Попаданка. Иллюзия красоты (СИ) - Даль Аля
Понимая, что пора заканчивать, Эмиль вернулся в реальность. От нескончаемого крика по телу побежали мурашки, и мужчина тут же убрал руки от висков девушки. Она устало повесила голову, а Эмиль поспешил позвать конвой и убрать оборудование, потому что пока он больше ничем не мог помочь. Теперь ей нужно будет отдохнуть. И Эмиль даст ей как можно больше времени, потому что оно и ему очень нужно для раздумий.
Вернувшись в свой кабинет после процедуры, он отодвинул бумагу, в которую должен был записать результат. Он чувствовал одновременно радость и беспокойство. Радость — потому, что девушка, к которой он неравнодушен, не та, за кем он охотился. По крайней мере, душа другая. А беспокойство, потому что он понимал — узнай кто о том, что она из другого, более развитого мира — ей не жить. Сильные мира сего захотят вытянуть из ее воспоминаний все, что можно, ради собственной выгоды. Она вряд ли переживет хотя бы даже малую долю чужих экспериментов, и никто с ней церемониться не будет. И поэтому, раз Гелла… а вернее, Вера — не преступница, а невинная жертва, он должен ее защитить. Так будет правильно. Так будет справедливо.
Обмакнув перо в чернильнице, Эмиль стал монотонно шкрябать по бумаге. Он решил написать полуправду. О том, что маги зашли слишком далеко и начали вытворять всякую дичь с обменом телами — указал, чтобы были основания снять с девушки обвинения, но написал, что она тоже из его мира, а память потеряла предположительно после «перехода» в другое тело. Он выдаст Веру за потерявшую память селянку из глухой провинции, которая никому не будет интересна.
Дописав, Эмиль отложил перо и задумался. Если обман раскроют, чего бы он очень не хотел, ему вряд ли что-то светит. Он спишет все на то, что в устройстве произошел сбой, и часть воспоминаний Веры, которое ему удалось увидеть, на мысль о другом мире не навели. Однако он не допустит больше никого к этой девушке. Уверенность в том, что он делает все правильно, давала ему силы жить и действовать дальше.
Оставалось только узнать у Фелиции Кади, ректорши магической академии, что она делала в другом мире и как связана с беглыми магами. Похоже, назревал крупный скандал, ведь дело приняло неожиданный оборот.
Глава 18
Меня втолкнули в комнату, где обнаружила себя этим утром. Дверь с громким стуком закрылась, после чего неприятный скрип ключа в замке должен был оставить неприятный осадок, но я ничего не почувствовала. Я как будто всё. Закончилась. Продолжала стоять на месте и пялиться в пустоту, не двигаясь, словно мраморная статуя. В голове — пустота, ничего не хотелось, только лечь, уснуть и больше никогда не проснуться. Потому что в этом не было смысла.
Вот так живешь, попадаешь в стрессовые ситуации, ищешь выход, даешь себе обещание, что справишься и все будет хорошо, а потом тебя ломает какая-то мелочь вроде мужика, которого подпустила слишком близко, так и не узнав толком. Вот же дура!
Не чувствуя ног, дошла до кровати и плюхнулась на нее прямо в одежде. Твердость совсем не ощущалась, как и пространство вокруг. Я как будто теперь находилась в вакууме, в бесконечной пустоте, но она была не физическая, а душевная.
Боль от того, как Эмиль вторгся в мою голову, забылась быстро. В общем-то, когда он сказал это тривиальное «не люблю», было куда больнее. Оно эхом разносилось в голове, врезалось в стенки души, оставляя маленькие порезы.
Забравшись под одеяло, я не реагировала ни на кого, кто бы не заходил ко мне, продолжала лежать даже после того, как с меня сорвали одеяло. Мне было все равно. Пусть хоть бьют, главное, чтобы до смерти. Потому что жить я больше не хочу.
Мне, кажется, предлагали еду, но голода тоже не было, несмотря на то, что почти сутки ничего не ела. Ещё, кажется, пытались заговорить со мной, но безрезультатно.
Потом я вновь осталась одна на долгое время. Даже не могу описать это состояние, когда ты вроде в сознании, но будто бы спишь, потому что кажется, что не можешь контролировать свое тело. Не можешь повернуть голову, открыть рот, чтобы ответить. Тебя будто бы нет в этом теле. Больше нет.
Когда, спустя долгое время, дверь вновь открылась, я не среагировала. Даже не моргнула ресницами, не посмотрела в сторону вошедшего, хотя ощутила знакомый запах.
Эмиль сел на краешек кровати, бережно поправил мое одеяло. Его руки оказались в поле моего зрения, и я заметила следы чернил под ногтями, которые трудно отмыть. И тут меня осенило! Он пах яблоками, и аромат знакомого плода перебивался запахов бумаги вкупе с чернилами. Это странное понимание воодушевило, мне даже показалось, что моя мертвецкая маска на лице чуть смазалась приподнятым уголком губ.
— Гелла, — назвал он чужое имя в полной тишине. Я вновь будто бы опустела, словно бы ожидала чего-то другого.
— Вера, — обратился Эмиль ещё раз, и я подняла глаза. Он знает. Теперь он все знает… я должна бы ощутить хоть что-то по этому поводу, но не могу, словно все мои чувства перестали существовать. — Послушайте меня, Вера. Я понимаю, что сейчас я последний человек, которого вы хотели бы видеть. Однако я должен довести до вашего сведения, что совсем скоро вас освободят и снимут все обвинения. К сожалению, вам придется пробыть под нашим надзором до выяснения всех обстоятельств, но и этот вопрос я уже решил.
Теперь у меня нашлись силы поднять взгляд, чтобы посмотреть в эти наглые глаза. Этот… кхм… нехороший человек, значит, уже все решил. За меня. Ну уж нет.
Вскочив, я села на кровати, откинула одеяло и захотела вцепиться в открытое горло, но Эмиль перехватил мои запястья на лету. Я начала брыкаться, словно зверь в клетке, и тогда ему пришлось обхватить меня целиком. Эмиль продолжал сидеть и терпеливо ждать, пока мой гнев не остынет, успокаивающе гладя меня по спине.
— Не нужно, Вера, — говорил он слишком спокойно для того, кто держит разъяренную шипящую меня в объятьях. — Побереги силы. Ты серьёзно больна, и именно это, я полагаю, было одним из мотивов для Геллы обменяться телами.
Его слова будто отрезвили меня. Я понимала, что со мной что-то не так, глядя на эти страшные пятна, но никак не думала, что болезнь настолько серьезна. Неужели я… скоро умру?.. От осознания конечности жизни я перестала биться в истерике, замерла, обхватила Эмиля и прижалась со всей силы, словно мне оставалось каких-то несколько минут, за которые я должна насытиться теплом настолько, чтобы уходить не было очень больно.
Я не знаю, сколько мы так сидели, но мужчина обладал удивительным терпением и не ослабил хватку ни на секунду. В его объятиях я чувствовала себя даже слишком хорошо, его запах казался родным, любимым и настолько желанным, что я была готова раствориться в нем. Его ладонь, коснувшаяся головы, пробудила меня, ласковые поглаживания по волосам отдавались прямо в сердце, словно залечивая недавно нанесенную грубыми словами рану.
— Вы правда меня не любите?.. — прошептала я, не поднимая головы. Не хотела отодвигаться и одновременно боялась увидеть в его глазах холод и безразличие. Намного легче отгородиться от всего этого, пока боль не утихнет, тогда я смогу принять и такой расклад.
— Вера… — вновь сорвалось с его губ мое настоящее имя, и бархатный голос пробрал до мурашек, больше похожих на болезненный озноб. Мне до безумия захотелось, чтобы это имя он произнес в пылу страсти, когда мы оба изнемогаем от похоти, он больше не может держаться, и вместо стона из груди вырывается именно оно.
— Не думай об этом. Сейчас нет ничего важнее, чем поставить тебя на ноги, — более жестким тоном попросил он.
— Но я и так стою, — горько усмехнулась я и прошептала: — Только, кажется, крылья подрезали.
В душе надеялась, что он не почувствовал боль в моих словах и не будет развивать тему.
— Доктора совсем не полны оптимизма. У тебя алая болезнь, а значит, через несколько дней, если не начнем лечение, ты умрешь. Чудо, что ты вообще еще жива на самом деле. Если верить их словам, то все должно было закончится довольно быстро, — с грустью говорил Эмиль.
