Ирина Молчанова - Реквием опадающих листьев
Лайонел с трудом сдержался, чтобы оставаться невозмутимым. В ее устах все звучало иначе, чем в его собственных.
— Пожалуй, я бы предпочел не знать, кого ты хочешь вместо меня, — наконец признал он.
— Не поверишь, я бы предпочла то же самое! — Девушка села и обняла колени.
Тогда Лайонел поднялся, поправил одежду и протянул Кате руку.
— Уедем? Я не могу контролировать свои ассоциации тут.
Она взяла его ладонь и с сомнением спросила:
— Разве турнир длится не три дня?
— А ты выдержишь три дня Чайковского?
Девушка поморщилась, он присел на корточки и надел ей туфли, побормотав:
— Да и вряд ли кто-то захочет еще сразиться со мной.
— Не льсти себе, — поддела Катя, следуя за ним. — Вильям сегодня едва тебя не победил.
Лайонел улыбнулся.
— Ему никогда меня не победить, потому что он всегда пытается играть честно, а я нет.
Вскоре они вышли из замка, прошли по деревянному мосту надо рвом и двинулись по каменной дорожке вдоль аккуратно подстриженных кустов. За воротами их ждала дубовая аллея с тихим шелестом крон и лимонным блеском луны на ковре из листьев.
Лайонел поймал слетевший с ветки резной дубовый листок и нежно коснулся им щеки девушки. Катя повернула голову, улыбка озарила ее лицо, и хмурая тень ветвей исчезла с него. На щеках заиграли ямочки, совсем недавно заплаканные глаза радостно заблестели в лунном свете.
Молодой человек поддел ногой листья.
— Ну что, будешь собирать свои желуди?
Она обвила руками его шею и, отклонившись, сказала:
— Если только ты мне поможешь найти самые лучшие!
Лайонел притворно нахмурился:
— Ну, только если каждый найденный мною желудь будет стоить тебе поцелуя…
Девушка снова улыбнулась, и он не стал ей говорить, что на самом деле за одну ее улыбку готов собирать с ней тут желуди до рассвета.
Глава 9
Дочь дьявола
промозглым холодом[11]. Бесс, одетая в толстый отцовский свитер и тапочки, вышла на балкон с кружкой дымящегося кофе. По мокрому асфальту стелился туман, небо казалось задымленно-белым. Стояло ранее утро, на улице было тихо и влажно.
Девушка облокотилась на литые перила, отхлебнула из кружки и только тут заметила в углу между прутьями розу, сделанную из красного кленового листка. Стеблем цветку служил зеленый стебелек от настоящей розы, а у основания бутона висела карточка на тонкой красной ленте.
Бесс взяла кленовую розу, в записке значилось: «Для Лизы».
Долго думать, кто бы мог оставить подобный презент, забравшись ночью на балкон, не приходилось. Ни один из ее знакомых не додумался бы оторвать у настоящей розы бутон, чтобы вставить на стебель самодельную замену.
Но как бы нелепо ни выглядел подарок, девушка улыбалась и ничего не могла с собой поделать. Она поднесла свернутый в бутон лист к ноздрям. От холодного аромата защекотало в носу.
Улыбка медленно схлынула с губ, оставив на них металлический солоноватый привкус. Вдруг охватившее чувство паники так сильно испугало, что девушка поранила зубами кожу на губе и даже не заметила, как пошла кровь.
Бесс бросила розу через открытую дверь в комнату и дрожащей рукой вынула из кармана свитера «Беломор» с марихуаной, щелкнула зажигалкой и прикурила. Папирус прилип к окровавленной губе, ароматный дым согрел рот, пальцы крепче обхватили теплую кружку с кофе. Девушка облокотилась на стену и после глубокой затяжки умиротворенно закрыла глаза.
С тех пор как она познакомилась с зеленоглазым парнем, вспышки необъяснимого панического страха перед неизвестностью участились. Всякий раз, когда в памяти возникало красивое бледное лицо или в ушах звучал его голос, сердце до странного сжималось. А следом, словно яркая вспышка, возникал неконтролируемый страх. Он быстро исчезал, но понять, кто его провоцирует, не составило труда. Бесс старалась не впускать нового знакомого в свои мысли; уже дошло до того, что при любом воспоминании о Вильяме у нее замирало сердце в ожидании нового приступа паники и неконтролируемого страха.
— Лиза, я уезжаю сегодня в Новгород и… — На балкон вышел отец, при виде нее забывший, что хотел сказать.
Бесс стряхнула с косяка пепел, отхлебнула кофе и уточнила:
— Куда?
В Новгород, — неодобрительного проговорил Александр Вениаминович, поглядывая на «Беломор» между ее пальцев. С минуту он помолчал и с плохо скрываемой иронией обронил: — Марихуана вместо завтрака?
Поскольку она ничего не отвечала, продолжая пить кофе и курить, отец не выдержал:
— Лиза, господи, что ты делаешь со своей жизнью?!
— «Похищать чужое удовольствие, домогаясь своего, несправедливо», — рассмеялась девушка, протягивая косячок отцу.
Она увидела промелькнувшую в глазах нерешительность, прежде чем тот опомнился и вскричал:
— Ты убиваешь себя!
— Нет, пап, — утешила Бесс, процитировав: — «Наркомания — это многолетнее наслаждение смертью». Многолетнее, понимаешь?
Александр Вениаминович утомленно потер переносицу и устало сказал:
— Вроде бы не глупая, но большей дуры, чем ты, я не видел. — Он махнул на ее комнату. — У тебя есть все, о чем можно только мечтать, ты не нуждаешься, только живи и радуйся…
— Да уж, воистину Уайльд писал: «Быть эгоистом — это не значит жить как тебе хочется. Это значит просить других, чтобы они жили так, как тебе бы хотелось». — Она допила большим глотком кофе. — Ты никогда не задумывался, что радость у каждого своя?
— Но я желаю тебе добра!
Девушка подняла глаза к белому небу.
— О, ну это, конечно, сразу меняет все дело и оправдывает твой эгоизм.
Отец устремил взгляд на ее голые ноги и, выходя с балкона, тихо произнес:
— Не стой без штанов, холодно.
Она докурила.
Благодаря отцу день не задался с самого начала. Мотоцикл не завелся, пришлось вызывать такси. Лекции в институте оказались как на подбор скучными и бессодержательными. Так что с последних пар Бесс ушла.
Утренний туман к обеду не рассеялся. Весь город точно окутало прозрачно-белой вуалью. Она стелилась над темной водой Невы и ореолом окружала купол Исаакиевского собора, возвышающегося над домами на противоположной стороне реки.
Девушка пересекла тротуар и уже сошла с поребрика, хотела перебежать дорогу, прежде чем ее достиг серебристый BMW. Но в самый последний момент ее кто-то схватил за локоть. Машина, даже не сбавив скорости, пронеслась в опасной близости от Бесс. Та обернулась посмотреть на своего спасителя и, увидев ухмыляющееся лицо Максана, удивленно спросила:
