовиться к смертельным схваткам с лучшими воинами из числа кроммов.
3
Что такое три недели? Ничто! Хотя, с кроммами и три года - ничто.
Поразительно! Он бросает меня на ристалище как кусок мяса. Верит, будто я перебью всех и поднимусь на пьедестал победителем. Иначе не ставил бы на королевскую дочь. Но как я, простец, смогу выиграть?!
Перед лицом позорной и мучительной смерти возможность женитьбы не кажется устрашающей. До нее нужно дожить. Наверное, мне должен льстить план породниться с королевским двором, но я не чувствую радости. Хотя, должен быть счастлив, что наконец-то отец выбрал меня, а не сделал ставку на Филиппа, моего младшего брата. Его не отсылали почетным заложником. «Миссия» Филиппа состояла в понятной жизни в родных стенах. Он учился всему у отца, а может, даже у матери…
Смотрю, как Джон Роу встревоженно теребит ус. Мальчишками мы вместе играли мяч, толкались, пытались камушками подбить голубей, учились грамоте, искусству войны и пересмешек с девчонками. Он вырос в чужого мне человека. Но я вернулся, и Джон Роу пришел, чтобы снова стать моим лучшим другом.
После встречи с отцом не могу отделаться от гадкого чувства, словно обманули и предали. Для семьи я фишка на столе для политических игр. Меня с рождения используют для усиления политических интересов. Наверное, в этом смысле я ничем не лучше раба. Такая же степень свободы. Все, кого знаю, хотят что-то от меня получить. Им нужны выгоды: деньги, связи, влияние… Никому не нужен я сам по себе.
Такова природа вещей. И природа людей. Не важно, восьмигорцы они или кроммы. Всё и все в нашем мире одинаково хорошо продаются.
Мне становится легче при мысли о том, что я действую не только ради собственных интересов. Мои неудобства несут пользу Арглтону. Здесь живет наш народ, такие же как мы простецы, за которых семья Анэстей в ответе. Приятно думать, что делаешь нечто хорошее.
Джон Роу все еще мучает ус. Русый кончик успел превратиться в подобие пакли. Дружище так старательно изоражает сочувствие… Словно пришел на отбор актеров в Галерейный театр, не меньше. Представляю Джона в ярком гриме и парике.
Становится очень смешно. Растерявшись, Джон на всякий случай тоже хохочет.
- Гордиан. Вот ты где! - Голос брата. Значит, слухи уже поползли.
Коротко кивнув Филиппу, Джон Роу сразу же удаляется, насвистывая безобразно фальшивую песенку.
«Кобра сплюнула ему в уши», - сказал бы мастер Семиуст. Про Филиппа он бы заметил, что брат сам как кобра.
