Айви Девлин - Красная луна
— Ты думаешь, что я могу рассказать кому-то, кому об этом лучше не знать. Кому?
— Некоторые люди могут заставить тебя сказать что-нибудь такое, чего ты вовсе не хотела говорить, — тихо ответила Рене. — Могут добраться до самого сердца, а я… мне очень важно, чтобы с тобой все было хорошо. Поэтому я не хочу, чтобы ты выходила до нашего отъезда. Поехали домой, я приготовлю поесть, а потом ты сможешь отшлифовать доски для крыльца, а я займусь организацией нашего путешествия.
— Бен не такой, — сказала я, догадавшись, о ком она говорила, — и поняла, что не ошиблась, потому что она промолчала. Просто ненадолго закрыла глаза, а потом посмотрела на меня:
— Давно ты его знаешь?
— Не очень, — ответила я. — Но мы…
— Понимаю, — перебила она. — Я вас вчера застала, и я вижу, что ты к нему что-то чувствуешь. Но иногда бывает, что кто-то что-то скажет, и ты больше ни о чем думать не можешь. Ни о ком. Ты сейчас очень уязвима, после всего, что случилось, ты на все очень чутко реагируешь, а я не хочу, чтобы тебе стало еще больнее. Так что да, когда я говорю, что тебе лучше не выходить, это означает, что тебе лучше и с Беном не встречаться.
— Но он не сделает мне больно, к тому же он не может заставить меня сказать то, чего я не хочу говорить, или сделать что-то, чего я не хочу делать. Мы…
Я замолчала, потому что поняла: я не знаю, что сказать. Что мы с Беном можем читать мысли друг друга? Что он говорил то же самое, что и Рене — просил меня не ходить в лес, и что я не послушалась? Что по какой-то причине его с Луисом способности заставлять людей что-либо думать или делать на меня не действуют? Что Бен, как и Рене, считал, что я как-то связана со всем произошедшим?
Даже мысли об этом казались безумными. Я была обычной девушкой, которая ничего из себя не представляла, но которая видела, как рухнула ее жизнь, и…
Из-за уха снова выскочила прядь кроваво-красных волос и легла мне на лицо, огибая подбородок. Концы загибались кверху, к губам.
Не могли же волосы пахнуть кровью.
Но они пахли, и теперь я была почти уверена в том, что поняла, что это значит. Лес горевал.
Я задрожала. Рене мягко, очень мягко сказала: «Идем», и мы пошли обратно к церкви. Когда мы направились к машине, то увидели Рона — он помахал нам рукой.
— Привет, — поздоровался он и застыл, глядя на мои волосы. — Ты… Эйвери, что с тобой? — спросил он, широко раскрыв глаза.
Мне не хотелось его расстраивать. Он уже видел достаточно смертей, он присматривал за мной, когда мне было настолько плохо, что я даже не могла пошевелиться. Когда я сидела рядом с останками своих родителей, вся в крови, он мне помог.
— Пыталась покрасить волосы, да не получилось как следует, — попыталась сказать я как можно беспечнее. — Хотела сделать мелирование, и вот что вышло. — Я спрятала кроваво-красные волосы за ухо. — Хуже всего, что закрасить можно будет только через день.
Я не знала, правду я говорю или нет, но Рона мои слова, похоже, обрадовали. Он несколько расслабился, улыбнулся Рене и сказал:
— Пожалуй, это единственное, чего не делал Джон в молодости, чтобы позлить тебя.
Рене рассмеялась. Напряженно, но все же это был смех; а я с грустью подумала о том, что папа не знал, как Рене его любит. Мне было жаль, что они не разговаривали… когда у них была такая возможность.
— Да, волосы он ни разу не красил. Хотя стричься вы в школе наотрез отказывались.
— Нет, я не отказывался, — возразил Рон, улыбаясь, а потом посмотрел на меня: — Я… Эйвери, я понимаю, что тебе тяжело, но когда ты узнала о том, что случилось с Тантосами, ты ничего больше не вспомнила? Ну хоть что-нибудь?
Нет. Только то, что мама настойчиво просила меня сходить за грибами. И серебряные вспышки.
Очень яркие серебряные вспышки, нечеловечески быстрые, они казались чудовищно злыми…
Они были злыми.
— Нет, — ответила я. — Я старалась, но…
Я замолчала. Я стыдилась того, что не оправдываю возложенных на меня надежд.
— Ничего страшного, — сказал Рон. — Я помню, в каком состоянии тебя нашел. Агент из ФБР заинтересовался тобой в первую очередь, как будто ты подозреваемая! Но я объяснил ему, что к чему. Ты жертва. Я знаю это, Эйвери. Я хочу, чтобы ты понимала, что я сделаю все, что потребуется, чтобы оберегать тебя. Я о тебе позабочусь.
— Спасибо, — сказала я.
Он кивнул, повернулся к Рене, приподнял шляпу и пошел к своей машине. По пути ему встретился Стив, и Рон кивнул ему.
Я насторожилась, когда до меня дошло, что Стив направляется к нам.
— Идем, — прошептала я, как наэлектризованная.
— Рене, — поздоровался Стив, и я вздохнула, чем заставила его сначала посмотреть на меня, а потом продемонстрировать улыбку Рене.
Он подошел к нам. К бабушке.
— Я лишь хотел попросить вас еще раз обдумать мое предложение, — сказал он. — Предлагаю ту же сумму, что и в первый раз, несмотря на второе убийство. — Он сунул руки в карманы. — Мне кажется, с учетом последних событий Джон бы не хотел, чтобы вы оставили этот участок себе. Он хотел, чтобы лес был полон жизни, а… Подумайте об этом, ладно? Пообещайте мне.
— Обещаю, — сказала Рене, и Стив улыбнулся.
— Если захотите поговорить, можете звонить в любое время, — добавил он и направился к своей машине.
Как только он ушел, я повернулась к Рене:
— Ты не продашь лес!
— Эйвери, дома уже, считай, нет… Я не могу помешать им его снести, а твой отец… И он, и твоя мама умерли там, а теперь и еще одна семья, — заговорила Рене. — Ты думаешь, он хотел бы, чтобы ты владела этим участком? Чтобы мы его сберегли? Думаешь, он хотел бы, чтобы ты продолжала туда ходить?
— Хотел бы.
— Нет, не думаю. Он предпочел бы, чтобы ты была в безопасности. Он любил тебя больше, чем лес.
— Не продавай его. Лес принадлежит только самому себе, — сказала я, и собственный голос показался мне каким-то странным. Тон почему-то получился приказным. Это, казалось, шло откуда-то с такой глубины, о которой я даже не подозревала, и когда я закончила, то поняла, что моими устами говорил лес.
Он действительно чувствовал, что в нем происходило, не как человек, а глубже, превосходя границы времени, как понимала его я или кто-либо другой, и теперь я стала его голосом.
Несовершенным, облаченным в человека голосом.
Я действительно была избранной, Луис все верно сказал. Окрасившиеся за ночь волосы указывали на мою силу. Теперь я ее чувствовала. Нелегким, ожидающим своего часа чувством, которое примешивалось к горю, связанному с утратой родителей, и волнению за Бена.
