Лиза Дероше - Персональные демоны
Пасмурный день подчеркивает серость атмосферы, наполняющей эту часть города. Четыре двухэтажных цементных здания были когда-то белыми, но теперь они имеют закопченный цвет, облепленны десятилетиями грязи, смога и ржавчины. Большинство окон целые, но тут и там виден картон, приклеенный скотчем на грязное стекло. Старый пакет из супермаркета болтается на ветру, зацепившись за ветку полу засохшего растения около дверей моего дома.
Фрэнни смотрит на меня, затем храбро открывает дверь машины и выходит.
— Идем.
— Ваше желание для меня — закон, — говорю я, двигаясь в сторону здания. Я придерживаю дверь для нее, и Фрэнни осторожно ступает внутрь. Она идет за мной по грязной лестнице на второй этаж и ждет в плохо освященном коридоре, пока я достану ключи и открою замок.
— Твои родители на работе? — спрашивает она, когда я переступаю порог и включаю свет.
— Наверно.
Она следует за мной.
— А когда они вернутся домой? — Мне кажется, или ее голос дрожит?
— Без понятия.
— Ну, ладно… А когда они обычно возвращаются домой?
— Без понятия, — говорю я снова. Она внимательно смотрит на меня. — Я никогда не знал своих родителей. — Чистая правда. Демоны не большие фанаты семейного воспитания.
— Ой… Прости. — Ее глаза переходят к серому линолеуму, на котором ромашки с трудом просматриваются за слоями грязи, накопленной годами. — Так с кем ты тогда живешь?
— Ни с кем.
Ее глаза возвращаются ко мне.
— Ты живешь здесь один? — Грейпфрутовая вспышка наполняет воздух… Ее страх. Ммм…
— Ага.
Она стреляет глазами в сторону двери, вероятно, планируя побег.
— Если ты хочешь поехать к тебе домой, нет проблем, — говорю я своим полным надежд голосом.
— Хм… — Она, очевидно, не готова пройти через этот Ад снова. — Все нормально.
Я иду к холодильнику и открываю его.
— Отлично. Хочешь пива?
Я закрываю дверь пустого холодильника, пока две бутылки материализуются у меня в руках.
— Может, нам сначала поработать?
Я открываю обе бутылки и протягиваю одну ей.
— Я работаю лучше, когда немного расслаблюсь, — говорю я, делая большой глоток.
Фрэнни смотрит на пиво в своей руке и немного отпивает, затем оглядывает все вокруг.
Я демон, не свинья, поэтому держу свое жилье в относительном порядке. На кухне в мойке нет грязной посуды или испорченной пищи, в основном потому, что я не нуждаюсь в еде. По той же причине нет стола и стульев. Шкафчики окрашены в черный цвет, а стены, когда-то белоснежные, в настоящее время скорее серые с облупившейся краской и штукатуркой.
Квартирка меленькая и, кроме кухни и ванны (которая тоже совсем чистая, потому что она мне не нужна) в ней нет почти ничего… Все пространство занимает огромная кровать с черными коваными спинками, черным стеганым одеялом и большим количеством черных подушек. Под ней лежит толстый черный ковер.
— Какая здоровенная кровать, — говорит Фрэнни, уставишься на черную массу посередине комнаты. Затем она переводит взгляд на меня и становится пунцовой.
— Ммм… — соглашаюсь я. — А какая удобная.
Ее взгляд направлен в пол, а потом она снова на мгновение переводит его на меня, прежде чем начинать осматривать остальную часть комнаты, старательно избегая кровати. Ее взгляд останавливается на картинах, висящих около кухни: три Доре, где изображены различные ступени Ада Данте, и одна Уильяма Блейка — «Искушение Евы» — кульминация карьеры Короля Люцифера.
Фрэнни проходит мимо ванной, и я не пропускаю ее хитрость: она рассматривает меня в большое зеркало, висящее на двери.
Фрэнни по-прежнему изучает мою квартиру от пола до потолка, и, наконец, замечает книжные полки напротив кровати, она останавливается и подбирает потрепанный том, который я оставил открытым на полу… «Божественная комедия» Данте.
Вообще я не равнодушен к Данте: когда-то я был его музой.
Она пролистывает книгу и ее брови удивленно поднимаются.
— Она на испанском.
— Итальянском, — поправляю я.
— Ты говоришь по-итальянски? — с сомнением спрашивает она.
— Si.
— Скажи что-нибудь.
— Sii la mia schiava d’amore, — мурлычу я.
Ее лицо принимает настороженное выражение.
— Что ты сказал?
Веселая улыбка появляется на моих губах.
— Я никогда тебе этого не открою.
Как-то я сильно сомневаюсь, что она согласиться быть моей рабыней любви, в любом случае.
Она смотрит на меня широко распахнутыми глазами несколько секунд, а затем кладет Данте обратно на пол.
Она вытягивает с полки другую книгу… Пруста…
— Французский? — говорит Фрэнни с совсем уж недоверчивыми нотками в голосе.
— Oui.
Она хмурится.
— Да ты шутишь… И много языков ты знаешь?
Все.
— Немного.
Фрэнни отворачивается от меня и ставит Пруста обратно на полку. Она проходит мимо окна, из которого открывается вид на парковку, мельком выглядывая в него. Когда она возвращается в комнату и осознает, в какой близости оказалась от кровати, то делает маленький шажок в сторону. Она прислоняется к стене между огромным стерео с динамиками и стойкой с дисками, доходящей до потолка. Ее глаза рассматривают стену за коваными спинками моей кровати. Она полностью покрыта изображением Пропасти, самой дальней от Врат, где Огненное Озеро доходит до Стен Ада.
Наконец, желание получше рассмотреть картину побеждает страх перед кроватью, и она подходит ближе, беря в руки кисть, стоящую в подставке в углу.
— Кто расписывал твою стену?
— Я сам.
Она оборачивается, чтобы посмотреть на меня.
— Не может быть.
Я не могу удержаться от улыбки, когда она возвращается к росписи и проводит пальцем по контуру синего пламени, извергающегося из красной кипящей лавы Озера.
— Это по-настоящему мрачно… страшно, но здорово. Что это?
— Ад.
Она вновь поворачивается и смотрит на меня в течение нескольких ударов сердца.
— Ну, и где ты хочешь работать? — наконец спрашивает она, оглядывая все вокруг.
Я кидаю взгляд на кровать и улыбаюсь.
Фрэнни дрожит, хотя тут совсем не холодно. Она берет пиво, затем лезет в свою сумку и достает тетрадь, садясь на коврик рядом с кроватью, и делает глоток.
Я подхожу к стерео и включаю Linkin Park, достаточно громко, чтобы басы пробрали меня до костей.
— А где твой телевизор? — спрашивает она.
Я сажусь на ковер рядом с ней.
— У меня его нет.
— А как же тогда ты смотришь Исторический канал?
Мне действительно нужно быть более осторожным.
— Он был, но сломался.
