Явь Мари - Апогей
— Да как ты…
— Здесь, для них, ты именно вещь! Поразительно, что ты так этого и не поняла.
— Но именно ты пришел сюда торговаться, не спрашивая моего согласия! Кто сказал, что я мечтаю стать частью вашей… банды?
— Да потому что мы — твоя семья, и без нашей помощи ты никогда не выберешься из этой дыры! Ты думаешь, что они тебя отпустят? Не через три, не через тридцать три года ты не выйдешь отсюда. Этот дворец станет твоей могилой. Но что-то мне подсказывает, что тебя все устраивает…
Франси, а также напарник Кнута стояли молча в сторонке, не собираясь вмешиваться в семейные разборки. К тому же, они были не единственными свидетелями, чье внимание должно было немного охладить наш пыл.
— …о, да можешь думать, что хочешь. — Бросила я, собираясь уходить. — Вот тебе еще одна причина, по которой я тебе не доверяю. Ты просто пугаешь меня, Кнут, больше чем любое чудовище. Потому что, смотря на тебя, я понимаю, что ты даже не слышал о таких словах как «свобода» или «выбор». Я думала ты, как человек, должен знать, как это важно.
— Ты никому не нужна кроме своей семьи! Тебя используют! А может тебе это нравится?
— У меня уже есть семья. Та самая, которая вырастила меня. А тебя я вижу второй раз в жизни.
— Ты хоть знаешь, через что я прошел, чтобы найти тебя? Чтобы вернуть тебя домой? — Кричал Кнут мне вслед, пока я сбегала с поля боя. Слишком больно. Слишком тяжело. — Ну и черт с тобой! Давай, уходи! Нравиться жить по уши во лжи? Ведь так намного легче, куда проще, чем признать, что ты была чужой тем людям, которые растили тебя. Что ты чужая вдвойне тем, кто окружает тебя сейчас! Слышишь меня?! Дьявол! Смотри, чтобы тебе спину шелковые простынки не натерли, пока он будет тебя трахать! Да пошла ты!
Когда я переступала порог малого особняка, когда поднималась по лестнице и заходила в ставшую привычной и почти родной комнату, меня не отпускало ощущение, что с этого самого момента, моя жизнь изменится.
14 глава
Вплоть до глубокой ночи я пролежала в кровати, разглядывая стену. Ненавистное мной молчание теперь было жизненно необходимо. Моей мысли нужно было пространство. Да, этим вечером я лишь однажды нарушила безмолвие комнаты.
— Как считаешь, все сказанное им правда? — Спросила я Франси, так и не поворачиваясь.
— Все? Не думаю. Но вас же интересует только то, является ли он вашим братом. — Отозвалась хранительница. — Кажется, вы и сами знаете ответ.
Глупо с моей стороны было надеется на то, что Франси станет уверять меня в обратном. Но ведь ей (а если не ей, то ее хозяевам) было выгодно убедить меня в том, что у меня нет никаких старших братьев, и что мой отец — католический священник, а не один из банды этих чокнутых законников, кем бы они ни были. Разве появление Кнута не путало им карты?
Например, меня это весьма сбивало с толку.
Отец, Джерри… мне трудно представить, что эти люди на деле чужие мне. Знал ли отец о том, что я не его родная дочь? Конечно, да. Тогда почему никогда мне об этом не рассказывал? Не считал меня достаточно взрослой? Не видел в этом смысла? Думал, что эта правда нанесет непоправимый удар? Что ж, в этом он не ошибся.
Кем был мой настоящий отец? И почему мать оставила его вопреки тому, что имела от него ребенка?
Настоящая семья. Родная кровь. Имела ли эта правда хоть малейшее значение теперь, когда я ей почти что уничтожена? Кнут думал, что подобная новость обрадует меня? Старший брат… подобный подарок судьбы был совсем некстати, ведь в семье я привыкла считать себя старшим ребенком.
Ложь. Ложь длинною в восемнадцать лет. Отец лгал мне, потом мы поменялись ролями. Меня тошнило от этого порочного круга, который нельзя было разорвать. Кнут сказал, что мне нравится жить в окружении обмана, что так проще. Думая сейчас об этом, я понимала — это так. И я предпочла бы кутаться в безопасную, приятную иллюзию дальше, а ворвавшийся в мою жизнь брат отобрал это теплое, мягкое одеяло. Я ненавидела правду, которую он принес мне сегодня, потому что смириться с ней было выше моих сил.
Мне не нравилось чувство прозрения.
Я потеряла тыл. Мне, мечтающей о возвращении, теперь было некуда отступать.
Он сделал меня непозволительно слабой, отобрав уверенность в завтрашнем дне.
— Возможно, вы хотите написать письмо отцу? — Предложила на следующее утро Франси, следя за тем, как я без аппетита ковыряю свой завтрак.
Написать? Подобная мысль возникла еще вчера. У меня в голове даже сложился план письма, весьма гневного, горького и обличительного. Однако я понимала, что в этом послании нет ни малейшего смысла. Чего я добьюсь этим, когда правда мне и так известна? Разрушу покой еще одной души. А ожидание? Сколько дней мне придется мучиться, прежде чем придет ответ из дома? А что если он не придет? Мария Дева, такие вопросы не решают эпистолярным способом! Мне нужно было увидеть отца, заглянуть в его глаза, услышать его правду. Нужно было понять, что он и Джерри всегда были, есть и будут моей семьей.
Но я знала, никто не позволит мне отправиться домой.
— Вы почти ничего не съели. — Заметила Франси, когда я начала собираться на прогулку.
— Да… подумала, что нагуляю аппетит к обеду. — Улыбнулась я, пытаясь убедить ее всем своим видом, что состояние «кусок в горло не лезет» никак не связано со вчерашней историей.
Наивно с моей стороны считать, что Франси внезапно поглупела и теперь поверит в любую чушь, которую я придумаю. И все же хранительница промолчала, решая дождаться обеда. Но, легко догадаться, что обед прошел по тому же сценарию, что и завтрак.
Я сильно ошиблась, когда решила, что прогулка поможет мне расслабиться и собраться. Вопреки ясному солнцу и весеннему нежному теплу, я не смогла успокоить свое сердце. Напротив, я ранила его еще сильнее, собрав по пути из малого особняка до сада и обратно взгляды каждого встречного. Прислуга, садовники, охрана — все считали своим долгом посмотреть на меня так вызывающе-осуждающе и усмехнуться чему-то своему. В тот раз я предпочла сослаться на свою впечатлительность. Но это повторилось и на следующий день. И на следующий за следующим.
Какой-то негласный заговор против меня объединял всех живущих под крышей малого дома, и это не было моей паранойей. Сплетни, которые раньше я была не прочь подслушать, теперь ужасали меня и заставляли бежать прочь в единственное место на вилле, казавшееся безопасным — мою комнатку.
Героиней каждого пошлого слуха теперь являлась я.
Тогда я думала, что хуже быть не может, но прошла неделя и я поняла, что «хуже» — это не конечная станция, а пропасть без дна. И все это время я погружалась в нее все глубже.
