Сама себе хозяйка (СИ) - Красовская Марианна

— Подглядывание за барышнями на верхотуре имеет неоспоримые преимущества, — заявил этот чурбан, аккуратно ставя меня на ноги. — Что, перебор? Ювелирша с такой махиной будет копаться год, а то и больше.

— Я вашему батюшке так и сказала, — ответила я, усаживаясь прямо на землю и притягивая к себе сумку, куда я утром положила бутылку с медовым сбитнем. — Но разве ж он слушал?

— С батюшкой все ясно, — усмехнулся Симеон, плюхаясь рядом. — У него желание меня обженить. Данька уже попался вон.

— Это на мне, что ли? — хмыкнула я. — Так у меня есть уже жених. Не для вашей корзинки эта ягодка созрела.

— Э-э-э… где-то я это уже слышал, — почесал заросший светлой щетиной подбородок парень.

— Напомнить? На постоялом дворе Тамира Верьева.

— Подавальщица, что ли? Ну точно, я еще подумал, что эту зад… спину где-то видел уже. А ты похорошела.

— А мы уже на ты?

— Так старые знакомцы, — широко ухмыльнулся Симеон и выхватил у меня бутылку. Хлебнул. Закашлялся. — Что за дрянь? Почему так сладко?

— Так я маг, мне нужно силы восстанавливать.

— Ты что, других способов не знаешь?

Я закатила глаза. А еще княжич! Мог бы быть повежливее. И без тупых подкатов.

— Мда. Вот твоя работа — это из пушки по воробьям, — сообщил Симеон очевидное.

— Что ты мне говоришь? Князю вон скажи.

— Я попробую, но за результат не ручаюсь. Знакомиться-то будем? Давай заново начнем, по-хорошему. Я Симеон, можно просто Сёма.

— Милана.

— О! Красивое имя. Милая. Милочка. Милашка.

— Сема, то, что я ювелир, не значит, что я не могу дать в морду.

— Тю! Напугала ежика… Бьет — значит, любит, слышала поговорку?

Я тяжко вздохнула. А можно мне другого помощника?

— Сема, я серьезно. У меня есть жених, я его люблю. Тебя как мужчину я не воспринимаю совершенно, — я попыталась поговорить серьезно. — Давай мы как-то решим, что я не милочка, не милашка, а Милана. Можно Милка. Все.

— Ладно, не злись. Ты все, закончила?

— Нет, сейчас отдохну и снова полезу. Иначе от князя не отвяжешься. Чем быстрее я эту дрянь отрегулирую…

— Тем быстрее он тебе другую работу найдет, — пожал плечами парень. — Ты как вообще в это форменное рабство вляпалась? С отцом так нельзя, дай ему палец, он не просто руку откусит, он тебя целиком заглотит.

— Я его должница вроде как.

— Сочувствую. На будущее — никогда и ни за что не бери у моего отца в долг. И даже подарков не принимай, ясно?

— Я уже поняла. Но спасибо за добрый совет. Жаль, что поздно.

Я молча допила свой сбитень и поднялась. Отряхнула юбку, пролезла под доской. Больше наверх не хочу, грохнусь ведь снова. Снизу пока попробую. И на самых маленьких детальках.

— Крутить, что ли?

— Крути.

И снова: найти, где металл цепляется за металл, сгладить, излишек плюхнуть куда-нибудь… да хоть в ближайший гвоздь. Снять, плюхнуть, крутить, снять-плюхнуть-крутить…

— А ну, маленькая, заканчивай, у тебя уже губы синие, — командует Семка и едва ли не силой оттаскивает меня от механизма. — Ты тут помереть вздумала? Не позволю! Теперь понятно, зачем меня приставили. Сама ты до магического выгорания наработаешься!

Он почти силой впихнул мне в руки кусок хлеба с мясом — и где только взял? А потом усадил меня в бричку и повез домой, постоянно оглядываясь — не померла ли я там ненароком? А мне было хорошо. Ничего не чувствовала: ни тоски, ни тревог, ни желаний. Только усталость настолько сильную, что и руки, и ноги мои спеленала, будто тяжелым одеялом. И в голове блаженный туман. Не осталось ни обид на судьбу, ни гнева на Озерова.

Глава 26. Красная лента

Организм у меня был к работе привыкший, поэтому я утром проснулась бодрая и полная сил. Ну как утром — солнце высоко было. И в доме так чисто, как только возможно при общей степени запущенности. На минутку стало стыдно: Аглая одна тут все намывала.

На столе записка: “Ушла к портнихе, завтрак в печке”. Все же повезло мне с сестрой! Заботливая она. Я быстро перекусила кашей, оделась потеплее… А потом подумала: да какого черта? В юбке больше не полезу наверх, куплю штаны мужские. Пусть потом хоть утыкаются в меня пальцами, пусть хоть что за спиной говорят, а убиться раньше времени от того, что я зацепилось за что-то подолом, ну, или сесть в тюрьму за жестокое избиение княжича Озерова я не хотела.

Да и деньги, в конце концов, у меня были. Довольно, наэкономилась уже. Второй раз я такой потери не перенесу, лучше потрачу с пользой.

Яркой вспышкой пришло воспоминание, будто бы чужое: в той, прошлой жизни подобная ситуация случалась не один раз. Сначала были голодные годы, когда обесценилось все в стране, включая ту сумму, которую я откладывала на автомобиль, а потом я дала денег в долг какой-то подруге и обратно их получить уже не смогла. Похоже, мироздание пыталось преподать мне третий и, наверное, последний урок: не жила богато, нечего и начинать. И вообще — в любой непонятной ситуации, Милан, пей кофе и покупай золото. Ну, или штаны для работы.

В Буйске было солнечно и чисто. Дворники здесь регулярно убирали снег, к тому же его было не так уж и много, и я вдобавок заглянула в обувную лавку. В валенках жарко уже, да и по городу неудобно, промокают.

Продавец в лавке смотрел на меня как-то странно, но товар показывал и нахваливал:

— А вот сафьяновые сапожки на шерстяном подкладе. Не смотрите, что мужские, они, скорее, на отрока. Вам впору будут. А вот эти, расшитые серебряной канителью — для знатных барышень, чтобы по мостовой выгуливаться и подковками по камням цокать. Ножка у госпожи крохотная, подойдет вполне.

— Давайте первые, мужские.

Красный цвет на Юге считался строго мужским. Красные сапоги, красные рубахи, красные портки, красные перчатки женщины не надевали. Да и платье красное — только на свадьбу. Но сапоги были до того хороши — и сели ладно, и не жали нигде, и каблучок небольшой имелся, и без лишней мишуры — что я не удержалась и немедленно их надела. А валенки лучше в руках понесу, нечего.

— А давайте я серебряные набойки на каблук поставлю? Будете по камушкам цокать, как молодая козочка!

— Спасибо, но я прямо в них пойду. Цокать не хочется как-то.

— А, так барышня не из наших краев? — с любопытством спросил продавец, пересчитывая монеты. — В гости к кому приехали?

— Почему так решили?

— Цокать не хотите, а наши барышни непременно каблук подковывают, чтобы на них внимание обращали. Да и пальто на северный лад. У нас все больше полушубки да тулупы.

— А! Я только что с Севера приехала, все верно. Но я местная, дочь ювелиров Ковальчиков.

Внимательно поглядела на лицо пожилого благообразного мужчины: помнит ли таких? оказалось, помнит. Аж застыл, глазами хлопая.

— О… вот оно как! А я слышал, что девчоночку их не до конца убили. Стало быть, вернулись в родительское гнездо?

— Стало быть, вернулась. Буду теперь на князя Озерова работать, его зеркалограф регулировать.

— Ясно-ясно. А что, от папеньки осталось наследство-то?

— Да где там, дом старый только. Кстати, может знаете, кто отремонтировать стены может? А то я пока знакомствами не обзавелась.

— Так сразу и не скажу. Подходите дня через два, поспрашиваю народ. А в доме что, ничего нет? Мебель, может, какая нужна? У меня родич по матери отменные стулья делает.

— Ничего не осталось, все вынесли. Голые стены, даже стекол не осталось, — пожаловалась я. — Придется все заново покупать.

— Ай-яй-яй! — продавец отчего-то заулыбался. — Но вы все равно приходите, я и брата про стулья спрошу.

— Благодарствую, господин?..

— Горшковы мы, барышня Ковальчик. Демьян Горшков.

— Спасибо, господин Горшков, непременно зайду.

Что ж, этот хотя бы не кричал на весь дом, что я дочь убийцы. И не шарахался от меня, как от чумной. Надеюсь, так и дальше пойдет.

В лавке готового платья про Ковальчиков ничего не знали, зато штаны продать отказывались, насилу уговорила девушку, что там торговала. Девица верещала, что позор, что невозможное неприличие, что даже гулящие бабы в портках по улице не ходят. И даже когда я в красках описала, как княжич Озеров мне под юбку заглядывал, все равно сопротивлялась. Пришлось проявить чудеса дипломатии и поклясться, что в городе я поверх штанов буду юбку широкую носить. Никто во мне блудницу не заподозрит. Врала, конечно, но иначе бы не продала.