Простодушны и доверчивы (СИ) - Сергеева Александра Александровна

— Тогда поцелую, — принял Олег извинения.

И поцеловал. Теперь это не так здорово, как было раньше — полезла в голову предательская мысль. В голове настырно всплывало лицо трижды клятого колдуна, решившего окончательно испортить ей жизнь. Именно сейчас, когда она встретила такого замечательного человека. Сложного, закрытого, неуживчивого, но распахнувшего перед ней душу. И такого надёжного.

Этот гад точно наложил на неё какое-то заклятье. И скорей всего, как раз на приставников такие штуки действуют в обоих мирах. Ведь одержимые фактически так и живут: одна нога там, другая здесь.

Они медленно брели в сторону бивуака: его рука на её плече, её — на его талии. Олег негромко выговаривал бестолковой девчонке:

— Попробуй понять: я не такой уж диктатор, каким кажусь. Просто никогда ещё не чувствовал того, что чувствую к тебе. И ты знаешь, что меня это напрягает. Очень сильно. С тобой я научился бояться потери. Не привык терять то, что дорого. Привык бороться за это, чем бы ни пришлось расплачиваться. Не потому, что оголтелый собственник. Просто потому, что истинно дорогого у меня в жизни не было ничего. Кроме матушки. Которой больше нет.

Лёка изо всех сил старалась слушать именно его, думать именно о нём. Но мысли то и дело улетали к трухлявой берёзе, у которой остался сидеть Моргощь. Странный, не похожий сегодня сам на себя. Что-то в ней искавший и страстно желавший найти — это она почувствовала всем сердцем.

Вернувшись в гудящий и вовсю пирующий лагерь, Олег сразу же утащил её к знакомому мангалу. Кстати, стоявшему немного на особицу. Рядом с ним накрыли стол — прямо на земле — за которым не было женщин. Зато был начальник Лёки Тимур — сегодня он выглядел не столь импозантно: прямо-таки свой в доску. Ещё один мужчина, и Альфред, встретивший её фальшиво исполненным и преисполненным подтекстов старым шлягером:

— Моя потеря, ты нашлась. Входи скорее в дом родной.

— Милый мой, — ласково проурчали за спиной у Лёки.

Она обернулась и увидела подошедшую к ним Машу — ту самую, к которой у Олега было особое отношение.

— Жена, — со скорбью в голосе и бесовским блеском в глазах обратился к ней возлежавший на подстилке певец. — Ну, почему ты всегда появляешься, едва у меня блеснёт надежда на что-то прекрасное в жизни?

— Ловит на блесну? — хмыкнув, спросила Маша у Олега и вполне доброжелательно кивнула Лёке: — Привет.

— Здравствуйте, — приветливо улыбнулась она и машинально уточнила: — А, кого ловит?

Захмыкали все — даже Олег.

— Меня? — удивилась Лёка, заподозрив, что выставила себя дурой.

В их тесном кружке взрослых и наверняка уверенных в себе людей — молодняк они к себе не приглашают. А то и не допускают. Затесалась тут одна малолетка и поспешила доказать свою глупость — не прошло и пяти минут.

Что характерно, Олег не бросился её защищать или обнимать в качестве утешительного приза. Он посмотрел на неё так, словно разрешал всё, что угодно. Она и постаралась. Уселась рядом с ним прямо на брезентовую скатерть. Состроила умилительно детскую мину и скромненько пролепетала:

— Я вечно что-нибудь ляпну, не подумав. В высшем обществе не вращалась. Света белого не видела. Жила в строгости, как приучена: в полном согласии с тремя законами Ньютона.

— А, ну-ка, ну-ка? — заинтересовано понукнул её незнакомый мужчина, пожалуй, ровесник Альфреда. — Ознакомь.

— Не пнут, не полечу, — голосом примерной ученицы взялась перечислять Лёка. — Как пнут, так и полечу. Как пнут, так им обратно и прилетит.

На этот раз они смеялись в голос.

— А у девочки-то проблема, — отсмеявшись, заметил её экзаменатор по физике.

— Василий, какие у такой зеленоглазки могут быть проблемы? — подмигнув Лёке, осведомился Альфред.

— А, как у той обезьяны, — чуть вкрадчиво поведал Василий, — что металась между умными и красивыми, не зная, куда прибиться без ущерба для репутации.

— У неё, как раз, с этим никаких проблем, — заверила его Маша, сев и облокотившись о лежавшего супруга. — Она может присоединяться и к тем, и к другим, когда ей вздумается. И везде будет своей.

Лёка впервые не пожалела, что явилась на это мероприятие. Ей стало легко и свободно — даже весело. Когда Олег обнял её за плечи, она уже с удовольствием прижалась к нему, не чувствуя себя бесплатным приложением.

Дальнейшая непринуждённая беседа не обтекала её, как досадную помеху и не носилась над ней, как над пустым местом. Её приняли: если не на равных, то, во всяком случае, как подающую надежды. Кандидатом в «волчью стаю» — как, оказывается, в компании называли тесный круг приятелей Олега.

Настроение подпортило лишь одно: Лёка немного стыдилась своих мыслей о Маше в первый день посещения офиса. Та зазывно стреляла глазками и многозначительно улыбалась всем мужчинам в их тесной компании. За что получала шуточный нагоняй от мужа.

Словом, всё было замечательно, пока где-то в центре большого лагеря не заиграл баян. А потом веселые женские голоса зарядили петь частушки.

— Нападение деревенских? — осведомился Тимур.

— Новая затея, — взбалтывая в стакане с мартини лёд, пояснила Маша. — В целях корпоративной спайки и прочей ерунды. Конкурс частушек.

— Ничего себе ерунда, — насмешливо возразил Альфред. — Победившему отделу приз: кофе-машина.

— А что, в компании так много любителей частушек? — удивилась Лёка.

— Ни одного не знаю, — отмахнулась Маша. — Из них такие же фольклористы, как из меня борец сумо.

— Золотце, — нарочито нежно молвил Василий, дразня её супруга. — Ты злобствуешь. Даже ружьё раз в год стреляет. Вдруг и у них что-то выстрелит?

— Лучше застрели меня, — проворчала Маша, спровоцировав череду суицидальных шуток.

— У меня милёнка два: друг на друга бычатся! — принесло с импровизированной сцены. — Подерутся, разойдутся, на меня тарыщутся.

— Тарыщутся? — задрав бровь, повторил Тимур. — Смачно.

— Надо запомнить, — согласился Олег.

После такого перла русской словесности все невольно прислушались: вдруг ещё чем-нибудь порадуют? И порадовали — оборжаться можно.

— Дочку в универ учиться из села послала мать. Дочерью теперь гордится: образованная б. дь.

Матерки и прежде звучали в некоторых частушках — их принимали благосклонно. Вот и теперь всего лишь посмеялись — хотя Олег вдруг нахмурился. То спокойно лежал, пристроив голову на коленях Лёки, а тут вдруг сел. Его прямая спина напряглась, левая рука упёрлась в землю, готовая толкнуть тело вперёд.

— Людка, — насмешливо опознал певунью Тимур.

Лёка вспомнила миниатюрную голубоглазую брюнетку из юридического отдела по имени Людмила. Очень милую, непосредственную и бесконечно влюблённую в Олега.

— А нам это интересно? — попытался отвлечь всех Альфред.

— Мне да, — бесстрастно ответил Олег.

Людмила тем временем почти прокричала:

— Наша Ольга скромница: всех она стыдиться! И краснеет, когда сверху на дружка садится!

Вскочить Олег не успел — Маша одарила его взглядом Медузы Горгоны и прошипела змеёй:

— Даже не думай!

Лёка же — удивляясь себе самой — встретила оскорбление холодно и почти равнодушно. Будто подспудно ожидала чего-то подобного.

— Хорошо держит удар, — качнув в её сторону стаканом, констатировал Василий.

— И раздаю тоже, — заверила Лёка, наблюдая, как к их столу приближаются две красавицы.

Длинноногие, в обрезанных под самые ягодицы джинсах и открывавших пупки топчиках. Белка и Стрелка — криксы Анжелы на них нет.

— А вы, почему не присоединяетесь? — старательно избегая смотреть на Лёку, промурлыкала Бэлла.

— Мы и отсюда отлично слышим, — многозначительно процедил Олег.

Но поддатая красотка не услышала подтекста в его ответе — или не желала слышать. На этот раз она обратила внимание на Лёку, невиннейшим голоском осведомившись:

— Ольга, ты же деревенская? Наверняка вы там, у себя знаете массу частушек. Не поделишься какой-нибудь убойной?

— Нам в отдел очень нужна кофе-машина, — поддакнула Стелла. — Правда, Тимурчик?