Далия Трускиновская - Единственные
Но если смотреть на близость проще и банальнее, то как раз после таких событий и должны возникать дети. Неужели мать нечаянно оказалась права? Или же мать была уверена, что самая первая ночь только так и может кончиться?
Однокурсницы, ложившиеся в постель с будущими танкистами, с первого раза не залетали. По крайней мере, Илона знала несколько случаев, когда тайное сожительство было бесплодным. И она решила, что подлая таблетка виновата – языку не понравилась.
Прекрасный способ помириться с матерью был навеки испорчен. И Илона засобиралась в редакцию – сперва она хотела зайти в телетайпную, к Анне Ильиничне, честно рассказать про свой провал и опять попросить совета, а это – час по меньшей мере.
Анна Ильинична уже обвыклась в телетайпной и треска аппаратов, кажется, даже не слышала. Она мирно вязала рукава очередного заказа, сразу два на одной паре спиц, и поглядывала – когда выползающие ленты уже волнами лягут на пол. Тогда она откладывала вязание и бралась за ножницы, разрезала ленты на куски и раскладывала по папкам; каждой редакции – свой комплект. Если было что-то срочное, официозное, сама же и разносила, а если уложили еще пару километров рельсов на БАМе, на участке Усть-Кут – Тында, то ждала, пока за папками прибегут выпускающие.
– Ой, божечки мои! – воскликнула она, услышав печальную историю. – Илонка, а ты точно – не того? Вон Лидке моей – чуть ли не святым духом надуло. Сколько она-то побыла со своим Козлом Петровичем? По пальцам сосчитать можно. Думала ведь, что женится… Да и хрен с ним, без него даже лучше. Приезжал бы раз в неделю – корми его, пои его, спи с ним!
– Анна Ильинична, миленькая…
– Что, спохватилась? Уже – того? Звони живо Лидке, она тебя к хорошему гинекологу отправит!
Илона посмотрела на Анну Ильиничну с изумлением – никаких причитаний, никаких нравоучений, голосок приветливый. Да, поругала она тогда Лиду – но скорее за доверчивость, чем за беременность.
– Да нет, Анна Ильинична, я – ничего… не надо гинеколога…
Илона забрала папку с телетайпными лентами, чтобы по дороге в корректорскую занести ее в секретариат. В корректорской уже сидела Варвара Павловна.
– Ну, помирилась с маманей?
– Да нет, не помирилась…
Вошел Ромка.
– Здравствуйте, Варвара Павловна.
– Здравствуй, оболтус. Ну, дошел до зубодрала? Нет? Так анальгин горстями и глотаешь?
– Я завтра утром пойду.
Илона удивилась – оказывается, у Ромки, вместе с которым она часами читала в маленькой корректорской гранки и полосы, все это время болел зуб, а она и не знала.
– Рома, Илона, за работу, – приказала Варвара Павловна. – Где Регину нелегкая носит?
Регина опоздала на десять минут и получила порядочный разгон. Огрызаться она не смела – фронтовая молодость Варвары Павловны порой давала себя знать непредсказуемым образом, в самом мирном случае – командным непререкаемым тоном, а в худшем – решительным и немедленным походом к редактору Бекасову, после чего случался выговор, а то и строгий выговор.
Потом, когда были вычитаны гранки двух первых полос, Регина заглянула в маленькую корректорскую.
– Как насчет булочек, козлики?
– Я могу сбегать, – вызвался Рома. – Илонка, тебе сколько брать?
Булочки были с повидлом, с корицей, с чем-то таким желтым, непонятным, называвшиеся «кофейными», были еще округлые, несладкие и без начинки, по три копейки. Из них получались хорошие бутерброды. Когда Варвара Павловна приносила баночку варенья – эти бутерброды были даже лучше покупных булок. А для чая у Регины имелся маленький дорожный кипятильник. В хорошую погоду можно было сбегать поесть в домовую кухню, в плохую – в типографский буфет или устроить у себя застолье. В буфете так воняло химией, что туда ходили пореже – и в основном ради кофе, потому что не всегда в корректуре стояла банка растворяшки.
– Две с корицей, – сказала Илона.
– И мне, – добавила Регина.
– Ну, значит, и мне.
Как вышло, что корректура пристрастилась именно к этим булочкам, никто не знал.
Рома пропадал буквально пять минут, за это время Илона успела постелить на стол стянутую в типографии белую бумагу. Он влетел, улыбаясь, высыпал на бумагу добычу – и тут же Илону словно сквозняком вынесло из комнаты. Запахом корицы так шибануло в нос, что на глаза навернулись слезы. Он был совершенно невыносим.
– Илонка, ты чего? – крикнул вслед Рома.
Она прислонилась в коридоре к стене и стала глубоко дышать, это помогало справиться и со слезами, и с внезапной тошнотой.
Рома выскочил следом.
– Что с тобой? – спросил он. – Тебе плохо?
– Нет, ничего… Я, кажется, отравилась…
– Чем?
– Не знаю. Колбасой, может быть?
Она врала – на завтрак у нее были бутерброды не с колбасой, а с плавленым сыром. Но то, что в столе заказов подсовывают упакованную намертво позеленевшую колбасу, знали все – и на нее можно было списать придуманное отравление.
Илона растерялась – как же работать в крошечной комнатке, наполненной ядовитым запахом? И ей не показалось странным, что первая мысль была о работе.
– Я могу принести активированный уголь, – неуверенно предложил Рома.
– Ну, принеси, – позволила она, и Рома умчался в типографский медпункт.
В коридор вышла Регина.
– Что это с тобой, козочка?
– Не знаю.
Она не могла позволить Регине копаться в своей жизни. И поэтому она просто ушла от разговора – ушла в самом прямом смысле слова.
В телетайпной как раз была смена караула – Анна Ильинична, работавшая с утра, уже собиралась домой, а Вика Кулешова, сменщица, доставала из сумки свое вязание – не такое великолепное, куда как попроще.
– Анна Ильинична, это какой-то кошмар! И еще репетиция сегодня!..
– Где кошмар, какой кошмар, садись, говори толком, не тарахти.
– Давайте лучше выйдем, – взмолилась Илона.
И в закутке, возле двери, из-за которой просачивались типографские запахи, она рассказала о булочках.
– Значит, все сегодня началось? Ой, божечки мои… Я, когда Лидку носила, на сало и курятину смотреть не могла, а соленые огурцы – хоть весь бочонок…
Илона вся, и душой, и умом, сопротивлялась мысли о беременности.
– Какая у тебя задержка? – спросила Анна Ильинична.
– Я не знаю. У меня как когда – бывает, ждешь сегодня, а оно – через неделю, а бывает, что вдруг.
– Ой, божечки мои, ну что ты за растяпа? Когда последние краски были?
– Что?..
– Крови.
Илона с перепугу не могла вспомнить – да и на что ей было запоминать эти даты, когда случится, тогда и ладно.
