Фиона Макинтош - Гобелен
– Стрелять по моему сигналу! – грохотал Уильям. – Наметьте цель, затем открывайте огонь.
От его слов судорожное щелканье курками прекратилось, и тут красномундирники хлынули сквозь баррикаду. Уильям Максвелл замолк. Добиться метких выстрелов было невозможно, и под дикие вопли горцев Уильям повел людей прочь из дома, на улицу, чтобы начать рукопашную с врагом.
Схватка была в разгаре. Редкие секунды отрезвления от крови окрашивались для Уильяма осознанием: якобиты несут тяжелые потери. Палаш его, как ни часто опускался на головы красномундирников, не наносил существенного урона их армии; преданные вассалы бились не менее храбро, вдохновляемые мрачным упорством своего командира. Англичане попытались поджечь город, но ветер как будто не пожелал вступать в заговор против якобитов. Поджог не удался, хотя дыма оказалось достаточно, чтобы красномундирники получили необходимое им прикрытие. Солдаты генерала Уиллса проникли на задворки особняков – то есть в якобитский тыл. Дом за домом англичане захватывали город. В числе прочих было занято жилище Роберта Паттена – главный наблюдательный пункт.
Уже в сумерках Уильям велел двум разведчикам, в том числе Поллоку, добыть сведения о планах англичан на грядущую ночь.
– Разве не лучше было бы подождать…
– Никого я ждать не собираюсь, Поллок. Насколько я понял, теперь это наша война – то есть война Максвеллов и горских кланов против англичан. Мы отрезаны от прочих, поэтому повиноваться будем лишь собственному рассудку.
Поллок нырнул в дымовую завесу, сгустившуюся к ночи, скрывшую языки пламени – от них осталась только зловещая багровая подсветка.
– Англичанам велено зажечь по свече перед каждым фасадным окном каждого здания, ими захваченного, – выдал Поллок, возвратившись.
– Так давайте их запутаем – зажжем свечи в домах, которые пока принадлежат нам, – сказал Уильям.
В лице Поллока мелькнула неуверенность, однако Уильям, всегда предпочитавший действия раздумьям, сам пошел от дома к дому, лавируя меж огней, ища спасительной тени в предательские моменты вспышек, могущих выдать его врагу. Он принялся зажигать свечи перед окнами зданий, в которых, он твердо знал, засели якобиты.
– Берите в плен всякого, на ком надет красный мундир, – распорядился он перед уходом и подмигнул Поллоку.
Итак, Уильям с риском для жизни вводил в заблуждение вражескую армию; а что же его начальник, Форстер? Форстер спокойно лег спать.
Уильям поздравил якобитов с тем, что потери их невелики; запах крови от собственной одежды и металлический привкус во рту уничтожил порцией вина – и забылся беспокойным сном в доме обедневшего престонского дворянина, в уголке гостиной.
В воскресенье, 13 ноября, события стали развиваться по новому сценарию. На подмогу генералу Уиллсу прибыл генерал Карпентер и привел три подразделения драгун. Фортуна отвернулась от измотанных шотландцев. Англичане взяли их в кольцо, а собственные баррикады оказались западней. Город был осажден.
Уильяма по-прежнему называли не иначе, как героем, – даже когда он предложил предводителям кланов разработать план отступления.
– Зато мы сохраним людей. Битву можно продолжить и завтра, и послезавтра. Не продадим наши жизни за бесценок, – увещевал Уильям, рискуя заслужить прозвание труса.
Впрочем, сроки были упущены. Драгуны Карпентера заняли ливерпульский тракт, храбрые шотландцы оказались в окружении. Якобиты собрали военный совет; Форстер с Макинтошем вяло переругивались до зари, комната пропиталась ядом взаимных обвинений и угроз. В итоге Форстер сдался, к негодованию Уильяма и самых ярых якобитов. О капитуляции было объявлено англичанам; Форстер согласился на все условия правительства.
– Какого черта? – прорычал Уильям. Вопрос был адресован Старому Борлуму.
Тот только вздохнул.
– Их больше, сынок; красномундирников больше, чем нас. Пока они обсуждали условия, я был в числе заложников. Уиллс прямо мне сказал: дернусь – и он устроит в городе резню, ни единого повстанца в живых не оставит. Но вообще-то мы вашему плану последовали, Максвелл. Вы же говорили – продолжить борьбу можно и завтра, и послезавтра.
В версию Уильям не поверил – даром что она, похоже, перешла в разряд официальных.
На следующий день на рыночной площади Престона выстроили более полутора тысяч соотечественников Уильяма. Головы у всех были низко опущены в знак поражения. Повстанцев провели перед генералом Уиллсом и драгунами Карпентера, велели сложить оружие. Скорбная гора копий, палашей, пик и немногочисленных мушкетов, а также вил и топоров росла под хохот и шуточки – красномундирникам было весело, Уильяму – тошно.
– Смеются они! – воскликнул он. – А сами попрятались от фермерских железяк, будто трусливые псы! – Разумеется, выкрик был бессмыслен, безнадежен и грозил усугубить положение Уильяма.
– Милорд! – взмолился Поллок, побледнев от страха за своего командира. – Подумайте о своей семье, милорд!
– Если мне суждена лютая смерть, мой сын, по крайней мере, будет знать: я плюнул в рожи этим протестантам – отродьям блудниц, – с вызовом возразил Уильям.
Выстрел грохнул так близко, что Уильям поневоле опустил взгляд – не его ли ранило? Но нет, он был целехонек. Зато Поллок больше не стоял рядом с ним – он рухнул на мостовую, из-под спины струилась кровь, остекленевшие глаза смотрели в небо.
Уильям скорчился над Поллоком, поместил его голову себе на колени.
– Мальчик мой!
– Простите, милорд… – выдохнул юноша, и голова его свесилась набок, ибо жизнь покинула пределы тела. Сердце Уильяма сжалось от бессильной ярости.
– В вас, милорд, я стрелять не стану, – пообещал английский офицер. В голосе, по-женски тонком и жеманном, слышалась издевка. – Генерал Уиллс сказал, вы – слишком ценная добыча. Но я не потерплю оскорблений, даже от пленника столь высокого ранга. Оскорбление заслуживает наказания, чтобы другим якобитам неповадно было. – Англичанин сплюнул только что не на колено Уильяму. – Вот почему я дал возможность этому юноше принять наказание за вас – как и подобает доброму и преданному вассалу. Уверен: вы доходчиво объясните его родным, при каких обстоятельствах он расстался с жизнью, и они простят вас.
Уильяма трясло от ярости. Подле него остановил своего скакуна генерал.
– Не будьте глупцом, Нитсдейл. За каждое действие или слово, оскорбительное для моих солдат, я велю уничтожать по десятку ваших фермеров.
Уильям взглянул генералу прямо в ледяные, немигающие глаза. Генерал пожал плечами.
