Райчел Мид - Сны суккуба
— И еще… плохо танцует.
— Насколько плохо?
— Ну… плохо.
— А можно поконкретней?
— Помнишь фильм «Джильи»?
— Господи Иисусе. С чего ты взяла, что я возьму дерьмовую танцовщицу?
— Саймон! — протестующе воскликнула я. — Они все у тебя дерьмовые.
— Не все, — сказал он. — И это не значит, что мне нужна еще одна. У нас свои стандарты, знаешь ли.
Я смерила его ядовитым взглядом.
— Ладно, ладно. — Он провел рукой по зачесанным назад волосам. — Что мне за это будет?
Тут я вознегодовала.
— О чем ты? У тебя будет танцовщица-суккуб! Что еще надо?
— Суккуб, которого я беру из милосердия. Оказываю тебе любезность.
Взгляд его сделался расчетливым. Словно он собирался предложить контракт. Да, хороший черт выйдет из него однажды.
— Хочу тебя. На этой неделе потанцуешь у меня два вечера.
— Нет.
— Один вечер.
— Саймон, я ни за что не стану здесь танцевать. Даже из милосердия. Придумай что-нибудь другое.
— Ну, ладно. — Он призадумался. — Хочу тебя.
— Эй, я уже сказала…
— Не как танцовщицу. Просто тебя. Сейчас. На столе.
Я вздохнула. В этом смысле…
— Имею я право, раз уж вынужден нанять плохого суккуба, трахнуть хорошего?
— Интересная логика. А твоя душа тебя не волнует?
Он посмотрел на меня так, словно поверить не мог, что у меня хватило наглости об этом спросить. Точь-в-точь как посмотрела на него я, когда услышала о стандартах в «Ударе ниже пояса».
— Заметано. — Я встала. — Только не в этом обличье. Выбери какое-нибудь другое.
Саймон фыркнул.
— Нужна мне модель в шмотках от Энн Тейлор![3] В задницу… Хочу шестнадцатилетнюю Лайзу Миннелли. В школьной форме.
Я вытаращила глаза.
— А как выглядит школьная форма?
Он начал расстегивать брюки.
— Ты же умница. Придумай что-нибудь.
Я еще раз вздохнула и перевоплотилась. В малышку с черными, коротко стриженными волосами. С гладкой, как у ребенка, кожей. В юбочке из зеленой шотландки, с такой же жилеткой. Саймон одобрительно хрюкнул.
Я повернулась к нему спиной и пригнулась к столу, надеясь, что все произойдет быстро. Не будь он так похож на ласку… было бы, наверное, легче.
Он провел руками по моим ногам, задрал юбку. И вдруг застыл.
— Стринги? Ты спятила, женщина?
— Мерзавец, — сказала я.
И превратила стринги в белые хлопковые трусики.
— Не понимаю я этого.
Он стянул их и вошел. Во всяком случае, я так предположила. Не слишком-то он был хорошо оснащен. Страшно хотелось спросить: «Ты уже там?» Но я сдержалась — ради Тауни. Не желая рисковать, что он обидится на меня и не возьмет ее на работу.
Размеров Саймону не хватало, зато пыла было не занимать. Он вцепился мне в бедра, больно царапая ногтями, и принялся пахать так усердно, что пришлось ухватиться за стол покрепче. Потом, разнообразия ради, перевернул меня на спину. Расстегнул блузку и лифчик, обнажил маленькие дерзкие грудки, едва достигшие поры расцвета. Не сводя с них глаз, закинул мои ноги себе на плечи.
Затем вернулся к делу и, когда достиг финиша наконец, порадовал меня приливом энергии. Не слишком сильным — Саймон, считай, уже работал на ад. Но очень мне нужным.
Он отпустил меня. Я села на столе. Чувствуя себя удовлетворенной хотя бы энергетически, если не физически. Ничего особенного я не делала, разве что изображала удовольствие, но Саймон взирал на меня так, словно мы прошли всю «Камасутру».
— Это стоит того, чтобы принять на работу неумелого суккуба, — сказал он довольно, натягивая брюки.
Мне хотелось сказать, что лучше бы он воздержался от подобных суждений, пока не увидит Тауни воочию. Но я всего лишь улыбнулась. Ибо знала, когда следует промолчать.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Саймон дал энергии не слишком много, но мне опять приснился этот сон.
Он начался с того же мытья посуды, и все повторилось — я сновиденная заглянула в гостиную, улыбнулась девочке. И вернулась к посуде. Я настоящая беззвучно молила ее заглянуть туда еще раз. Мне хотелось смотреть на малышку снова и снова. Этими кудряшками и глазками с длинными ресницами я могла бы любоваться вечность.
Словно услышав, сновиденная я повернулась к двери в гостиную. Девочки там не оказалось. Во сне я быстро вынула руки из воды. В тот же миг послышался шум падения. Затем плач. И я проснулась.
Было утро. Энергия пропала. Что меня, по правде говоря, уже не удивило. Странным было другое — ощущение холода, пробиравшего до костей. И сырости, как будто я лежала в воде. Я пощупала себя за руку. Та оказалась сухой. Тем не менее пришлось надеть самый теплый свитер, какой нашелся в доме, и только после этого мне удалось согреться.
В магазине работы в тот день хватало, но все шло, в общем-то, как обычно, пока Мэдди, уже в конце дня, не напомнила, что вечером я обещала с ней куда-нибудь пойти. Услышав это, я чуть в витрину не влетела. Поскольку накануне умудрилась пообещать вечер еще и Сету. Со мной такое случалось, когда я чувствовала себя выбитой из колеи.
Пришлось, как я частенько поступала, решить проблему путем объединения обоих обязательств в одно.
— Мэдди хочет потусоваться сегодня вечером, — сказала я Сету. — Кажется, ей одиноко. Ничего, если я возьму ее с собой?
— Конечно, — ответил он, не отрываясь от ноутбука.
Мэдди я сказала:
— Сет должен сегодня посидеть с племянницами. Не возражаешь присоединиться?
Она, в отличие от Сета, задумалась ненадолго. И выглядела при этом скорее озадаченной, чем огорченной.
— Я вообще-то с детьми не очень… Не потому, что не люблю их… просто не знаю, что с ними делать.
— Девочки чудесные, — заверила я ее. — Они тебе понравятся.
Хотя на самом деле чувствовала себя немного неловко, вынуждая ее принять участие в семейном мероприятии Мортенсенов. Почти всю дорогу Мэдди молчала, думая неизвестно о чем. Родные Сета жили на севере города, возле Лейк-Форрест-парк. Дома на их улице казались сделанными под копирку, зато в них было где разместиться двоим взрослым и пятерым детям, и ради этого, видимо, стоило идти на жертвы.
— О господи, — сказала Мэдди, когда мы вошли.
Взору предстали сразу все пять дочерей семейства Мортенсен. В возрасте от четырех до четырнадцати лет, светловолосые и голубоглазые, как их матушка.
— Кажется, это была не очень хорошая идея…
Я огляделась. Сет приехал первым, Терри и Андреа уже отправились за покупками. Мы угодили в разгар какого-то спора. Четырнадцатилетняя Бренди пыталась перекричать девятилетнюю Кендалл и двойняшек Морган и Маккенну, которым было по шесть. Молчала только четырехлетняя Кейла, сидевшая на диване рядом с дядей. Понять с ходу, о чем спор, было невозможно.
