Марина Суржевская - Для кого цветет лори
Он убрал руку и снова зашел ей за спину. Провел руками, обрисовывая контур ее тела. Горячее дыхание обжигало Оникс висок. А потом ее шеи коснулся холодный металл. Треснула ткань.
— Не смей!
Повторение ударило Оникс так больно, что стало нечем дышать. Он уже делал это когда-то. Так же срезал ее одежду, привязав руки раяны к потолочной балке. И вновь Лавьер не спрашивает, вновь делает это против ее воли. Оникс сжала ладони в кулаки, стараясь не закричать. Ненависть, словно затаившийся зверь, проснулась, полоснула когтями по сердцу.
Ладони Лавьера замерли в прорези разрезанной сорочки. Не раздвигая края, он коснулся пальцем выпуклой косточки хребта.
— Мне надо посмотреть. — Голос прозвучал хрипло, словно ему трудно было говорить. — Мне надо увидеть его. Я…
Лавьер не договорил, коротко выдохнул и рванул ткань с плеч девушки, обнажая спину. Шелковая ткань поддалась легко, опала на пол легкой пеной.
Он втянул воздух, помедлил и тронул кончиком пальца лори. Сколько раз он видел во сне этот цветок? Оплетающий женский позвоночник, с узкими листьями и бутоном, покоящимся на лопатке. Лори двигался, когда он прикасался к коже Оникс, смещался. Во снах он был черным. Всегда. Иногда Ран просыпался от собственного крика, потому что желал увидеть его цветным, но не мог. В его кошмарах цветок всегда был черным.
А сейчас…
Он снова тронул кожу девушки.
Светло-салатовый стебель у поясницы. Листья темнее, до изумрудной зелени. И бутон. Нежно-розовый, почти белый в сердцевине. И яркий багрянец у края лепестков. Живой. Бархатный на ощупь. Окрасившийся для него.
Что-то мощное и невыносимое сдавило Лавьеру грудь, мешая дышать.
— Для меня… — он провел ладонью вдоль позвоночника Оникс. Лаская ее, сдерживая рвущееся изнутри чувство, что действительно сводило с ума.
Только девушка, что все это время стояла без движения, вдруг отодвинулась, пытаясь избежать этого прикосновения.
— Не льсти себе, аид. Лори окрасился не для тебя.
— Снова пытаешься меня обмануть, раяна?
Ран Лавьер опустил ладонь и встал перед Оникс. Подцепил пальцем ее подбородок. Усмехнулся.
— Ты не умеешь врать.
— Я тебе не вру. — Она сжала губы, заставляя себя смотреть ему в лицо. Внутри билась боль, словно она делала что-то ужасное. Но она не забыла. Ничего не забыла! А Лавьер ей только что обо всем напомнил. — Лори окрасился не для тебя.
— Он расцвел, когда я пришел за тобой. — Лавьер нахмурился. Что-то в глубине зеленых глаз почти заставило Оникс замолчать. Что-то внутри нее корчилось и выло, заставляя замолчать. Она знала, что ему это важно. Непонятно как, но своим женским чутьем Оникс осознавала это. Важно. Жестокому и бессердечному аиду жизненно важно, чтобы лори цвел для него.
Но она лишь крепче сжала ладони, вгоняя ногти в кожу.
— Ты был там не один, аид, — глухо выдавила девушка. — Напомнить, кто был с тобой? Вы пришли вчетвером. И когда лори окрасился, рядом был не ты. Там снова был… Ошар. И даже на площади, месяц назад! Со мной рядом всегда был другой мужчина, Ран. Ясно тебе? Лори цветет не для тебя.
Он замер, глядя Оникс в глаза. Зрачок снова расширенный, почти полностью скрывая зелень радужки. А ведь в помещении светло… очень светло. И под его взглядом раяне стало действительно страшно. По-настоящему. Кажется, так она не боялась никогда. Ее почти колотило от его безмолвия, от застывшего лица, от пальцев, что держали ее подбородок.
И дернулась, когда внезапно треснули несколько ламп по углам, зашипели и погасли. Но Лавьер даже головы не повернул.
— Вот как… — голос прозвучал глухо, бесцветно. — Ошар, значит. Маленькая раяна. — Он обхватил лицо девушки обеими руками, нежа его в ладонях. И от этого Оникс хотелось закричать. Ее уже колотило от напряжения. Лавьер приблизил свои губ к ее. Сказал тихо. — Ты только что подписала нашему владыке смертельный приговор, моя сладкая. Надо сказать, я сомневался.
— Отпусти меня! — Оникс не выдержала и дернулась, забилась. — Отпусти! Не трогай меня!
— Отпустить? — он вскинул насмешливо бровь. — Разве ты еще не поняла, раяна? Ты моя. Ты всегда будешь моей, и плевать мне, для кого цветет твой лори. Это твои проблемы. Потому что… — он прижался к ней, не спуская с Оникс тяжелого взгляда.
— Нет, — она хотела кричать. Небесные! Она хотела, но даже голос предавал ее. И лори цвел… Она чувствовала, как открываются его лепестки…
Лавьер сжал ягодицы, приподнял.
— Потому что в тебе всегда буду только я. Ты моя, Оникс. Я слов на ветер не бросаю, — процедил он.
— Нет… пожалуйста! Ран! Я не хочу!
— Нет? — он дышал тяжело, раяна видела, как судорожно бьется вена на его шее.
— Нет! — она хотела сказать, что только не так… Все снова совсем не так!
Зеленые глаза стали еще злее, сейчас он смотрел на девушку с ненавистью, от которой ей хотелось плакать.
— А вот теперь кричи, Оникс.
И толкнулся в нее, до боли сжимая девушке ягодицы. И замер. Тесное женское нутро сжало его член, и Лавьер застыл, пытаясь отдышаться, выдохнуть, не застонать. Внутри что-то болело, грызло его так, что хотелось разорвать раяну, сделать ей больно, мучительно больно! Но это соединение… влажное вторжение в ее тело. Очередное насилие. Ненависть в синих глазах. Архар! Его проклятый архар, от которого он подыхал. Почему она? Почему даже обыкновенное, ничего не значащее соединение тел заставляет его сходить с ума от лавины выворачивающих душу эмоций? На ее ресницах блестели слезы, и Лавьер склонился, слизал их языком. Даже ее слезы были особенными. И запах лори… Он вновь чувствовал его. Еще сильнее, еще острее, еще слаще.
Он сжал зубы, удерживая рвущееся рычание, отклонился, выходя из нее. И снова вбился. Со свистом втянул воздух. Чувствуя ее дыхание. Взглядом безумца глядя на приоткрытые губы и напряженную шею.
Выйти. Толчок.
— Проклятие… — сил сдерживаться не было, хотя зачем ему сдерживаться? Он так долго этого ждал… Желал. Ненавидя себя за эту слабость, за то, что не может забыть, не может успокоиться. Проклиная ее за то, что не приходит.
И снова толчок. Сильнее, уже на полную мощность, погружаясь в ее тело до конца, растягивая тесное горячее лоно. Никогда. Ни с кем. Так. Только с ней. Так, что Лавьер почти умирал от желания, так, что дрожал от напряжения, так, что не мог думать. Ярость и нежность сплелись внутри, злость и желание, необходимость… Его проклятая зависимость. Ее имя дрожало на губах, и Лавьер загонял его внутрь, не позволяя сорваться. Толчок. Сильнее, злее, яростнее. Оставляя синяки от своих пальцев. Тараня нежное тело с яростью одержимого. Ему хотелось кричать. Но он лишь со свистом втягивал воздух, вновь и вновь загоняя в Оникс член и глядя ей в глаза. Обжигая дыханием пересохшие губы. Склоняясь, чтобы чувствовать дыхание ее. Запрещая себе целовать. Запрещая прикасаться к ней. Запрещая… чувствовать. Запрещая думать о том, что она сказала.
