Айзек Марион - Тепло наших тел
Некоторое время Джули молчит, но когда я уже готов выйти из укрытия, вдруг закрывает глаза и со смехом качает головой.
— С ума сойти… я скучаю по этому… Я скучаю по Р! Безумие… а впрочем, почему? Только потому что он… такой, какой есть? И вообще, "зомби" — дурацкое слово. Название для того, чего мы не понимаем. И что такого в имени? Если бы мы… Если бы можно было… — Она замолкает, подносит диктофон к лицу и угрюмо его разглядывает. — Какая все-таки хрень этот аудиодневник, — бурчит она. — Не мое. — И швыряет диктофон вниз. Отскочив, он падает мне под ноги. Подбираю, засовываю в карман рубашки и прижимаю к груди — уголки впиваются мне в кожу. Если я когда-нибудь вернусь к себе в "боинг", то положу сувенир рядом с тем местом, где сплю. Джули запрыгивает на поручень с потрепанным "молескином" в руках и замирает спиной ко мне.
Просто дневник или стихи?
И то, и то, глупый.
А про меня там есть?
Выхожу из тени.
— Джули, — шепчу я. Даже не вздрогнув, она медленно оборачивается. Ее лицо смягчается и, как снег весной, тает в улыбке.
— Боже мой, — почти смеется она и спрыгивает с перил. — Р! Ты здесь! Господи!
— Привет, — ухмыляюсь я.
— Что ты здесь делаешь?! — шепчет она, боясь ненароком повысить голос.
Я пожимаю плечами. Этим жестом легко злоупотребить, но и он бывает к месту. В таком неописуемом мире, как наш, ему причитается главная роль, в лексиконе.
— Пришел… навестить.
— Я должна была вернуться, помнишь? А ты должен был попрощаться.
— Не знаю… почему… ты говоришь… прощай… я говорю… привет.
Сначала она не знает, как реагировать, но потом ее дрожащие губы расплываются в нерешительной улыбке.
— Господи, какой же ты придурок, Р, честное слово…
— Джулс! — раздается вдруг голос из дома. — Иди сюда, хочу тебе кое-что показать.
— Сейчас, Нора, — отвечает Джули и смотрит на меня. — Ты с ума сошел! Тебя тут убьют. Нашим главным все равно, как ты изменился, они и слушать тебя не станут, пристрелят — и все. Ты понял?
Киваю:
— Да.
И лезу вверх по водосточной трубе.
— Р! Господи! Ты слышишь, что я тебе говорю?! Вскоре, взобравшись примерно на метр, я понимаю, что хоть и могу бегать, говорить и, кажется, даже влюбляться, карабканье по трубам все еще не мой конек. Срываюсь вниз и падаю на спину. Джули закрывает рот руками, но все равно не может сдержать смех.
— Эй, Каберне! — снова зовет Нора. — Ты там что, с кем-то разговариваешь?
— Погоди минутку, ладно? Я делаю запись на диктофон.
Поднимаюсь и отряхиваюсь. Смотрю вверх на Джули. Она глядит на меня хмуро, прикусив нижнюю губу.
— Р, — говорит она жалобно. — Тебе нельзя…
Тут балконная дверь распахивается и появляется Нора. Она очень выросла, хотя кудри у нее все такие же густые и растрепанные, как у меня в видениях. До сих пор я видел ее только сидящей — окапывается, она очень высокая, чуть не на голову выше Джули. Нора тоже босая, в юбке камуфляжной расцветки. Я думал, они с Джули одноклассницы, но теперь понимаю, что Нора старше — ей, наверное, лет двадцать пять.
— Что ты тут… — начинает она и вдруг видит меня. Ее брови ползут вверх. — Господи боже, это что, он?
Джули вздыхает:
— Нора, это Р. Р, это Нора.
У Норы такое лицо, как будто я снежный человек или, на худой конец, единорог.
— Э-э… приятно познакомиться… Р.
— Взаимно, — отвечаю я. Нора хлопает себя по губам, чтобы сдержать восторженный писк, и переводит взгляд с меня на Джули и обратно.
— Что нам делать? — спрашивает Джули, стараясь не обращать внимания на ее восторги. — Он только что пришел. Вот пытаюсь объяснить, что его тут убьют.
— Для начала надо провести его в дом, — отвечает Нора, не сводя с меня глаз.
— В дом? Ты с ума сошла?
— Да ладно тебе, твой папа еще пару дней не вернется. Тут безопаснее, чем на улице.
Джули задумывается.
— Ладно. Подожди, Р, я сейчас за тобой спущусь.
Обхожу дом и нервно жду у парадного входа. Она со стыдливой улыбкой открывает дверь. Я при галстуке и в модной рубашке. У нас выпускной бал перед концом света.
— Привет, Джули, — говорю я, как будто только что пришел.
Поколебавшись, она заключает меня в объятия.
— Ты знаешь, я по тебе скучала, — говорит она в мою рубашку.
— Я… слышал.
Она отстраняется и смотрит мне в глаза — в ее взгляде сверкают дикие искорки.
— Слушай, Р… — говорит она. — А если я тебя поцелую, я тогда… ну… тоже превращусь?
Мысли скачут, как игла проигрывателя во время землетрясения. Насколько мне известно, властью превратить живого в мертвого, кроме, собственно, смерти, обладает только укус — насильственная передача крови и лимфы. Только так можно ускорить неизбежное. С другой стороны, что-то мне подсказывает, что на такой вопрос еще никому отвечать не приходилось.
— Вряд ли… — говорю. — Но…
Другой конец улицы вдруг освещается фонариком. Ночную тишину прерывают командные голоса двух патрульных.
— Черт, патруль, — шепчет Джули, затаскивая меня в дом. — Комендантский час, надо погасить свет. Пойдем.
Она взбегает вверх по ступенькам, я поднимаюсь за ней. В груди бурлит смесь облегчения и досады.
Дом Джули кажется нежилым. В кухне, в общей комнате, в коротких коридорах и на крутых лестницах голые, ничем не украшенные стены. Минимум мебели, да и та пластиковая, ряды флуоресцентных ламп злобно сияют на бежевый ковролин. Пустые комнаты и запах отчаяния — это место больше похоже на какой-то заброшенный офис, чем па жилой дом.
Проходя по комнатам, Джули выключает за собой свет. Когда мы добираемся до ее спальни, дом уже погружен во тьму. Здесь она тоже гасит верхний свет и оставляет только настольную лампу. Я делаю шаг внутрь и, медленно кружась на месте, жадно впитываю то, чем живет Джули.
Будь ее разум комнатой, именно так бы он и выглядел.
Стены выкрашены в разные цвета. Красная, белая, желтая, черная — и надо всем этим небесно-голубой потолок, увешанный игрушечными самолетиками. Каждая стена посвящена отдельной теме. Красная почти целиком покрыта билетами в кино и музыкальными афишами, выцветшими и пожелтевшими от старости. Белая вся в картинах — от пола, где висит ряд любительских акрилов, до самого потолка, где коллекцию венчают три великолепных холста: спящая девушка, которую вот-вот разорвут тигры, кошмарный Иисус на геометрическом кресте и сюрреалистический пейзаж с оплавившимися часами.
— Узнаешь? — спрашивает Джули, которую явно распирает от гордости. — Сальвадор Дали. Оригиналы, конечно.
