Дэви Дэви - Без слёз
А зеленоглазый, тем временем, быстро разобрался с теми, кто решил оспаривать его верховенство: одного ударом кулака в грудь опрокинул на ближайшую койку, другого пнул ногой в живот, и тот никак не мог разогнуться.
— Будет так, как я сказал! — прищурившись, он обвел взглядом притихших мальчишек. Краем глаза Руни заметил, как офицер-преподаватель что-то быстро пометил в электронном блокноте…
И все начали занимать свои спальные места. Давешний вредина оказался как раз над Руни — на верхней койке. Руни только вздохнул — а что тут поделаешь…
… Сон не шел, несмотря на усталость. В казарме оказалось довольно холодно, и сырость лезла изо всех щелей. Руни ворочался, пытаясь согреться, кутался в тонкое одеяло… И слышал, как сверху шебуршится неспящий вредина. Через какое-то время Руни изумленно услышал, как мальчишка слезает вниз и… пытается улечься рядом с ним?..
— Ты чего? — обалдело зашипел Руни.
— Чего-чего… — ворчливо пояснил мальчишка. — Тут, как в холодильнике. И одеяло такое, что сквозь него на небушко смотреть можно. Вдвоем согреемся… Двигайся давай!
И ткнул Руни кулаком в бок.
Руни послушно подвинулся, отметив, что в словах мальчишки есть смысл.
— Меня, кстати, зовут Сет, — шепнул мальчишка прямо в ухо Руни, прижался всем телом… Руни вздрогнул — ступни у Сета были прямо-таки ледяные. И всё же, стало тепло… удивительно тепло…
— А я Руни Корд, — прошептал Руни, засыпая.
2
Ночной марш-бросок вымотал Руни до состояния полного отупения. Он ощущал себя чучелом, на каких ножевые удары отрабатывают…
И ведь днем-то их тоже гоняли, по выражению Сета — «как сраных котов по бане». А посреди ночи снова подняли… Тяжелее всего было то, что в конце не досчитались Большого Алефа. Потом Волк — зеленоглазый Яромир Шоно, в первый же год получивший нашивки командира отделения — сообщил всем, что Алефа нашли, он, видно, зацепился за какую-то корягу, свалился в овраг да и свернул себе шею. Умер сразу, даже не пискнув. Вот и не заметил никто…
Руни дольше всех торчал под душем, выскребая себя, будто хотел смыть не только грязь, проникшую даже в волосы и в рот, но заодно и воспоминания о громком заливистом смехе Алефа…
Потом побрел в столовую. Хотя, аппетита не было совсем, при одной мысли о еде во рту противно становилось. В отличие от Руни, его друг бодро работал челюстями.
— Где тебя носит? — проворчал Сет с набитым ртом. — Я тут задолбался твой хавчик оберегать от разных там ненасытных.
Руни молча хлопнулся рядом. Всё раздражало… даже нет — бесило. Запахи, чавканье, стучание ложек по тарелкам… вид жующего Сета…
— Алеф погиб, — мрачно процедил Руни. — Глупо, нелепо. И часу не прошло.
Дикарь прекратил, наконец, жевать и резко отодвинулся от стола.
— Тааак… Ну, Алеф угробился, хороший был парень, жаль… Но нам всем чего теперь — не жить? Забыл, как в первое время чуть не каждый месяц кого-то теряли?
— Не забыл, — кивнул Руни. Плакать плохо… Не плакать — ещё хуже… Не слёзы, так злость… — Думаешь, должны были уже привыкнуть? Ты привык?..
Сет замотал кудрявой шевелюрой, он растерян, он обижен.
— Да что на тебя нашло?!
Сейчас бы Руни остановиться. Разве друг виноват в чем? Но Руни больно, он не понимает толком, от чего, и не умеет удержать в себе. Всегда плохо — когда хочется плакать, но не плачешь…
— Как можно… Запросто сидеть и жрать, как будто ничего не произошло, и Алефа на свете не было? Не по-человечески это, без души!
Сет вскочил, лицо у него горело, и, когда говорил, воздух ртом хватал через слово, задыхался как будто.
— Я, по-твоему, не человек?! Души у меня нет?! Да ты… Я… А! Да чего там!
И убежал. А Руни тупо отметил, что Дикарь так и не доел…
* * *Ночью опять было холодно и сыро. Но Сет не залез к нему в койку греться. «Ну и пусть его!» — думал Руни, слушая тишину прямо над собой — Сет лежал непривычно смирно, в отличие от Руни, не вздыхал и не елозил по койке. — «Начнет стучать зубами от холода, так опять ко мне прыгнет!» Но Дикарь остался на своем месте, а Руни заснул только под утро.
Весь день они не разговаривали. Ну, Руни, правда, чего-то незначительное спросил, а Сет, не глядя в его сторону, неопределенно промычал в ответ. И на следующий день, и потом — всё та же фигня. Дикарь не фыркал, не матерился — и это было самое скверное…
А Руни… Руни и не думал раньше, что ему может быть так неуютно без болтовни друга…
За эти несколько лет Сет Айри — Дикарь, бойкий, заводной, нахальный, полная противоположность Руни Корду — стал для Руни… стал кем-то… о ком он не мог не думать. Может быть, частью самого Руни… Это не мучило, а просто принималось как факт, даже с тихой благодарной радостью. Почему? Нууу… Наверное, потому, что у Сета замечательные чуть оттопыренные уши. И всегда холодные ступни, которые, тем не менее, согревают по ночам, да так, что аж жарко. Но главное — когда Сет был рядом, вездесущий серый становился не таким унылым и безысходным, отступал понемножку, освобождая место для других цветов…
Руни понял, что Сет нужен ему. И признал — не сразу и не быстро, но признал — что обидел друга незаслуженно. Но всё никак не мог решиться подойти и сказать об этом Дикарю. И тут не столько в самолюбии было дело, но больше в том, что Руни боялся — вдруг, Дикарь пошлет его куда подальше и не захочет мириться. Да, он помнил, что сильный не должен быть злопамятным, но… то ли не мог признать сильным Сета, то ли — ещё хуже — сам был не таким уж сильным, раз по сию пору держал в памяти вредного мальчишку, больно съездившего Руни по ноге.
Позже Руни будет есть себя поедом за то, что вовремя не помирился с Сетом, не сделал первый шаг, как должен был. Что думал всё о себе, а не о том, насколько плохо и горько может быть от их несуразной ссоры Дикарю, что он переживает, дергается…
… Это случилось в перерыве между занятиями. Слово за слово — между Сетом и Ригдолом возникла, непонятно из-за чего, перебранка. И Ригдол не нашел ничего лучше, как перекинуться на родичей Сета…
Дело в том, что большинство ребят в отделении не знали своих матерей, но у Сета ситуация была особая — он рос с матерью, зато отца в глаза не видел, понятия даже не имел, кто таков. В отделении это частенько служило предметом разнообразных подначек. Иногда довольно жестоких. Но у Сета язык был, как бритва, и за словом он в карман не лез. Обычно… А тут — вспылил сразу, и понеслось:
— Вы все мне завидуете! Тому, что моя мать была настоящая актриса из Верхнего Города!
Ригдол — будь он неладен, зараза! — почуял слабину и давай добивать:
