Сделка (СИ) - Вилкс Энни

Просьба открыть тем временем становилась все очевиднее, раздался женский голос, бормотавший что-то по пар-оольски. Под дверью появилась какая-то длинная травинка, которой девушка размахивала, метя пол, привлекая внимание. Мне сложно было уловить, о чем думает незнакомка за дверью, так как я не видела ее, но, прислушавшись, я ощутила сильный и так чуждый этому расслабленному месту страх.

— Свет, пожалуйста, пожалуйста, открой, пусть она откроет, пожалуйста… — тихо проплакала незнакомка, и я ошарашенно шагнула к двери. Никто из виденных мною здесь рабов не имел в своем сознании образа Света, никто не говорил по-имперски.

Я приоткрыла занавес на резном окошке. Тут же из прорези на меня уставились два светло-серых глаза. Женщина, на вид не больше двадцати, одетая как рабыня, молитвенно сложила руки перед окошком, не сводя с меня своего полного мольбы взора. Губы ее шевелились, и она продолжала просить Свет умилостивить мое сердце. Где-то на лестнице раздались гулкие, неспешные шаги, и девушка широко открыла рот. Лицо ее стало похоже на трагическую маску.

Я понимала, что могу пожалеть. Но Дарис спал очень крепко, а девушка была в таком отчаянии, что у меня начали слезиться глаза. И я отодвинула засов, пропуская ее внутрь.

.

.

В этот раз стук в дверь был уверенным и мерным, будто кто-то вколачивал колышек в бревно. Я знала, что пришли искать мою спрятавшуюся под грудой подушек гостью, и понимала, что просто так пришедшие не уйдут. Они что-то говорили на этом неизвестном мне языке, что-то кричали. Я понимала, что на стук реагировать не могу — они думали, что я глухая — и с напряжением ждала, когда они решатся высаживать дверь. Я подошла к двери ближе, вслушиваясь, мой взгляд растерянно метнулся по комнате — и встретился с серыми глазами спасенной мной рабыни.

Проклятие. Проклятие!

— Эмер обиор тиреандра! — торжествующе, но негромко воскликнула девушка. — Ту ари марион! Мерегса.

Как глупо было все, что я делала: конечно, она все поняла. Как может быть глухой та, что прислушивается к шуму за дверью, кто вздрагивает от стука? Она вылезла из-под подушек, будто больше не боялась быть пойманной, и подошла ко мне ближе. Лицо ее было любопытным.

— Вара ни о? — спросила она, подозрительно сощурившись.

Скрываться дальше никакого смысла не имело. Какая пар-оолка не понимает пар-оольского языка?

— Я не понимаю тебя, — тихо уведомила я ее. — Не на этом языке.

Девушка так широко раскрыла глаза, что они, казалось, должны вылезти из орбит. Четыре косы, заплетенные на пар-оольский манер, смешно подрагивали на кончиках.

— Ты не только не глухая, ты же говоришь как в Империи Рад, — выдохнула она. — Но как?

— Я объясню позже, — шепнула я. — Они не должны знать. Как думаешь, ворвутся?

— Не, вряд ли, — вдруг расплылась девушка в улыбке. — Стылый пот же. Никто не хочет болеть. А твой отец, говорят, ужасно много заплатил. Они любят деньги, побоятся тебя тревожить. Я Янка дочка Кацпера. А ты?

Янка и Кацпер. Темно-русые волосы, серые глаза, коренастая фигура. Я решила, что она была выходцем из Коричневых земель.

— Ния, — представилась я новым именем, протягивая руку.

Янка с силой схватила меня за запястье:

— Как я рада! Ты же меня не сдашь?

— А насколько серьезно ты влипла? — подмигнула я.

Вдруг шорохи за дверью умолкли. Шаги начали отдаляться. Мы стояли, не шевелясь, и смотрели друг на друга, пока не перестали их слышать, а потом Янка бросилась мне в ноги:

— Пожалуйста, спрячь меня до ночи! Я все сделаю! Я буду вечно тебе благодарна! И я… — тут она подняла на меня цепкие глаза. — Я никому не расскажу, что ты прикидываешься глухой, а на самом деле говоришь только на вражеском языке и не понимаешь родного. Что ты, наверно, шпионка, и твой отец и брат тоже. Имей ввиду, если что, я закричу, меня точно услышат во дворе.

Я заглянула в нее. Янка не задумывалась всерьез о том, чтобы раскрыть мою тайну, но была готова сказать что угодно, лишь бы я ей помогла избежать чего-то, что ее страшило так же, как других страшит смерть. Такая юная, почти еще ребенок — и такая напуганная! Странные образы унижения и боли, которые я не смогла распознать, гнали ее на любые угрозы. Она ждала моего ответа, сжавшись на полу, как загнанный зверек, опасная в своем отчаянии. Мне пришло в голову, что я в клетке могла выглядеть так, и меня замутило.

— Я тебя не выдам, обещаю, — поспешила я успокоить Янку.

Ее глаза расширились, будто она боялась поверить. Но она распрямилась и села на пятки, глядя на меня снизу вверх.

— Правда?

Я протянула к Янке руку в нежном, привычном жесте, и сосредоточилась на ее страхе как на пульсирующем очаге выбрасываемого на поверхность огня. Как давно я не делала этого! Я успокаивала ее — и что-то важное становилось на место внутри меня самой. Постепенно ритм вспышек сгладился, а сама Янка обессиленно завалилась на бок.

— Что со мной? — тихо спросила она. — Это ты сделала?

— Это стылый пот, — соврала я. — Я болею, помнишь? Он делает людей слабыми.

— А, точно. Я поэтому сюда сунулась, чтобы никто за мной не полез. Но мне хорошо, — призналась Янка, поерзав на полу. Недоверие приглушилось вслед за страхом, и теперь она смотрела дружелюбно. — Так бывает, когда им болеешь?

— Бывает, — успокоила я ее. — Голодная? Хочешь фруктов? У меня тут целая чаша.

— Хочу! — неожиданно расплылась девушка в улыбке. Нет, ей не было двадцати. Шестнадцать, не больше. И откуда взялись силы, чтобы подхватиться и в несколько шагов оказаться у стола? — Так ты шпионка? — уточнила она деловито, с аппетитом вгрызаясь в сочную мякоть мангостана. — Я не против, если что.

— Нет, — покачала я головой. Смотреть, как девчушка оживает, было очень приятно. — Я в детстве попала в шторм с отцом, и меня выбросило на другой берег. Я выросла в Империи, училась там говорить и писать. Теперь отец нашел меня и забрал домой… Но понимаешь, я совсем не говорю на нашем языке, только на вашем. Мы с отцом посчитали, что пока я не обучусь, мне лучше притвориться глухой и немой. Как думаешь, хорошая идея?

— Хорошая, — серьезно кивнула девушка, отправляя в рот еще одну белую дольку. — Шпионов казнят. Тебя точно бы посчитали шпионкой и казнили.

— А ты меня не выдашь? — мягко спросила я, уже зная ответ.

— Не выдам, если и ты не выдашь меня, — ответила Янка. — Я тут до ночи. Потом сестра освободится, я ее заберу, и мы убежим из Караанды.

— Теперь ты обо мне все знаешь, — вздохнула я. — А я о тебе ничего. Что ты сделала?

— Я плохая рабыня, — пожала Янка плечами, будто это было яснее ясного. — Я родом из Коричневых земель, слышала о таких? Меня сюда привезли, когда мне было восемь. Потом я работала на полях и ткала, там все строго, но плевать, хорошая ты рабыня или плохая. А потом я случайно сломала правую руку, и мне стало нельзя так работать. Вот, смотри! — Янка потрясла перед моим носом скрюченными пальцами, уродливого излома которых я сразу не заметила. Сердце сжалось от жалости: это не был перелом, скорее, что-то раздробило девочке и пальцы, и кисть. — Ну и меня должны были… ну, того. Понимаешь. А старшая хозяйка этого двора взялась меня обучить. Она такая, спасает бесполезных рабов от смерти, давая им возможность стать полезными. Учит их быть хорошими рабами.

— И как же рабов учат быть хорошими? — спросила я осторожно, боясь услышать ответ.

Успокоенная мной Янка ответила сразу:

— Ну, как везде. Дают мало еды и много заданий на послушание. Ну, и я голодная была. И сестра моя, Вална, то есть не сестра, но мы решили, что мы сестры, ее одновременно со мной взяли. Она тоже была ужасно голодная, а она маленькая совсем. Только лежала в подвале и плакала, у нее живот вспух. В общем, я нашла путь на кухню. И начала туда ходить иногда. Понемножку брала, никто меня не ловил. Наверно, поэтому обучение не сработало, и теперь я плохая рабыня. Я не готова приносить пользу. И меня все время наказывают.