Бекка Фитцпатрик - Тишина
Ботинок скользнул по камню, и я скатилась вниз, неловко приземлившись на бок. Бормоча ругательства себе под нос, я поднялась на ноги, и тут же меня накрыла большая тень. Застигнутая врасплох, я обернулась. Передо мной стоял водитель красной спортивной машины. Ростом он был выше среднего, с коротко подстриженными волосами, песочно-коричневыми бровями и незначительной растительностью на подбородке. На вид он был старше меня на год или два. Судя по тому, как толстовка облегала его плечи, спортзал он посещал регулярно.
— Ну, наконец-то ты выползла из дома, — сказал он, оглядываясь. — Уже несколько дней пытаюсь застать тебя одну.
Я покачалась на носках, балансируя на скале. Я копалась в памяти, пытаясь опознать его лицо, но просвета не было.
— Прошу прощения, мы знакомы?
— Как ты думаешь, за тобой следили? — Его взгляд продолжал скользить вдоль береговой линии. — Я старался следить за всеми автомобилями, но, возможно, кого-то упустил. Мне бы сильно помогло, если бы ты нарезала пару кругов, прежде чем припарковаться.
— Эм, я честно без понятия, кто ты.
— Странный прием ты оказываешь парню, купившему машину, на которой ты сюда приехала.
Мне понадобилось всего мгновение, чтобы въехать в смысл его слов.
— Подожди. Ты — Скотт Парнелл?
Несмотря на то, что прошло много лет, общие черты были те же. Та же ямочка на щеке. Те же карие глаза. Более поздним приобретением был шрам на скуле, легкая щетина на подбородке и сочетание полных, чувственных губ с рельефным стройным телом.
— Я слышал о твоей амнезии. Значит, слухи верны? Похоже, все именно так плохо, как говорят.
Надо же, какой пессимизм! Я скрестила руки на груди и холодно произнесла:
— Раз уж мы заговорили на эту тему, возможно, сейчас самое подходящее время объяснить мне, почему ты бросил Фольксваген у моего дома в ту ночь, когда я исчезла. Если ты знаешь о моей амнезии, конечно, ты в курсе того, что меня похитили.
— Машина была своего рода извинением за то, что я вел себя как козел. — Его взгляд все еще порхал над деревьями. Кого он так боялся?
— Давай поговорим о той ночи, — заявила я. Здесь, в полном одиночестве, было явно не самое подходящее место для этого разговора, но моя решимость получить ответы победила. — Кажется, в тот вечер в нас обоих стрелял Риксон. Вот что я сказала полиции. Ты, я и Риксон — одни в комнате смеха. Если Риксон вообще существует. Я не знаю, как ты все это провернул, но я начинаю думать, что ты его придумал. Я начинаю думать, что стрелял в меня ты и тебе был нужен кто-то, на кого можно свалить вину. Ты заставил меня назвать имя Риксона полиции? И следующий вопрос: ты в меня стрелял, Скотт?
— Риксон в аду, Нора.
Я вздрогнула. Он произнес это без всяких колебаний и с нужной долей меланхолии. Если он и лгал, он заслужил награду.
— Риксон мертв?
— Он горит в аду, но да, смысл тот же. Он — покойник, насколько я знаю.
Я тщательно изучала его лицо, пытаясь уловить малейшую мимику, свидетельствующую о лжи. Я не собиралась спорить с ним об особенностях загробной жизни, но мне нужно было подтверждение того, что Риксон исчез навсегда.
— Откуда ты знаешь? Ты сказал об этом полиции? Кто его убил?
— Я не знаю, кого нам надо за это благодарить, но я знаю, что он ушел.
Слухи распространяются быстро, поверь мне.
— Тебе придется придумать что-то поумнее. Ты, возможно, можешь одурачить всех остальных, но меня так просто не купишь. Ты бросил машину на подъездной дорожке моего дома в ту ночь, когда меня похитили. Затем ты свалил и спрятался — в Нью-Хэмпшире вроде? Ты меня прости, конечно, но последнее слово, которое приходит на ум, когда я вижу тебя, — «невиновен». Ну, и дураку понятно — я тебе не доверяю.
Он вздохнул.
— Перед тем, как Риксон стрелял в нас, ты убедила меня, что я на самом деле Нефилим. Это ты мне сказала, что я не могу умереть. И именно ты — одна из причин, почему я сбежал. Ты была права. Я не хочу кончить, как Черная рука. И ни в коем случае не собираюсь помогать ему вербовать Нефилимов для своей армии.
Ветер пробрался под одежду, покалывая кожу, словно мороз. Нефилим.
Опять это слово. Везде оно.
— Я сказала, что ты Нефилим? — нервно спросила я. Я на миг прикрыла глаза, молясь про себя, чтобы он оговорился. Молясь, чтобы он использовал фразу «не могу умереть» в переносном смысле.
Молясь об этом, я подсознательно надеялась, что вот сейчас он скажет, что он — финальная точка в искусном розыгрыше, который начался еще вчера вечером, с Гейбом. В большом розыгрыше, и что шутили надо мной. Но в каждой шутке есть доля правды, которая сейчас ворочалась в том темном месте моей памяти, которое когда-то было нетронутым. В своей голове я пыталась придумать всему какое-то разумное объяснение, но я не могла не чувствовать этого. Внутри себя. Жжение в груди. Скотт ничего не выдумывал.
— И я действительно хочу понять, почему ты не можешь ничего вспомнить, — сказал он. — Я думал, амнезия не постоянна. Так какого черта?
— Я не знаю, почему я не могу ничего вспомнить! — огрызнулась я. — Ясно?
Я не знаю. Несколько дней назад я очнулась на кладбище никем. Я не могу даже вспомнить, как я там оказалась. — Я не знала, почему на меня накатило внезапное желание вылить все это на Скотта, но остановиться не могла. Я захлюпала носом и почувствовала, как на глаза навернулись слезы. — Полиция нашла меня и отвезла в больницу. Они сказали, что я исчезла почти на три месяца. Они сказали, у меня амнезия, потому что мой разум блокирует травмы, защищая себя. Но знаешь, что самое смешное? Я начинаю думать, что я ничего не блокирую. Я получила записку. Кто-то ворвался в мой дом и оставил ее на моей подушке. Там было сказано, что хоть я и дома, я не в безопасности. Кто-то за этим стоит. Они знают, что я не в безопасности. Они знают, что со мной случилось.
Именно в эту секунду я поняла, что растрепала слишком много. У меня не было доказательств. Что записка вообще существовала. Более того, логика утверждала, что это не так. Но если записка была плодом моего воображения, то почему же мысль об этом исчезать и не думала? Почему я так и не смогла признать, что я все это придумала, сочинила, или это вообще глюк?
Скотт изучал мое лицо, хмурясь все больше и больше.
— Они?
Я подняла руки, признавая свое поражение.
— Забудь об этом.
— В записке еще что-то было?
— Я сказала, забей. У тебя есть платок? — Я чувствовала, что глаза опухают, а этап, когда просто шмыганье носом помогает поддерживать его сухим, уже миновал. Как будто этого было еще недостаточно, по щекам скатились две слезинки.
