Колин Маккалоу - Евангелие любви
– Я привела с собой Марг Келли, – сказала она вслух.
– Зачем?
– Решила, что ей необходимо побеседовать – требуется хороший разговор, но не со стариной Натаном, упаси Боже, а с кем-то, кто увидит ее проблему со стороны. Сегодня она испытала страшное потрясение. Не думаю, что она вообще представляла, каковы могут быть последствия рождения второго ребенка. Ей, наверное, казалось, что мы все будем без ума от счастья за нее.
– В таком случае, Патти, она живет, зарывшись головой в песок.
– Так и есть. В этом ее главная проблема. Она жена президента Чабба. Живет в большом доме, имеет слуг, у них постоянно в распоряжении машина, на прошлой неделе она обедала в Белом доме, за неделю до этого – в особняке Грейси[1]. Все ее контакты с внешним миром происходят только через пат-паток, а мы, хоть и не в ее весовой финансовой категории, гораздо лучше остального мира. Поэтому я решила: Марг должна с вами поговорить – это может ей помочь.
Джошуа подался вперед:
– Патти, вы способны дать откровенный ответ на каверзный вопрос?
От серьезного тона психиатра ее эйфория поубавилась.
– Постараюсь.
– Если бы Марг Келли спросила у вас, должна ли она продолжить свою затею и зачать второго ребенка, на которого получила разрешение, что бы вы ей сказали?
Этот вопрос причинил ей боль, но время, когда Патти сидела в своей комнате, уставясь в стену, и размышляла, как бы вернее себя убить, осталось позади. И что самое важное, те дни больше никогда не вернутся.
– Я бы посоветовала ей рожать.
– Почему?
– Она хорошая мать Гомеру, и ее мир достаточно изолирован, чтобы в нем не накапливалось слишком много злобы.
– Допустим. А что, если бы на месте Марг оказалась Дафна Чорник?
Патти нахмурилась:
– Не знаю. Мне казалось, что Дафна была для меня открытой книгой, но сегодняшний день стал откровением. Поэтому я просто не могу дать вам ответ.
Джошуа кивнул:
– А что, если бы счастливицей оказались вы сами? Что бы вы решили после того, как перенесли срыв и стали свидетельницей сегодняшней реакции пат-паток?
– Знаете, мне кажется, я могла бы себе сказать: порви-ка ты эти бумаги. У меня все неплохо в жизни – хороший муж, сын прекрасно успевает в школе. И если честно, не представляю, как бы я перенесла ситуацию. Вокруг много людей вроде Дафны Чорник.
Психиатр вздохнул:
– Отведите меня к Маргарет.
– Но она уже здесь.
– Я имею в виду: пойдемте со мной в приемную и познакомьте меня с вашей подругой. Она знает вас, но не знает меня. Поэтому не может доверять мне, как доверяете вы. Станьте мостиком к нашему знакомству и доверию.
Мост оказался очень коротким. Взяв Патти за руку, Джошуа спустился в приемную и направился к поникшей в углу на стуле бледной красивой женщине.
– Дорогая, это доктор Кристиан, – представила его Патти Фейн.
Джошуа ничего не сказал, только протянул Марг Келли руки. Она машинально вложила свои руки в его и лишь после этого удивилась, что физическое прикосновение стало свершившимся фактом.
– Дорогая, – улыбнулся ей психиатр, – вам нет надобности ни с кем разговаривать. Возвращайтесь домой и заводите ребенка.
Марг поднялась, улыбнулась и ответила быстрым крепким пожатием:
– Хорошо.
– Вот и славно.
Джошуа выпустил ее руки и тут же ушел.
Патти Фейн и Марг Келли вышли через заднюю дверь и направились по улице Вязов к пересечению с Семьдесят восьмой, где ходили автобусы и трамваи. Автобус северного городского маршрута уже ушел, и им пришлось минут пять подождать – зимой интервалы свыше пяти минут были редкостью.
– Какой удивительный человек, – начала Марг Келли, когда они спрятались под защитой трехметровой стены из слежавшегося снега.
– Почувствовала? Ты в самом деле почувствовала?
– Словно удар электрического тока.
Покончив с делами в сорок седьмом, доктор Кристиан вернулся на кухню и разговаривал у плиты с матерью, когда вошли два его брата с женами и сестра.
Сестра Мэри по возрасту была ему ближе других. В тридцать один год все еще старая дева, она была похожа на мать, но при этом некрасива. Какой-то в ней изъян, подумал Джошуа. Всегда была с червоточинкой. Может быть, оттого, что рядом с ней такая красивая мать? Если посмотреть на маму, а затем перевести взгляд на Мэри, кажется, что видишь мать в слегка искривленном зеркале. В девушке ощущалась какая-то обманка, словно яйцо-болтун. Так было раньше и, наверное, останется навсегда. Но к больным (Мэри была в их клинике секретарем) она относилась с чуткостью и удивительной добротой, и ничто не могло вывести ее из равновесия.
Средним ребенком считался Джеймс – Мэри была единственной дочкой, и то, что она родилась девочкой, как бы освобождало ее от порядкового номера. Джеймс тоже был похож на мать, но, как и Мэри, казался каким-то невзрачным, неярким, невыразительным. Его рослая и бойкая жена Мириам отличалась здоровым энтузиазмом, из нее ключом била энергия и веселый жизненный прагматизм. Квалифицированный трудотерапевт, она, по всеобщему мнению, была опорой клиники и хорошей парой для Джеймса.
А вот Эндрю получился настоящим красавчиком – в младшем сыне воплотилось все лучшее, что было в матери. Он был ее копией, только в мужском обличье: прекрасный, как ангел, и твердый, как скала. Его жена Марта, техник отдела психологического тестирования клиники, была на семь лет моложе его и такой серой мышкой, что к ней прилипло прозвище Мышь. Мышиной масти, очень миленькая, робкая и нервная, как мышонок. Иногда на Джошуа накатывало странное настроение, и он воображал себя – нет, не кошкой – а огромной парой рук, которые вот-вот хлопнут в ладони, чтобы оглушенная до полусмерти девушка застыла на месте.
– Бараньи ножки, мама? Это просто супер! – Мириам была англичанкой и отличалась изысканностью речи и манер. В семье Кристиан она вызывала некоторый трепет не только тем, что была врачом с мировой славой, но и своими лингвистическими способностями. Она говорила по-французски, по-немецки, по-итальянски, по-русски и по-гречески. Но любимым ее трюком стало изображать американцев. Однако в семье ее настолько любили и ценили, что никто не решался сказать, что ее шутка уже никого не веселит.
Все это, конечно, заслуга мамы. Это она создала эффективное, самодостаточное сообщество, которое стало опорой ее первенцу – самому любимому сыну. Джошуа понимал: какое бы занятие он ни выбрал в жизни, мама направила бы по такому же пути Джеймса, Эндрю и Мэри, чтобы они ему помогали. Промывка мозгов младших сыновей была настолько успешной, что сказалась даже на их выборе жен. Они взяли в супруги женщин достаточно образованных, чтобы те могли поддержать семейное дело и стать членами команды. Клинике не хватало врача-трудотерапевта, и Джеймс женился на специалисте нужного профиля. Требовался ассистент психологического тестирования – им стала жена Эндрю. Обе женщины согласились играть вторые роли после свекрови и не возмущались тем, что их мужья также довольствуются вторыми ролями, уступив первенство Джошуа. Мэри тоже никогда не роптала, что ей приходится выполнять черновую работу – даже после того, как Джошуа как-то предложил ей устроить против матери бунт.
