Бет Фантаски - Химия чувств
Когда он отошел метров на пятьдесят, я заметила, что он оставил на трибуне едва начатую пачку сигарет.
Последняя сигарета… Он больше не будет бегать… И коробка завтра вернется ко мне…
И тут я осознала, что этот парень почти наверняка уверен, что обречен. Он готов на отчаянный шаг. Неловко спускаясь с трибун, я думала о том, что надо бы побежать за ним и умолять его одуматься.
Но когда я дошла донизу, я вспомнила маму, одурманенную таблетками, с еле бьющимся сердцем. И я решила не ходить за Тристеном.
Я повернулась к школе и сказала себе, что я не отвечаю за то, что он может с собой сделать. Ни меня, ни мою семью, никого из Джекелов не смогут обвинить в том, что происходит с Хайдами.
Глава 39 Тристен
На закате я достал из сумки учебники, сунул на их место ящик Джилл и свои записи — и еще кое-что, что я купил по пути домой в хозяйственном магазине. Живущий внутри меня — в голове, в душе — зверь извивался, очевидно поняв, что с нами обоими что-то происходит. Я впервые переживал наше сосуществование осознанно, и это ощущение одновременно и тревожило, и придавало уверенности.
Жившая во мне тварь становилась сильнее, громче заявляла о своих правах — а это значит, что мое решение остановить ее было правильным, даже если это означало, что придется покончить с собой.
Насчет рая и ада я никогда особо не задумывался, но, когда я закрывал сумку, в которой лежал пузырек крысиного яда — смертоносного стрихнина, — у меня мелькнула мысль о том, какой мне вынесут приговор, если я сегодня предстану перед судом Всевышнего. Некоторые верят, что самоубийцы обрекают себя на ад. Но ведь сам Христос был рожден для того, чтобы принести свою жизнь в жертву.
Я поднял сумку, думая о том, что вопрос это все равно спорный. А я сделаю то, что нужно.
Я вышел в коридор и прошел мимо кабинета отца. Дверь была открыта, а внутри — темно. Отец в это время, как обычно, находился в университете. Компьютер, за которым он так часто работал, одиноко стоял на столе.
Остановившись, я подумал, что могу умереть, так и не узнав ничего о своем отце, о том, сколько в нем осталось человеческого и насколько он контролировал зверя в себе.
Я импульсивно бросил сумку на пол и подошел к компьютеру, думая, что стоит черкнуть строчку. Написать прощальную записку, рассказать, что я знал наверняка о нас обоих. Компьютер загудел в темноте, я открыл новый текстовый файл. Сочиняя сообщение отцу, я, честно говоря, улыбался.
Дорогой папа…Угадай, что выкинул твой непослушный сын!
Именно это я и напечатал и нажал кнопку «сохранить», чтобы мое послание не исчезло вдруг, как и сам его автор. Всплыло окошко — надо было как-то назвать новый файл. Я улыбнулся пошире, чуть не засмеявшись над абсурдностью происходящего. «Последнее письмо», как же его еще назовешь?
Я напечатал «по», а компьютер подобрал файлы, начинающиеся на эти буквы. И тут я увидел документ с названием «ПодавленнеХайда. doс»!
Этот файл, имя которого было так созвучно с моими собственными переживаниями, разожгло во мне любопытство. Я сохранил свое сообщение и переключился на отцовский текст.
Я спешно листал документ, двигаясь по тексту все быстрее и со все большим интересом. Я чуть ли не носом прижимался к экрану и просто не мог поверить глазам своим.
Глава 40 Джилл
— Мам, ну как суп? — поинтересовалась я, присаживаясь на край ее кровати. Она сидела, положив под спину подушки, и методично, ложку за ложкой, поглощала бульон.
— Вкусно. Спасибо, Джилл.
Я улыбнулась, думая о том, что даже такая простая мелочь — это очередной шаг вперед. Мама больше не голодала, а что-то ей даже начало казаться «вкусным».
— Ты сегодня лучше выглядишь, — сказала я, — уже не такая бледная.
— Мне действительно лучше. — Мама поставила пустую тарелку на тумбочку и закрыла глаза. — После целого дня в больнице я устала, но уже не чувствую себя такой слабой.
— Хорошо. — Я протянула руку за успокоительным, которое она до сих пор принимала на ночь. Открыв баночку, я посмотрела маме в лицо.
Она все же еще была бледновата и много спала. Уж не знаю, что там у доктора Хайда за подход, но он работал. Мама сегодня не только не казалась мрачной, но и улыбалась время от времени. И это была не вымученная гримаса, к которой я привыкла, а настоящая, хоть и неуверенная, улыбка.
Я подала ей таблетки, а когда протянула руку за стаканом с водой, мой взгляд упал на стоявшие на тумбочке часы.
Начало одиннадцатого. Интересно, Тристен уже в школе? Он уже готовится к…
Но мне все равно, напомнила я себе, подавая маме воду. Это его жизнь и его проблемы. Я ничего не могу поделать, и я не должна ничего делать.
— Джилл. — Мамин голос прервал мои мысли.
Я посмотрела на нее — она протягивала мне пустой стакан, и я взяла его.
— Да?
— Доктор Хайд… — Она закрыла глаза, готовясь уснуть. — Он мне очень помогает. Мы столько вопросов разрешили. И я теперь понимаю, что уделяла тебе недостаточно внимания с тех пор, как погиб твой отец.
— Мам, все нормально. — Я поставила стакан и взяла ее за руку. — Ты же болела.
— Да, так и Фредерик говорит, — согласилась она. — Но все же мне прямо не по себе становится, когда я думаю о том, сколько тебе пришлось взвалить на себя.
— Ничего страшного, — уверила ее я. Но у меня мелькнула и мысль: «Фредерик»? Не «доктор Хайд»? Это не зря показалось мне странным — или все пациенты так к врачу обращаются? — Ты, главное, поправляйся, — добавила я, — а за меня не беспокойся. Все в порядке.
— Джилл, ты сильная девочка. — Мама стиснула мою руку, язык у нее уже начал заплетаться. — Спасибо тебе за твою заботу. И поблагодари еще сына Фредерика…
— Тристена, — напомнила ей я. Он ее настолько одурманил, что она даже имя его забыла?'
— Да, Тристена. — У мамы перехватило дыхание и, к моему огромному удивлению, по щеке побежала слеза. — Если бы ты не попросила его уладить дело… Не знаю, лежала ли бы я сейчас здесь, — сказала она прочувствованно. — Ты не представляешь, я же чуть не сдалась…
— Мам, не говори так! — воскликнула я. — Ты бы не…
— Не знаю, — ответила она. — Но теперь тебе волноваться не о чем. Сейчас последние месяцы мне уже кажутся страшным сном. Я ничего с собой не сделаю, уже нет.
Мое горло словно тисками сжали, я начала задыхаться.
Мама делать глупости не собиралась. А вот Тристен мог — и прямо сегодня. Возможно, он глотал опасный раствор прямо в этот самый момент…
Мой взгляд снова метнулся на часы. Почти пятнадцать минут одиннадцатого.
