Лиза Смит - Охотник
– Сводный двоюродный, – ответил он. Так оно и было, хотя Дженни редко об этом вспоминала. Ее мама и мама Зака были сводными сестрами. – И я ничего не могу с собой поделать. Ничего. – Поцелуи стали более торопливыми.
Его настойчивость вызвала в сознании Дженни какую-то новую мысль.
«Есть что-то еще», – думала она, сама не понимая до конца, что имеет в виду.
Потом она прошептала:
– Но Том… – И ужаснулась.
Она ни разу не думала про Тома с тех пор… с тех пор, как…
Ей не удавалось вспомнить.
Зак сказал, что Том тут ни при чем.
– Он недостоин тебя, – выдохнул он прямо ей в ухо. – Он недостаточно любит тебя. Я всегда боялся сказать тебе об этом, но это правда.
Несмотря на худобу Зака, мышцы у него были крепкие. Дженни пыталась протестовать, но слова застряли у нее в горле.
– Ты тоже не любишь его. Ты же не собираешься быть с ним всю жизнь, – тихий, убеждающий голос Зака лился ей в уши.
Он взглянул на нее. Казалось, свет струится из его лица, серые глаза были сейчас светло-голубыми.
– Ты не можешь бороться с этим, Дженни, – прошептал он. – Знаешь, что не можешь.
Дженни закрыла глаза и подняла к нему лицо. Он поцеловал ее, и у Дженни закружилась голова.
Ее губы таяли под его натиском, Дженни чувствовала, что падает в его объятия. Такие нежные поцелуи… никогда еще ее не целовали так трепетно. Мысли ее путались. Она отрывалась от земли, она летела. Она утопала в его нежности, плыла.
Она слушалась одних только чувств. Она ответила на его поцелуй так, как никогда не целовала Тома. Ее пальцы коснулись его волос, должно быть, выбившихся из конского хвоста. Она трогала и трогала их. Они оказались очень мягкими, гораздо мягче, чем она ожидала. Почему-то она всегда думала, что у Зака жесткие волосы, а эти были такими мягкими… как шелк, как кошачий мех…
Дженни услышала собственный визг и поняла, поняла, уже вырываясь и отскакивая назад. Она все поняла.
Глаза Джулиана под темными ресницами сияли, как сапфиры. Полуприкрытые тяжелыми веками, они сейчас были темны от страсти. На нем была клетчатая рубашка, такая же, как у Зака, потертые джинсы, точь-в-точь, как джинсы Зака, точно такие же кроссовки, какие носил Зак. Но такая ленивая, беззаботная грация никогда не была присуща движениям Зака. Волосы Джулиана светились, как песок в лунном свете.
Дженни вытерла рот тыльной стороной ладони. Бессмысленный, запоздалый жест. Она была настолько потрясена, что даже не могла сердиться.
«Я знала? Знала в глубине души, до того как он меня поцеловал, или пока он меня целовал, но до того, как я оттолкнула его, могла ли я осознавать?..»
Она все еще не могла прийти в себя.
– Но откуда ты знал?.. – прошептала она. – Ты вел себя, как Зак, ты говорил о том, что знает только Зак…
– Я наблюдал за ним, – сказал Джулиан. – Я наблюдал за тобой. Я – Сумеречный Человек, Дженни, и я люблю тебя.
Тихий голос завораживал, и Дженни почувствовала, что начинает таять от его звуков.
И тут она вспомнила о Саммер.
Ярость, жаркая и беспощадная, нахлынула на нее, придав ей сил. Она глянула в голубые глаза Джулиана. Снисхождение, которое она иногда испытывала к нему, исчезло. Сейчас она ненавидела его. Не сказав ни слова, она повернулась и выбежала из темной комнаты.
Он последовал за ней, включая по дороге свет. Разумеется, он знал, о чем она думает.
– Саммер согласилась, – сказал он. – Как и все остальные, она по доброй воле согласилась играть.
– Она же не знала, что игра реальна!
Он процитировал строчку из правил: «Я предупреждаю, что игра реальна…»
– Ты можешь говорить все, что угодно, Джулиан. Но ты убил ее.
– Я к ней и пальцем не притронулся. Собственный страх убил ее. Она не смогла вынести встречи со своим кошмаром.
Дженни знала, что спорить бессмысленно, но ничего не могла с собой поделать.
– Это несправедливо! – с яростью воскликнула она.
Он покачал головой, удивленно глядя на нее.
– Жизнь вообще несправедливая штука, Дженни. Ты еще этого не поняла?
Гнев полностью завладел Дженни.
– А кто дал тебе право так играть с нами? Почему ты считаешь себя вправе судить нас?
– Я не нуждаюсь в правах. Послушай меня, Дженни. Законы всех миров – всех девяти – жестоки. Никого в этих мирах не беспокоит судьба отдельного человека, нет никаких прав. Не существует абсолютного добра. Всем правит закон джунглей. Право не нужно тому, у кого есть сила.
– Я не верю тебе.
– Ты не веришь, что мир жесток? – На скамье лежала газета, он поднял ее. – Вот, взгляни и попробуй доказать, что зло проигрывает, а добро побеждает. Докажи мне, что в твоем мире не действует закон джунглей.
Дженни даже не взглянула на заголовки. Она и так многое повидала в жизни.
– Жизнь, – сверкнул Джулиан улыбкой, – имеет и зубы, и когти. А раз так, разве не лучше быть в этом мире охотником, а не жертвой?
Дженни покачала головой. Она не могла не признать справедливость его слов – по крайней мере в том, что касалось жестокости мира. Но сердце у нее болезненно сжалось.
– Я предлагаю тебе выбор, – проговорил Джулиан. Лицо его стало суровым. – Я уже говорил, что, если мне не удастся убедить тебя, я тебя заставлю – любым способом. Если ты не согласишься, мне придется показать тебе свою силу. Я устал от игры, Дженни. Пора принять решение.
– Решение давно принято. Я никогда не буду твоей. Я ненавижу тебя.
Злоба вспыхнула в глазах Джулиана языками синего пламени.
– Ты понимаешь, – усмехнулся он, – что произошедшее с Саммер может случиться и с тобой?
Дженни словно окатило холодом.
– Да, – медленно произнесла она. – Я понимаю.
Да, теперь она наконец поняла. Может быть, она не до конца осознавала это раньше. Не могла поверить, что Джулиан на это способен, или, по крайней мере, думала, что на нее это не распространяется. Смерть – удел взрослых, а не ее ровесников. Ужасные вещи – по-настоящему ужасные – никогда не случаются с хорошими людьми.
Но она ошибалась.
Теперь она понимала это, ощущала сердцем. Иногда самое страшное, что только можно представить, происходит и с теми, кто этого не заслужил. С Саммер. С ней самой.
Дженни чувствовала себя так, словно ей открылся величайший секрет, словно она вступила в некое всемирное общество.
В общество горя.
Теперь она – одна из посвященных. Как ни странно, это успокоило ее. Ее утешала мысль о том, что она не одинока, что на свете много людей, у которых умирали друзья или родители, людей, которых постигло несчастье.
«Нас много, – думала она, не замечая, что плачет. – Мы повсюду. И мы не станем превращаться в охотников, чтобы отомстить за наши страдания другим людям. Никто не станет. Ни один из нас».
