Марина Суржевская - Для кого цветет лори
— Что? — Оникс дернулась, пытаясь вырваться из его рук. Лавьер рассмеялся.
— Его здесь нет, раяна. — Он с улыбкой посмотрел на книги. — И он имеет право находиться с тобой в одном помещении лишь потому, что никогда не сможет прикоснуться к женщине. — Он коснулся ее губ, взгляд потяжелел. — Что ты читала?
— Старинные баллады.
— Интересно?
— Очень, — сквозь зубы прошипела Оникс. Пальцы Лавьера уже добрались до ее нательных лент, он потер ладонью между женских ног. Теплые губы коснулись мочки ее уха.
— Больше не завязывай их, — негромко приказал он. — Я хочу, чтобы у тебя под платьем ничего не было. Чтобы ты всегда была готова меня… принять.
— Мне не интересно, чего ты хочешь. — Она попыталась отвернуться. Лавьер снова тихо рассмеялся.
— Ты сделаешь так, как я хочу. Сделаешь, Оникс. Мы оба это знаем. Почитай мне.
— Что? — опешила она. Его рука поглаживала ей ногу, и в глазах мужчины дрожала тьма, бесконечная бездна.
— Почитай мне. — Он медленно провел языком по ее скуле. — Хочу слышать твой голос. Я по нему соскучился.
Оникс выдохнула, пытаясь собраться с мыслями. Желания и прихоти Лавьера всегда вгоняли ее в ступор. Почитать? Ну что ж. Он получит то, что просит!
Она потянула на себя свиток с балладой об одержимом короле, развернула его, пытаясь не обращать внимание на ласки.
— Очей твоих холодный взор
Кинжалом, обагренным кровью,
Мне грудь безжалостно вспорол,
Я нареку тебя — Любовью.
Лавьер проводит ладонью по ее телу, очерчивая контур. Это еще не прикосновение, лишь намек.
— Сплетенье тел на ложе Тьмы,
Объятых огненной напастью.
До пепла выгорали мы.
Я нарекаю тебя — Страстью.
Пуговички на лифе расходятся под его пальцами, обнажая нижнюю сорочку. Он касается пальцем ее груди. Так нежно. Так ласково. Так осторожно, что хочется кричать.
— Еще…
Он ласкает Оникс затылок, вторая ладонь ложится на грудь. Сжимает сосок. И ее тело прошивает молния удовольствия.
— Дальше, — шепчет он. Его губы так близко, он обжигает дыханием ее висок, но не целует. Ждет продолжения. Лишь пальцы гладят ее грудь сквозь ткань сорочки. Отодвигает край шелка, чертит линию по обнаженной коже. Прикосновение, даже такое легкое, заставляет обоих втянуть воздух. Он смотрит на губы Оникс, смотрит тяжело, ощутимо жадно, но все еще не целует.
Мужская ладонь скользит по бедру, слишком неспешно, слишком медленно. Невыносимо медленно. И Оникс хочется прогнуться, хочется вцепиться в его руку, заставить коснуться ее там, где уже так сладко ноет в ожидании этого прикосновения.
Бездна… Она зависима от его прикосновений. Она ждет их…
— Читай.
Он приказывает, пальцы танцуют возле ее пульсирующего лона, обжигая, но не давая того, чего Оникс хочет.
— Сжимает в кольцах пустота.
Один во мгле, забыт тобою…
Ласки становятся острее, прикосновение — болезненнее. Он опускает голову и лижет напряженные соски, втягивает в рот, зажимает зубами. Оникс чувствует, как пульсирует кровь там, где его губы, и внизу живота, вынуждая ее дрожать и сдерживать стон.
Он снова лижет, и ее соски горят огнем, становясь красными от притока крови. А глаза Рана — совершенно темными. Свиток падает на стол, но этого никто не замечает.
— Отравой стала красота.
Я нареку тебя — Тоскою.
Он наконец прикасается внизу, сильно, проводит ладонью между ее раздвинутых ног, ласкает.
— Я соскучился, Оникс. — Лавьер одной рукой притягивает ее к себе, не прекращая ласку. — Я просто дико по тебе соскучился…
И впился в ее губы. Он не целовал, он пожирал ее, сосал язык, губы, трогал изнутри ее рот, держа за волосы и не давая отстраниться. Он ждал этого целого день. Как ни пытался не думать, но постоянно возвращался мыслями к ней. Думал о том, что она делает. И о том, что сделает он, когда вернется в покои. Он получил слишком мало, чтобы насытиться. Впрочем, Лавьер уже понимал, что ему никогда не насытиться раяной. Слишком сильно он ее хотел. До безумия. И сейчас вылизывал ее рот, с трудом сдерживая рычание и желание содрать ее платье. Ощутить обнаженное тело под собой, распластать ее, распять, придавить своей тяжестью. И вонзаться, таранить снова и снова, сходя с ума от ее стонов и своего наслаждения. Он забывал себя рядом с ней. Это пугало, и в то же время… он так жаждал этого забытья!
В его голове билось ее имя, но губы были заняты.
Он одержим.
Слова бились в голове, или это стучала кровь?
Он одержим. Он болен. Он зависим.
Он не может без этого дурмана, он думал, что излечился, но все стало еще хуже. Лавьер знал, что слишком жаден, слишком голоден и оттого делает ей больно. Он снова втянул в рот ее язык, облизал, чуть отодвинулся, чтобы касаться лишь чувствительного кончика. Короткими, чувственными движениями снизу, шелковой лаской влажных прикосновений. Раз за разом, движение за движением, ускоряясь, умирая…
Одно то, что Оникс была в его руках, в его власти, что он снова ощущал ее, заставляло Лавьера сжимать руки, желая заключить ее в клетку. Не отпускать. Больше никогда не отпускать.
Она словно была создана для него. Все в Оникс вызывало в Ране трепет и желание, все нравилось. То, как она ходит, как смотрит, как ест или спит… Он хотел смотреть на нее. Хотел ощущать. Хотел чувствовать…
Рывком раздвинул раяне ноги, прижался напряженным пахом и коротко застонал ей в рот. Сжал женские ягодицы, понимая, что не станет ждать возвращения в кровать и возьмет ее прямо здесь… Сдернул ее нательные ленты, разрывая тонкую ткань батиста. Снова завладел ее языком, губами, ртом, одной рукой дергая завязки на своих штанах. Проклятье, он хотел дойти до покоев. Но раяна сводит его с ума.
Он все-таки отравился ядом лори, он безумец, думающий, что смог его победить и излечиться. Но ему плевать… он хотел лишь пить этот яд с ее губ, слизывать с кожи, собирать языком между ее ног. Желание — острое, больное, совершенно неконтролируемое — сводило с ума, пробуждало лишь самый древний и темный инстинкт, которому невозможно противиться.
— Моя, — он вложил слово ей в рот, одним движением погружаясь в нежное тело. Узко, горячо, влажно… пульсирующие мышцы и невозможность остановить древнее и единственно верное движение. Лавьер сжал бедра девушки, отклонился и вновь вошел. Сильнее, глубже, до остановки дыхания. Оникс вцепилась в его плечи, чтобы устоять под этим натиском, вгоняя ногти в кожу на шее. Он снова впился ей в губы, не переставая двигать бедрами, задыхаясь от наслаждения. И зарычал, когда Оникс лизнула его язык, а потом прокусила ему губу, сильно до крови. Короткая боль прошила хребет плетью, и Лавьер почувствовал, что внутренние мышцы девушки сокращаются все сильнее. Оникс откинула голову, застонала, и этот негромкий звук сорвал последние оковы его выдержки, оргазм накрыл штормом, столь мощным, какого никогда не было даже на его Облачной Вершине.
