Королевская пешка (СИ) - Буланова Юлия

Я боялась за Энираду, за себя, за ребенка, которому еще только предстоит появиться на свет.

Лель как-то незаметно перебрался из госпиталя со мной во дворец, превратившись из славного парня, готового помочь и поддержать в тень, следующую за мной по пятам. Он заставлял меня есть. Убеждал, что все будет хорошо, хотя сам в это не очень верил. Воевал с фрейлинами. Что удивительно, несносные девицы его слушались.

Мы открыли шестнадцать приютов. И это было во многом его заслугой.

Я училась у него и не считала это зазорным. Взгляд. Наклон головы. Тембр голоса. И непоколебимая уверенность в том, что его приказ будет исполнен.

Ему не смели перечить. Тогда как мне приходилось своей волей прогибать стену всеобщего неподчинения и это вытягивало последние силы.

— Зря мы сюда пришли, и вообще, прилетели. — произношу, наверное, в сотый раз.

Лель, стоящий за моей спиной, построил кислую мордашку и тяжело вздохнул. Ему уже надоело повторять, что Раду, непременно захочет меня видеть. И мой вид не должен его сильно испугать.

Я, с одной стороны, понимала, что мой муж принял самое активное участие в процессе, последствия которого сейчас мы наблюдаем. С другой, синяки под глазами, нездоровая бледность и грудь, которая сейчас ни в какие платья не вмещается, даже мне кажется не самым эстетичным зрелищем. Видеть на его лице отвращение мне совсем не хотелось.

Но ничего не поделаешь.

Князь повелел мне посетить базу обеспечения "Изумрудный мост".

И я сначала обрадовалась. Не испугало даже то, что это почти что зона боевых действий. Так хотелось увидеть Раду. Обнять и почувствовать его тепло.

Страхи и сомнения пришли позже.

А еще и курятник мой устроил истерический бунт. Со мной никто из фрейлин, кроме Лады, лететь не согласился. Но этой сам черт не брат. А остальные массово в обморок грохнулись.

Моя первая встреча с Ладкой была незабываемой. Одна из моих «птичек» истерику устроила. Прямо в госпитале. Что я ее бедную обижаю, унижаю, эксплуатирую. И все в подобном стиле. Завершила она свою обличительную тираду тем, что ни одна приличная аристократка подобное отношение терпеть не будет.

— Позорище! – простонали откуда-то сбоку, и я обратила внимание на девушку, которая сидела на постели и разрабатывала кисть правой руки эспандером. Внешность она имела сногсшибательную. Эдакая монументальная дева-воительница, которая и в горящую избу войдет и коня на скаку остановит. Не то, что местные доходяги. Золотая коса до пояса. Глаза, как небо. – Айка, я тебе всегда говорила: вот хочется тебе высказаться, а ты молчи. Тогда хоть какой-то шанс за приличного человека сойти остается. Но мы же умных людей слушаться не умеем.

— Заткнись, уродина, — завизжала вышеупомянутая Айя так, что у меня уши заложило.

Валькирия же смерила девчонку каким-то жалостливым взглядом и спокойно обратилась ко мне:

— Ваша светлость приношу извинения за глупость и несдержанность сестры. Ее к вам пристроили потому, что к самостоятельной созидательной деятельности не способна. Родители надеялись, что ваш благородный пример ее… вдохновит.

Я не удержалась от брезгливой гримасы. Что называется: «На тебе, боже, что нам не гоже».

— Мне казалось, что стать приближенной княжны – это честь не только для самой девушки, но и всего рода, который она представляет.

— В нашем поколении одни и сплошные мальчишки даже у дальней родни – шестнадцать человек… и мы. Но только сестра по экстерьеру подошла. Не мне же во фрейлины идти, в самом деле.

— Почему?

— Да я всю жизнь с отцом в казармах провела. О светской жизни знаю только то, что она существует. И, внешность, опять же. В общую эстетику не попадаю.

— А как дела обстоят с честью и совестью? – Девушка вспыхнула, а глаза ее загорелись злым огоньком. Такое у офицера спрашивать – почти оскорбление. На что, собственно, и расчет. – Они для меня важнее, как вы выразились «экстерьера». Подумайте об этом на досуге и передайте семье. Настоящие бойцы нужны не только на передовой. И если ваш род не готов предоставить их мне, надеюсь, он способен обойтись без диверсий.

Лада пришла ко мне спустя три дня и слово в слово повторила то, что целую вечность назад сказал мне Лель:

— Вручаю вам свою жизнь и честь. С этого дня и до последнего вздоха.

Что интересно, другие девушки подобных клятв мне не приносили. Впрочем, это дело добровольное. Я ведь кто? Чужеземная принцесса, которую с Талие связывают всего две тонкие ниточки – Энираду и наша еще нерожденная дочь.

Мне предлагали дождаться возвращения Раду в его каюте на станции, а не на подмостках стыковочного ангара. Но я побоялась войти туда, куда сам владелец меня не приглашал. Было страшно найти там следы женского присутствия. Не потому, что люблю его. Тут дело было скорее в том, что я сама по себе ему не нужна, но в любой момент могу стать досадной помехой.

Как доверять тому, кто тебя не любит? Никак. Вот и моя семейная жизнь состояла из сомнений и ожидания предательства.

Рев боевой тревоги оглушил и дезориентировал.

— Прорыв кольца охранения, — скупо ответил Лель на мой вопросительный взгляд. – Все корабли готовые к вылету будут брошены в атаку. Как и те, что сейчас находятся на подлете к станции.

Я пошатнулась, потому что в одном из таких кораблей был Раду.

Вдруг захотелось, чтобы кто-нибудь успокоил, пообещал, что все будет хорошо. Но те, кого я уже считала друзьями, не имели привычки лгать даже во спасение.

И снова минуты растянулись в вечность. Говорят, на войне всегда так. И поэтому двадцатилетние ребята возвращаясь с полей сражений начинают смотреть на мир выцветшими, как от старости глазами.

Когда с шипением открылся большой шлюз и на площадку высыпала пара сотен солдат я, похоже, накрутила себя до крайности.

Ком в горле. В глазах слезы.

Чертова беременность.

Чёртовы гормоны.

Ведь я не люблю его. Не люблю! Мне должно быть плевать жив он или мертв.

Почему же так холодеют руки и темнеет в глазах при одной только мысли, что его больше нет?

Не знаю, кто меня подтолкнул в спину Лель или Лада. С них обоих станется. Никакой почтительности, которую они компенсируют преданностью.

А я, сделав первый шаг не могла уже остановиться. Мне уступали дорогу, пропуская вперёд. А в конце этого коридора стоял Энираду. Такой, каким был в тиверийском дворце. Гордый. Застегнутый на все пуговицы. Отстранённый.

Я сбилась с шага, поймав его пустой безразличный взгляд.

Остановилась.

Та ещё будет сценка, если я ему на шею брошусь, а он меня оттолкнет.

И тут Раду, тяжело, словно ломая свою ледяную броню двинулся навстречу мне. А я не могла пошевелиться с ужасом глядя в его глаза, в которых война уже выжгла что-то важное. И даже не заметила, как он сорвался на бег и преодолел разделяющее нас расстояние буквально за пару секунд.

Муж заключил меня в стальные объятья и начал покрывать жадными поцелуями мои щеки, губы и глаза. Его потрескавшиеся губы царапали кожу. И отчего-то было плевать на то, что свидетелями этой личной сцены стал целый взвод солдат.

А я безостановочно шептала: «Люблю» и плакала.

Отступление

Раду играл в гляделки с Эстерази, раздражая, провоцируя. Но молодой офицер оставался спокоен, и даже несколько безразличен к попыткам сюзерена выбить у него почву из-под ног.

— Чего ты добиваешься? – спросил княжич, не стараясь скрыть раздражение.

— Служу княжеской семье.

— Разве? А мне сказали, что служишь ты моей жене.

— Она в этом нуждается более, чем кто-либо. Ты же ее бросил.

— Я ушел защищать свою страну.

— Трусом тебя никто и не называет. Но это не отменяет того факта, что кое-кто ее оставил совсем одну. Среди людей чужих и настроенных достаточно враждебно. Всем было плевать на твою жену. А Яра, между прочим, почти перестала есть. Потому что беременность дается ей гораздо тяжелее, чем она старается показать. Потому что она за тебя переживает. Ночами в подушку ревет, а утром пытается это скрыть. Ведь княжна должна быть сильной. Никто не позволил ей перекинуться с тобой парой слов. Ты не нашел и минуты, чтобы поддержать и успокоить свою жену в сложное для нее время. Даже о ребенке она не смогла сама тебе рассказать. Кого ты оставил заботиться о ней вместо себя? Или не подумал о том, что она в этом нуждается? – Лель медленно выдохнул, гася раздражение. – Впрочем, не важно. Мы с тобой никогда не ладили, и вряд ли что-то изменится. Но я не желаю моей княжне зла и не позволю кому-то ей навредить.