Мелисса Круз - Волчий договор
— Где она? — спросил Лоусон. — Где Тала?
Ромул рассмеялся:
— А ты как думаешь? Она мертва, конечно же.
— Ты лжёшь.
Лоусон начал рыться в своём кармане, ища меч, который он украл из Преисподнии, меч ангелов, но его нигде не было.
Ромул улыбнулся, когда ударил Лоусона своим золотым жезлом, сбивая парня с ног так легко, будто он был ребенком или мелким животным. Надоеда, ничего больше. Лоусон упал на твердый камень. Он услышал жуткий треск в голове, кровь потекла из раны.
Что произошло?
Где меч?
Блисс?
Она…?
Тяжелый жезл бил снова и снова, на мгновение Лоусон потерял сознание из — за силы большего количества ударов, нанесенных Ромулом. Он поднял руки, чтобы защитить лицо, но серебряный коготь, украшающий верхушку золотого жезла, вошёл глубоко в его грудь.
Лоусон пытался подняться с пола, а Ромул ударил его в спину, так сильно, что, возможно, разбило бы нормального человека наполовину. Великий Зверь Ада навис над ним:
— Глупый мальчик, — сказал генерал. — Ты должен был присоединиться к нам, когда мы еще хотели. Вместо этого ты обрек ее.
— Тебе не нужно было её убивать. Какую опасность она для тебя представляла?
— Она была полезна какое-то время, — сказал Ромул, и Лоусон не хотел думать о той вспышка огня в его глазах. — Жаль, она была не такой симпатичной, все же. Иначе я, возможно, задержал бы её немного подольше.
Лоусон застонал. Он просмотрел на окровавленную тогу, в шаге от него. Тала была здесь, но он пришёл слишком поздно.
Ромул засмеялся.
— О, эта вещь? Нет, ты ошибаешься. Это не ее.
Лоусон почувствовал скачок надежды.
— Когда ты оставил ее гореть в том доме, я убил ее сам. Кроме того, зачем она нужна живая, когда я мог извлечь то же самое преимущество с Арамины? Твоя подруга мертва уже в течение очень долгого времени. Действительно, ты должен был послушать своих братьев и уходить подальше. Но когда ты показался в Окулюсе, было ясно, что у тебя все еще была надежда, точно так же, как момент назад, когда я сказал тебе, что одежда не ее. Это доставляет мне большое удовольствие: наблюдать, что та надежда умирает. Надежда, которая сокрушит тебя.
Лоусон скорчился на полу, держась за голову. Раны кровоточили, а серебряный яд прокладывал путь в его крови. Он умрёт. Но это не имело значения.
Тала мертва.
С самого начала она была мертва.
Она была мертва, так как он оставил ее. Она мертва…
Тала…
Это всё было мечтой: эта идея, что он мог спасти ее, глупая мечта. Фантазия. Его вина подталкивала его, потому что он не хотел принимать то, что произошло. Он знал, что лучше быть мёртвой, когда он оставил ее псам, но он не хотел принимать этого. Он знал, но если бы он принял это, то он должен был бы также признать, что она была убита из — за него, из — за того, кем он был, кто он.
Тала оттолкнула его. Она знала, что произойдёт. Она знала, что, если бы они оставили ее, псы пришли бы и разорвали её. Но она любила его, так что, она спасла его.
Тала, я подвел тебя… и теперь я подвел всех…
— Фенрир, — глумился Ромул. — Большая надежда волков. Человек вне времени, которого не может сдержать время. Тот, который спасёт их всех, кто освободит их от цепей. Я дал тебе выбор, чтобы присоединиться ко мне, но ты выбрал неверный вариант. Нет свободы для волков. После сегодняшнего не будет никаких волков вообще.
Ромул перешёл на балкон и дал сигнал начать нападение.
Глава тридцать шестая
— Что-то не так, — проворчал Ромулус и отошёл от балкона. Истекая кровью, Лоусон слышал звуки криков и хаоса, но если Ромул не был удовлетворен, то возможно, просто возможно, его стая преуспела в том, чтобы изменить приказ. Возможно, что сабинки выживут. А с ними и род волков.
Великий генерал повернулся к нему с угрожающим взглядом:
— Это твоих рук дело, — прошипел он. — По-другому не может быть. Приказ был ясен.
Лоусон слабо усмехнулся; если это победа, то он прочувствует его, будет смаковать её до конца.
— Слишком поздно… Ты не можешь изменить его.
— Без разницы, — сказал Ромул. — Ты был самой серьезной угрозой Темному Принцу, и ты умрешь. Сегодня.
Он еще раз ударил Лоусона жезлом, тот отлетел к дальней стене.
Лоусон был слишком истощен, чтобы защищать себя, но ему было без разницы. Он умрёт, но он спасёт волков. Блисс была неправа; он не был Фенриром, но, возможно, Маррок найдет способ вытащить их из Преисподнии.
Ромулус поднял свой жезл снова, но голос позвал его с балкона:
— Не трогай его. Ты всего лишь пёс моего отца, — сказала Блисс, входя в комнату. Она, должно быть, взобралась по стене, чтобы не быть замеченной, подумал Лоусон. Но что она делала здесь? Почему она вернулась? Почему ей было дело? Разве она не была той, которая украла меч ангела у него?
— Ах, отродье Люцифера. Он искал тебя, — сказал Ромул, улыбаясь.
— Почему ты не вернулась к нему? Не трать впустую свое время с этой грязью.
Блисс улыбнулась:
— У меня сообщение для моего отца … Ари, сейчас! — сказала она, когда бросила меч Михаила Лоусону. Клинок архангела вспыхнул золотом в солнечном свете, в то время как Ахрамин выступила из тени. На ней были толстые черные перчатки, она держала тяжелую серебряную цепь.
— Остановись, пёс. Ты все еще моя. Я слышу твои мысли так же ясно, как я свои собственные. Ты права, веря, что умрешь, если не будешь слушаться меня, — сказал Ромул.
С диким криком Ахрамин прыгнула и обернула цепь дважды вокруг шеи Ромула, заходя за его спину, потянула и напряглась. В тот же миг Великий зверь Ада пал на колени.
— Убери цепь! Если ты дорожишь своей жизнью, то ты сделаешь, как я говорю! — приказал Ромул, когда боролся с цепью, которая дымилась на его коже. Он был силён, но он все еще был созданием Ада, и серебро было ядом для него.
Шрамы на шее Арамины начали пульсировать, и серебряный ошейник появился, когда Ромулус поборол её. Она боролась и стучала по нему, воя в боли, но медленно, мучительно, она начала убирать серебряную цепь с шеи Ромулуса.
— Мне так жаль… — Она рыдала. — Мне так жаль, я не могу бороться с ним больше…
Они теряли время.
— Лоусон! — завопила Блисс. — Сделайте это!
С ревом Ромул отбросил Арамину со спины, он повернулся, чтобы подобрать свой жезл. Ромул зарычал и подготовился нанести окончательный удар.
Но Лоусон встал. Если он мог стоять, он мог бороться, и, если он мог бороться, он мог держать меч. Он чувствовал его вес в своих ладонях, и он стоял, шатко, но стоял. Он был сломан и избит, но он был решителен.
