Куколка (СИ) - Серебрянская Виктория

Дайренн вскочил, без слов давая понять, что считает наш разговор завершенным, несмотря на то что я по-прежнему ничего не понимала. И тогда я решилась:

— Командор, — заговорила я, даже не думая вставать со своего места, — сегодня медик мне сказала, что вашу историю знает весь Альянс. Но ее не знаю я. Расскажите, пожалуйста. Возможно, тогда мне будет проще принять решение, — слукавила я. И добавила: — И объясните, пожалуйста, кто такая Чиани? Она так похожа на меня?

Наверное, если бы я ударила командора по голове камнем, эффект наверняка был бы гораздо меньше. Даже в темноте я заметила, как ярко сверкнули глаза Дайренна, когда он поворачивался ко мне лицом.

— Откуда ты знаешь про Чиани? — хриплым, совершенно неузнаваемым голосом спросил он у меня…

Глава 10

У меня не было ни сил, ни желания лукавить или избегать прямого ответа. В конце концов, стесняться мне нечего. А потому честно сообщила:

— Тогда, в кафе, когда я вас пыталась из него увести, вы, совершенно невменяемый от алкоголя, приняли меня за Чиани и сказали, что с радостью пойдете за мной куда угодно.

На скале было достаточно тихо для того, чтобы я расслышала тихий стон килла и скрип его зубов. Мне даже показалось, что декан затаил дыхание, пережидая то ли боль, то ли приступ ярости. Мелькнула мысль, что он сейчас разозлится и попросту сбежит, тем самым прекратив неприятный разговор и бросив меня одну, без ответов. Но командор, постояв в оцепенении несколько секунд, неожиданно вернулся назад и сел рядом со мной, согнув в колене одну ногу и положив на нее руку. Я покосилась на мужчину: в темноте слабо вырисовывался его силуэт. По-моему, он сидел, запрокинув голову.

— Чиани, Арчианна, это моя дочь, — выдохнул командор в конце концов. А я потеряла челюсть и одновременно ощутила, как меня захлестывает волна боли. Все-таки женат, имеет семью и ребенка…

К счастью, я не успела ни сказать что-то, ни предпринять. Дайренн продолжил рассказ, а я от ужаса и жалости к нему разучилась дышать:

— У меня, как и у всех взрослых и самодостаточных разумных, — продолжил мертвым голосом повествование декан, — была любимая женщина, которая согласилась разделить со мной жизненный путь, была красавица-дочка. Чиани как раз исполнилось пятнадцать лет, когда они с моей супругой отправились навестить ее родственников, пока я принимал пополнение. Я тогда служил в особом подразделении. И мне в голову даже не могло прийти, что, целуя дочку у орбитального лифта, который должен был отнести ее на звездолет, я прощаюсь с моей девочкой навсегда…

На последней фразе голос Дайренна почти превратился в стон. Но он быстро взял себя в руки, практически сразу продолжив рассказ:

— Я безумно злился, когда пришел вызов в день возвращения моих девочек домой. Очень переживал, что не успею выполнить задание, чтобы встретить их в космопорту после перелета. А потому действовал решительно и безжалостно. Когда террористы, захватившие рейсовый звездолет, вышли на связь и предложили обменять одного типа, за все свои прегрешения ожидающего в камере смертной казни, на пассажиров звездолета, я отказался решительно и бескомпромиссно. Слишком поспешил. По инструкции я должен был узнать, что это за звездолет, откуда и куда следует, кто присутствует на борту. Но я торопился выполнить задание. И допустил смертельную ошибку.

Голос Дайренна чем дальше, тем больше выцветал. Терял краски и эмоции. Становился равнодушным, как скала или океан. Как огромный, ледяной космос. А я начала подозревать, что услышу дальше. И сердце в груди будто стиснула чья-то ледяная рука…

— Словно в насмешку террорист-переговорщик тогда еще и поинтересовался у меня, что для меня ценнее всего, — абсолютно мертвым голосом проговорил декан. — Я ответил, что для меня важнее всего служба Альянсу и торжество справедливости. И что с террористами я переговоров не веду. Выражение рожи того типа навсегда врезалось в мою память: сначала недоумение и растерянность. Не на то он рассчитывал. Потом — мрачная решимость. В его оправдание могу сказать, что он, хоть и преступник, не был лишен гуманности и сострадания. Он пытался дать мне шанс. Пытался торговаться за этого их лидера… — Дайренн снова застонал. Мучительно, протяжно, с беспросветным отчаянием. Но потом коротко выдохнул и взял себя в руки: — Я отверг все и предупредил, что начинаю штурм. Тогда переговорщик криво мне усмехнулся и кивнул в знак согласия. Мол, начинай. Добавив, что умрем мы все. В том числе и я. И это будет на моей совести. Это была первая его фраза, которая меня зацепила. Я замешкался, не отдавал приказ, хотя мой зам только этого и ждал. И тогда случилось это… Террористы вывели в зону приема аппарата связи мою супругу и… Чиани…

Дайренн снова запнулся. Над скалой снова повисла тишина. А я не выдержала. Нашла в темноте большую ладонь декана и сжала ее со всей доступной мне силой. Рука была ледяной, несмотря на теплый, я бы даже сказала жаркий вечер. Душа разрывалась от уже услышанного. И от понимания, что еще придется услышать. Отчаянно хотелось обнять командора, передать ему хотя бы частичку своего тепла, как-то утешить и поддержать. Но гордый килл не позволил даже держать его за руку. Быстро выдернул из моих пальцев свою кисть и торопливо продолжил:

— Теперь уже я был готов отдать террористам все и даже больше. Мои девочки… Я не знал, как они оказались на том корабле. Они выглядели до крайности перепуганными и растерянными, Чиани всхлипывала. Вот только остановить, отмотать назад ничего уже было нельзя. На моих глазах один из террористов поднял бластер и насмешливо сообщил моим девочкам, что он им сочувствует, они жили с монстром, который предпочел своей семье политику и что сейчас начнется штурм звездолета. А это дело грязное, их может покалечить. А еще звездолет может разгерметизировать, и тогда они погибнут от удушья. А он не такой зверь и не хочет обрекать их на долгие муки. Лучше все сделать быстро и чисто. Он-де не палач издеваться над невинными. — Дайренн со свистом втянул ноздрями воздух, на миг задержал дыхание, а потом выдохнул глухо, совершенно мертвым тоном: — Я даже пискнуть не успел, а этот подонок поднял бластер и выстрелил сначала в мою пару, потом в Чиани. Дочка еще успела вскрикнуть: «Папа, спаси!» А потом смертоносный луч оборвал ее жизнь. Да и мою тоже. В том штурме я искал смерти. Надеялся, что кто-то из террористов выстрелит в меня и тем самым оборвет мои муки, потушит ядерный костер боли в моей душе. Я намеренно не закрывался, шел первым, нарывался на выстрел. Но все словно сговорились: стреляли куда угодно, только не в меня. Я прошел через штурм, словно на смех всем богам, без единой царапины. Потом было разбирательство, с моего начальника, допустившего мое участие в операции, где моя семья оказалась в заложниках, полетели погоны, его понизили в звании, отправили служить на границу. Мне тоже влетело за отсутствие надлежащей подготовки операции. Но мне было все равно. Меня не трогала даже жалость вышестоящего руководства, которое мне только пальчиком погрозило, по всей видимости, пожалев того, кто потерял всю семью. Жизнь закончилась. Как и говорил тот террорист. Я забил на службу и начал пить. Пропускал операции и дежурства. И в конце концов, командир просто вынужден был отправить меня с глаз подальше. Не под трибунал, как могли поступить с любым другим, нет. Меня перевели преподавать в академию.

Дайренн, наконец, замолчал. Молчала и я. Оглушенная, не понимая, что можно сказать в таком случае. Подоплека поведения командора теперь мне была понятна. Хотя и не во всем. Например, я могла понять мотив, сподвигший его зачислить меня на обучение в обход конкурса. Но я все равно не понимала, почему адмирал Койо отправил нас с деканом в этот лагерь, да еще и с таким жестким условием. Но спрашивать у Дайренна я не планировала, всего лишь хотела выразить свою поддержку и соболезнования. Слова сорвались с губ сами собой:

— Я понимаю вашу боль, декан Дайренн, — тихо начала я. — Мне очень жаль, что так случилось. Если бы это было в моей власти, охотно бы все отмотала назад. Но… Почему адмирал Койо поставил такое жесткое условие? Почему поставил нас в зависимость друг от друга?