Лесса Каури - Фаэрверн навсегда (СИ)
От его слов, хлёстких, циничных, насмешливых, веяло какой-то жутью. Я невольно опустила руку, пытаясь нащупать руку Викера — тепло его ладони придало бы мне сил слушать этот бред, не пуская смысл в сердце. Но паладин уже вышел из-за стола и остановился перед вошедшим.
— Та-ма-рис… — простонал незнакомец, растягивая мое имя со сладострастным вздохом. — Я хотел наказать тех, кто привез мне вместо тебя девчонку, но потом передумал. Так получилось даже лучше! Насчет тебя сомнений у меня не было, а вот насчет неё были! Однако теперь развеяны и они. И ты в моих руках!
Он медленным артистичным жестом откинул капюшон, и я увидела, как отшатнулся от него ар Нирн со сдавленным криком, будто от яркой вспышки.
— И все благодаря тебе, мой верный паладин, — почти нежно сказал… Первосвященник Файлинн.
Я никогда не видела его вживую, только на портретах. Но не узнать этот высокий лоб с залысинами, прямой тонкий нос, узкие губы и острый подбородок было невозможно. Изображения не передавали силы взгляда, пронизавшей меня, подобно удару молнии. Карие, почти черные, небольшие глаза были полны огня, воли, привыкшей подчинять. Этот человек сделал себя сам, вытащив из песков времени неизвестного миру церковного служку и проведя его на вершины церковной иерархии. Иерархии церкви, которую он создал сам!
— Тамарис, не слушай его, — сдавленным голосом крикнул ар Нирн, — я не предавал тебя!
На миг, лишь на миг сомнение затопило мое сердце, едва не разорвав его. А затем я прикрыла веки и вознесла молитву Великой Матери… и на душу пал покой. Если мне суждено погибнуть сейчас, пусть мои помыслы будут чисты! Я не стану подозревать человека, с которым нас связывает общая ненависть, одиночество, боль и отчаяние. Я не предам Викера!
— Конечно, не предавал, — усмехнулся Файлинн, делая небольшой шажок вперед. — Ты привел меня к ней, сам о том не зная! Если бы ты сделал это добровольно, я сохранил бы тебе жизнь и рассудок… или что-нибудь одно! Но ты выбрал путь предателя, худшего из всех возможных! Ты предал МЕНЯ!
С последними словами что-то стало меняться в лице говорившего. Оно сузилось и растянулось, подернулось дымкой, как морок. Вместе с тем его голос становился ниже и последние слова он проревел так, что дом содрогнулся, а из трубы в печь просыпалась зола. Пораженная, я не успела среагировать, когда паладин с криком ярости поднял руку. Сначала решила — ар Нирн всё же бросится на меня в своем отчаянии отступника, но после увидела, как побелели его пальцы, сжимающие рукоять меча, как дергается клинок из стороны в сторону, будто змея. С новым криком Воина Света ремешки с рукояти опали, явив миру позолоту и орнамент рыцаря Единого. Меч вырвался из руки хозяина, отлетел к Файлинну, разворачиваясь в полете, и… метнулся к Викеру. Удар пробил паладину грудную клетку, отшвырнул его к стене дома, пригвоздив, как бабочку, в простенок между окнами.
Я пыталась закричать, но голос пропал, оставив мою ярость немой. Бросилась на врага, вращая сармато, но тот, ударившись о невидимую преграду, издал такой треск, словно орех раздавили, и сломался пополам. А меня охватило странное оцепенение. Будто кости вытащили из тела, сделав его мягким, как желе. Спустя ещё мгновение я поняла, что ступни не касаются пола. Я висела в воздухе, подвешенная не неведомые веревочки. Жалкая кукла в руках Первосвященника.
Лицо Файлинна неожиданно оказалось очень близко. Узкие губы облизал яркий кончик языка. Тонкие веки чуть прикрыли довольно блестевшие глаза.
— Та-ма-рис, — по слогам произнес он мое имя, — Та-ма-рис…
И обернулся, оказавшись лицом к лицу с сестрой Кариллис.
— Изыди из дома моего, сукин сын, — рявкнула та, занося над ним сармато.
Лёгкое движение руки отшвырнуло ее прочь, как щепку порывом ветра. Она ударилась о стол и грудой тряпья упала на пол, затихнув. А Файлинн снова повернулся ко мне. И принялся разглядывать, молча, довольно усмехаясь. Я же пыталась запомнить его лицо, каждую пору, каждую клеточку, и думала, неужели его бог дал ему такую силу, какой не обладал ни единый пастырь ни одного из богов Пантеона, включая Сашаиссу? И не могла поверить в такое! Бог дает пастырю силу слова, силу возрождать души, споткнувшиеся, сошедшие на кривую дорожку, рухнувшие в бездну отчаяния. Что это за бог, дающий силу убивать движением руки?
Огонь, спящий в печи, вдруг поднял голову и запел, гудя все сильнее. На пол просыпались искры, заставив затеплиться домотканый половичок. Потянуло горелым.
Файлинн сорвал с меня платок, распустил тугой пучок волос и намотал их на ладонь. Поднес к лицу, вдохнул, тихо застонал.
— Ублюдок, — прошипела я. — Когда-нибудь королева пожалеет, что приблизила тебя, не подумав о последствиях!
Его лицо было очень близко. От истошного блеска глаз мне хотелось провалиться в темноту небытия.
— Королева — моя ручная собачонка с двенадцати лет, Тамарис! С тех самых пор, как я был у нее первым! Думаешь, кто научил ее тому, чем она сводит с ума своих рыцарей нынче? Она боится вздохнуть без моего одобрения… и это мне уже надоело!
Чувствуя, как от ужаса заледеневает все внутри, я нашла в себе силы спросить:
— И что ты хочешь сделать?
— Я? — улыбнулся он, мимолетно коснувшись своими губами моих, и обвел пальцем контур моего лица. — Я хочу новую королеву!
Я приходила в себя медленно, будто выплывала из глубины. Запахи, которые ощущала, были вестниками беды. Пахло пылью богатых покоев, полных тканей и мехов, сладкой горечью каких-то воскурений и, едва уловимо, дорогими женскими духами.
— Чем больше смотрю на тебя, Тамарис, тем больше понимаю, как ты хороша! — раздался рядом ненавистный голос. — Надо было раньше приниматься за монастыри Сашаиссы, тогда ты досталась бы мне совсем юной!
Я посмотрела на своего врага, того, кто стоял за пламенем, поглотившим Фаэрверн, и мне стало страшно. В его глазах воронками кружилась чернота, манящая, засасывающая, как болото, нет, как грязевые топи. Чтобы не дать себе слабости, спросила с намёком на вызов:
— Как досталась тебе Атерис?
Файлинн со вздохом откинулся на спинку стула. Он, словно добрый дядюшка, пришедший навестить больную племянницу, сидел рядом с кроватью, на которой лежала я, скованная неестественным оцепенением.
— А-те-рис, — пропел он так же, как ранее моё имя, — А-те-рис… Признаюсь, я ждал от неё большего! Я хотел вырастить королеву, под знамёна которой в святом походе за веру встанет не только Вирховен, но и соседние государства! Однако это ей оказалось не нужно, не интересно! Чувственные наслаждения — вот любимое занятие Её Величества. О да, она ненасытна…
