Айзек Марион - Тепло наших тел
— Спокойно, Р, — шепчет Джули. — Ничего не говори, притворись… что стесняешься.
— Джули! — неловко выкрикивает генерал с довольно большого расстояния.
— Привет, пап, — говорит Джули.
Генерал и его свита останавливаются перед нами. Он легонько сжимает ее плечо:
— Как дела?
— Нормально. Ходила к маме.
У генерала сводит скулы, но он молчит. Смотрит на Нору, кивает ей, переводит взгляд на меня. Вглядывается повнимательнее. Достает рацию.
— Тед. Тот тип, который вчера мимо тебя проскользнул. Молодой человек в красном галстуке? Высокий, худой, бледный?
— Пап, — вмешивается Джули.
Рация трещит в ответ. Генерал убирает ее и достает наручники.
— Вы задержаны за несанкционированный доступ на территорию Стадиона, — сообщает мне он. — Вас препроводят…
— Господи, пап! — не выдерживает Джули и отталкивает его от меня. — Да что с тобой такое? Он же не преступник какой, он из Купола Голдмэн! И по пути его чуть не сожрали! Может, все-таки не надо на него собак спускать?
— Кто он? — сурово спрашивает генерал.
Джули вклинивается между нами, как будто пытается заставить меня молчать.
— Его зовут… Арчи… Правильно, ты Арчи? — Бросает на меня быстрый взгляд, я киваю. — Это новый бойфренд Норы. Я его сегодня вообще в первый раз вижу.
— Видели, какой модник? — жизнерадостно встревает Нора, хватая меня за локоть. — Я и не знала, что на свете остались парни, которые умеют носить галстук.
Помешкав, генерал натянуто улыбается и убирает наручники.
— Приятно познакомиться, Арчи. Вы, наверное, в курсе, что если собираетесь задержаться у нас дольше чем на три дня, придется зарегистрироваться в иммиграционной службе.
Киваю, стараясь не встретиться с ним взглядом. Но его лицо так и притягивает. Тот неловкий совместный ужин, свидетелем которого меня сделало видение, произошел пару лет назад, не раньше. Но сейчас генерал выглядит на десять лет старше. У него острые скулы. Зеленоватые вены просвечивают на лбу.
Один из офицеров откашливается.
— Я слышал про Перри, мисс Каберне. Мои соболезнования. Нам будет его очень не хватать.
Полковник Россо старше Гриджо, но сохранился гораздо лучше. Он невысокий и коренастый, с сильными руками и широченными плечами, нависающими над неизбежным стариковским брюшком. Волосы у него белые и пушистые, за толстыми очками — большие, влажные голубые глаза. Джули искренне улыбается ему:
— Спасибо, Рози. Мне тоже.
Их диалог почему-то звучит фальшиво, хотя ничего такого в нем нет. Как будто они плещутся на поверхности, когда под ними километры воды. Скорее всего, они уже успели все обсудить в куда менее формальной обстановке, подальше от официозного взгляда Гриджо.
— Мы понимаем, что вы расстроены, полковник Россо, — встревает тот. — Однако я буду очень благодарен, если вы не станете обращаться к моей дочери иначе как по ее настоящему имени, что бы она там про себя ни сочиняла.
Полковник выпрямляется:
— Прошу прощения, сэр. Не хотел вас задеть.
— Это же просто прозвище, — говорит Нора. — Мы с Перри всегда думали, что она скорее каберне, чем…
Под тяжелым взглядом Гриджо она замолкает. Генерал медленно поворачивается ко мне. Я избегаю его взгляда.
— Нам пора, — сообщает он вдруг. — Приятно познакомиться, Арчи. Сегодня у меня весь вечер встречи, а утром отправляюсь в Голдмэн на переговоры о слиянии. Буду дома через несколько дней.
Джули кивает. Генерал со свитой уходят без лишних слов. Джули смотрит в землю, ее мысли витают далеко-далеко.
Первой не выдерживает Нора:
— Вот это стрем так стрем!
— Пошли в Сад, — говорит Джули. — Мне надо выпить.
Я все еще смотрю вслед ее отцу. Перед тем как исчезнуть за углом, он оборачивается, и у меня по коже бегут мурашки. О каком потопе говорил Перри? Что нас ждет — нежные очищающие волны? Или… Чувствую слабый толчок под ногами, как будто глубоко в земле гремят кости каждого погребенного в ней человека, расшатывая земную кору, взбалтывая магму.
Как выясняется, Сад не имеет никакого отношения к местному фермерскому хозяйству. Это единственный на весь Стадион бар, точнее, самое близкое его подобие, какому дозволено существовать в этом оплоте воздержания. Чтобы добраться ко входу на верхнем уровне Стадиона, нужно преодолеть эшеровскую полосу препятствий. Сначала мы поднимаемся на четвертый этаж шаткой башенки, жители которой бросают на нас из-за дверей неприветливые взгляды. Затем головокружительный переход в соседнее здание по шаткому мостику из арматурной сетки, натянутому между поддерживающими дома тросами. Внизу мальчишки задирают головы, пытаясь что-нибудь разглядеть у Норы под юбкой. Еще три этажа вверх — и наконец мы выходим на открытую всем ветрам террасу высоко над землей. Из двери на другой стороне — широкой дубовой доски, украшенной деревом, нарисованным желтой краской, — доносится гул голосов.
Я неуклюже обгоняю Джули и открываю перед ней дверь. Она лишь качает головой. Нора смеется. Захожу за ними внутрь.
Народу битком, но атмосфера в Саду удручающе мрачная. Никто не кричит, не веселится, не выпрашивает ни у кого по пьяни телефончик. Несмотря на то что бар, очевидно, подпольный, спиртные напитки здесь не подают.
— Вот скажите, — говорит Джули, пока мы проталкиваемся через унылую толпу, — военные и строители, которые топят печали на дне графина с соком, — разве это не маразм? Хоть с собой принести можно, и то хорошо.
Сад — первое для меня место в этом городе, у которого есть хоть какое-то лицо. Все питейное снаряжение на месте — тут и бильярдные столы, и доски для дротиков, и плоский телевизор с футбольным матчем. Поначалу телевизор меня поражает: неужели развлечения до сих пор существуют? Кто-то, несмотря ни на что, тратит свое время на такую ерунду? Но вдруг на десятой минуте периода картинка переплывает одна в другую, как на кассете, — и на экране уже другая игра. Команды и счет поменялись на середине схватки. Пять минут спустя повторяется то же самое, смену игры знаменует лишь секундная заминка. Футбольные фанаты и внимания на это не обращают.
Пустыми глазами они смотрят эти урезанные, бесконечно зацикленные соревнования и потягивают сок из пивных кружек, как актеры исторической реконструкции.
Отвожу глаза — некоторые уже заметили, что я глазею. Но взгляд как будто сам возвращается. Картинка впечатывается в мозг. В голове проявляется мысль, как призрак на поляроидном снимке.
— Три грейпфрутовых, — говорит Джули бармену, и тот с едва заметным смущением принимается выжимать соки. Садимся у стойки, девушки начинают болтать о своем. Музыка их голосов заглушает бренчание музыкального автомата — но затем и она уходит на задний план. Я смотрю на телевизор. Я смотрю на людей. Их угловатые кости просвечивают сквозь мышцы. Чуть не рвут туго натянутую кожу. Я вижу их скелеты, и меня осеняет: это зародыши Костей. Это прообраз их извращенных, высохших умов.
