Сумеречный сказ - Локин Кайса
— Но ведь… ты… не совсем… — запнулась рыжеволосая, слова подбирая.
— Что, не человек? — подмигнул леший. — Да, я — существо иной природы, однако чувства и сердце у меня вполне себе на людские похожи. На, сама проверь.
Он приложил её ладонь к своей груди, где раздавались мерные удары. С удивлением Аглая на лешего взглянула, вызывая тёплую улыбку.
— Ну что, веришь? — кивок. — Вот и славно. Теперь познакомиться предлагаю. Как тебя зовут, я знаю, слыхал много раз от отца твоего. А меня Моховиком величают, вот как.
— Моховик?
— Ну да. Чем тебе не имя? — девушка моргнула несколько раз, слова подбирая. — Не совсем на ваше похоже, но ведь и я сам не человек, а леший. У нас положено имена давать в честь деревьев, что согласились покровительствовать нам и помогать во всём. А со мной история смешная приключилась: все деревья, что в лесу отчем росли, уже дали свои имена моим братьям и сёстрам. Вот и пришлось мне, как самому младшему, со мхом договариваться. Но я и рад — теперь в моих владениях его много очень, красота словом.
Кивнула Аглая, вспоминая, как роса на зелёном мшистом покрывале собиралась и сверкала в свете солнечных лучей — пленительное зрелище.
— Ты есть, верно, хочешь, поэтому принимайся, вот, — леший вытащил из-за пазухи хлеб, от аромата которого живот Аглаи громко заурчал. Усмехнулся Моховик и принялся гостью угощать.
Яблоки зелёные, каша простая, хлеб ещё тёплый и чай со вкусом шишек, да миска ягод красных — немного, но сытно. Поблагодарила Аглая лешего, низкий поклон отвесить пыталась, но отмахнулся Моховик и, бросив на неё внимательный взгляд, вздохнул, разговор нелёгкий начиная.
— Признавайся: зачем из дома убежала? Что не любо стало?
Совестно стало Аглае, глаза не решалась поднять. Как же ей признаться, что глупость собственная голову вскружила? А самое главное — кому ей в этом сознаться? Лешему, коему и дела не должно быть до страданий и сомнений её. Тошно девушке стало, да только время вспять не повернёшь.
— М-да, дела, — протянул Моховик кружку с отваром. — На-ка, выпей и не морщись, не отраву даю.
Старалась изо всех сил не кукситься Аглая, но не удержалась и передёрнулась от последнего глотка, мурашками покрываясь.
— Умница, молодцом держалась, — добродушно хмыкнул Леший. — Так расскажешь теперь, что с тобой приключилось?
И поведала тогда Аглая всю правду, не желая утаивать ничего. Горько ей было, стыдно, да только не знала, что хуже: домой возвратиться и замуж пойти иль продолжать скитаться. Мысль одна в голову пришла, душу на мгновение согревая: быть может, разрешит ей леший навсегда в лесу беглянкой остаться? Но спросить о том постеснялась.
Моховик, выслушав её рассказ, замолчал, вертя в руках веточку старую. Аглая и пошевелиться лишний раз боялась, осуждения выжидая. Краем глаза заприметила вещи свои выстиранные и высушенные — даже об этом Моховик позаботился.
— Почему сбежала? — спросил леший наконец.
— Не хотела, чтобы за меня так просто всё решали, да и из дома родного уезжать не желала.
— Почему? Разве не жаждешь на места новые поглядеть?
— В гостях хорошо, а дома лучше.
— И то правда, — задумался леший, взглядом пристальным окинул Аглаю и кивнул мыслям своим. — Вот что…
— Не отправляй меня назад, — перебила она. — Прошу, позволь здесь остаться. Не хочу я покидать леса твоего богатого и не хочу родителей оставлять. Однако и не лежит у меня сердце к тому, кого сосватали. Чую я, что не по пути нам.
Усмехнулся Моховик.
— Ишь, как разошлась, когда дело до палёного дошло. Одначе перебивать меня не стоит — обидеться могу, — чуть пожурил леший. — От слов я своих не отказываюсь. Правду молвил: понравилась ты мне, а посему предлагаю здесь тебе остаться. Живи себе спокойно, я тебя тревожить не стану. Только учти: лес мой не губи, иначе не сносить тебе головы. Ну-ну, не пугайся, — усмехнулся леший и встал. — А теперь отдыхай, сил набирайся, — с этими словами оставил девушку Моховик, прямо в дождь выходя.
Так и началась новая глава в жизни Аглаи, однако не печалилась и не страшилась она перемен. В лесу ей много дел нашлось: силки убрать, там мусор собрать, птенцов да зверей вернуть аль выходить. Из опавших веток печку топила, а еду и прочие мелочи леший откуда-то сам приносил. Визиты Моховика поначалу короткими были, но затем привыкли они друг к другу, за разговорами часы долгие коротали. Не заметила Аглая, как дорог стал ей леший и облик его дивный в душу запал — влюбилась. Моховик же сердце ей сразу открыл и пожелал, чтобы вместе они всегда были. Так и обменялись клятвами девушка и леший, навсегда судьбы свои связывая.
Не ведала тогда Аглая, что отныне вечную жизнь обрела: то удел избранницы лешего. А как прознала, то плакала сначала и умоляла к родителям отпустить, ибо заботиться о них надобно было. Леший слёз её понять не мог, ведь не запрещал он видеться с ними, однако боялась Аглая порицания.
— Глупости какие, — отмахнулся от неё Моховик и, взяв под руку, повёл к дому отчиму.
Столько тогда было слёз, объятий крепких и поцелуев в ланиты — сбился со счёту леший, в очередной раз людям поражаясь. С той поры и стала Аглая родителей навещать, не утаивая от них правды об избраннике. Те приняли Моховика добродушно и сердечно, ведь видели они, как дочь от счастья сияла.
В союзе этом семеро детей родилось — две девочки и пять мальчиков. Все они отцу в лесу помогали, ведь каждый лешим по природе слыл. Когда детки подросли, принялся Моховик их мастерству учить: чары земные плести, защиту наводить и обереги мастерить. Во всём на него семейство походило, чем радость его неслыханную вызывало. Однако самыми сильными из детей оказались только двое — Лисовка и Сосновец.
Девочка людей пугать любила, молодцев соблазняла и охотникам головы дурила, в места тёмные заводила и не отпускала больше. По весне листочки раскрывала, веточки умывала, птиц первоцветом встречала и воды очищала. С потомством зверей гуляла, от родов им помогала разрешиться, а после с маленькими играла и от селений людских отводила. Ежель вредил кто лесу, тотчас насылала Лисовка беду на голову непутёвую и жизнь могла запросто отнять. Летнюю пору она всем сердцем обожала и резвилась постоянно, песни птичьи распевала и с ветрами лёгкими танцевала. Душой и красотой на мать походила, разве что характер отцовский переняла.
Мальчика Сосновцем назвали. По разрешению отца он осень и зиму в лесу принимал. Листья в яркие цвета красил, грибы да ягоды оберегал и снегом земельку укрывал. Медведям суровым берлоги готовил, прочих хищников жалел и иногда на дорожку следов наводил. Зайцев учил мех менять, шубку белую надевать и в прятки лучше прочих играть. Когда холода лютые наступали, помогал всем пушистым Сосновец и еду им приносил. Браконьеров и рыболовов не жаловал и изводил их пуще сестрицы: души вынимал и подле себя в услужении оставлял.
Так и жили они все в мирке своём милом, не ведая ни горя, ни зла. С жителями Нави знакомо семейство было, с почётом их встречали да во всём помогали. Обитатели Прави редко в лесах бывали, но всё же хозяев лесных всегда уважали и заботой своей окружали. Лишь население Яви косо на лес смотрело, наивно считая, что всё в этом мире для людей создано. Рубили они деревья, зверей изводили, рыбу ловили, мусор оставляли, траву топтали, земельку отравляли — терпеть всё это не было сил, оттого лешие и заводили путников в топи, с ума сводили иль себе в службу отправляли.
Века два прошло мирно, а затем порешил Моховик, что следует Лисовке и Сосновцу собственными владениями обзавестись. Отправился он с ними на совет высших сил, где как раз решалось, кто из молодых леших готов на себя бразды правления взять. Там-то и выбрали Сосновца, определяя ему сторону далёкую от отчей, но зато свою. Сестра же подле родителей осталась — лес Моховика был слишком большим для него одного, а у двух сильных леших порядок и лад во всём будет точно.
Прознав про решение совета, долго Аглая плакала, не желая сыночка от себя отпускать.