Ольга Матвеева - Ночные разговоры с ангелом
— А что случилось? — сердобольно поинтересовалась Леночка.
— Да, ничего страшного — приболела немного, ты же знаешь, когда ты одинок, в голову лезут разные глупости, что если вдруг умрешь, твой разложившийся труп найдут только через полгода, когда соседи уже не смогут выносить страшную вонь.
— Ну и шутки у тебя!
— Извини, это, действительно, просто мрачная шутка — мне очень нехорошо, думаю, я поправлюсь, но на всякий случай все же загляни ко мне через два дня, если я не позвоню.
— Хорошо. — Рассеянно ответила Леночка.
«Даже помочь не предложила, — горько подумала Фима, — если бы хотя бы поинтересовалась, чем я болею, может, я бы решила пожить еще. Но она не поинтересовалась. А я тоже хороша, какую роль я ей приготовила — возиться с моим трупом».
Повздыхав пару минут, Фима уселась писать прощальные письма своим каллиграфическим, правильным и занудным почерком. Первое она адресовала Леночке. В нем она извинилась за свое безответственное поведение, объяснила, что ей просто больше не к кому обратиться после смерти. Дальше шли телефоны ее родителей и ритуальных служб. К письму были приложены четыре хрусткие розовые бумажки по пятьсот евро — все Фимины сбережения. Этого должно было хватить и на похороны, и на моральную компенсацию. Письмо родителям было длиннее — она умоляла ее простить и пространно объясняла, что так жить больше не может, что устала от одиночества, пустоты и бессмысленности существования и снова, и снова умоляла ее простить. Когда с письмами было покончено, Фима приступила к последней трапезе. План был таков: сначала Фима наедается и напивается, а потом начинает травиться. Пиво оказалось невкусным, а вобла — великолепной. А вот пиво с воблой — весьма недурственным сочетанием. Наверное, действительно, было весело пить пиво с воблой в хорошей компании. Жаль, что Фима никогда уже этого не узнает. Потом последовала дегустация сырокопченой колбасы и маринованных огурчиков, гамбургера и семечек. Все было так невыносимо вкусно. Все это кулинарное безобразие обильно запивалось коньяком и апельсиновым соком из пачки. Коньяк Фиме понравился. Настолько понравился, что она пила один бокал за другим. Фима включила радио. Она подпевала хитам и танцевала, как заведенная. Время шло к полуночи, коньяк заканчивался. Фима была пьяна. В хлам, именно так, как и хотела. И ей не было стыдно перед мамой и папой. Когда она уплетала очередной кусок колбасы, ее взгляд с трудом сфокусировался на розетке, в которой лежали таблетки снотворного. Фима вспомнила, что собралась умирать.
— Сейчас, чаю еще попью напоследок и приступлю. — Обреченно сказала себе Фима и вихляющей, нетвердой походкой поплелась на кухню…
3
Фима открыла глаза. Она ожидала увидеть геенну огненную или райские кущи. Впрочем, как и любой нормальный человек, она не знала, как выглядит ни то, ни другое. Но надеялась догадаться. То, что она увидела, не было похоже ни на ад, ни на рай. Все очень напоминало ее собственную кухню. Вид снизу. Фима лежала на холодных плитках пола.
— Я что, жива? — пронеслась мысль. Потом пришла боль — раскалывалась голова. — Наверное, это похмелье, — догадалась Фима.
Потом Фима заметила ноги, предположительно мужские, одетые в белые мятые льняные брюки и белые кроссовки. Фима испугалась, замерла. Она не знала, что делать. Ноги вели себя совершенно спокойно и невозмутимо.
— Как-то странно, — подумала Фима, — на дворе практически зима, а этот непонятный кто-то ходит в льняных брюках и летних кроссовках. Вдруг экспозиция стремительно сменилась: вместо ног под столом появилось лицо. Лицо было молодое, определенно мужское, но обрамленное какими-то несерьезными белобрысыми кудряшками, глаза были огромные, голубые и лукавые, губы расплылись в добродушной улыбке, обнажив неправдоподобно белые крупные зубы, похожие на жемчужины из маминого ожерелья. Лицо было такое невинное и так напоминало любимую Фимину игрушку из детства — очаровательного белого барашка, что она даже не испугалась, но на всякий случай закричала истошно и пронзительно, а незнакомец расхохотался.
— Очнулась, самоубийца, — произнес он неожиданно низким голосом, — давай вылезай из-под стола.
— Не вылезу. Я тебя боюсь.
Незнакомец снова расхохотался.
— А ты не такая уж зануда, как мне всегда казалось — умеешь врать, правда, не очень убедительно. Не боишься ты меня ни капли. Нельзя же бояться человека, который напоминает тебе твою самую любимую игрушку, без которой ты не могла уснуть, и рассказывала по секрету все свои маленькие детские тайны. Ладно, я добрый, давай разговаривать под столом, раз тебе так удобнее. А то вылезла бы, выпила зеленого чаю, может, голова бы меньше болела. Поздравляю с первым похмельем, кстати. Не бог весть какое событие, конечно. Прямо скажем, сомнительной ценности событие, но все, что происходит в первый раз, имеет определенную ценность. — Он с блаженным выражением на смешной физиономии посмотрел куда-то в дубовые своды стола, видимо, вспоминая что-то приятное, потом резко перевел взгляд на Фиму. — Ой, извини, увлекся, — оборвал он сам себя, — люблю, знаешь ли, пофилософствовать, только желающих послушать почему-то нет. Ой, а вот теперь точно вижу испуг в твоих глазенках. Ммм, а как хороши глазенки! Как им идет испуг, этот священный трепет! Был бы мужчиной, точно бы влюбился.
— Ты кто? — дрожащим голосом спросила Фима. — Откуда ты так много обо мне знаешь?
— Я знаю о тебе не просто много. Я знаю о тебе все. — Сказал незнакомец торжественно и придал своему лицу значительное выражение. Это выражение так нелепо выглядело на его забавной физиономии, что Фима не удержалась и невоспитанно хихикнула.
— Ну вот. Сразу смеяться, — огорчился незнакомец, — ну люблю прихвастнуть, могут же и у ангелов быть свои слабости? Ах да, я не представился: я — ангел. Твой ангел-хранитель. Имя у меня сложное. Я сам не вспоминаю его с первой попытки, да и нельзя нам, ангелам, открывать смертным свои истинные имена. Не спрашивай меня почему, я и сам толком не знаю. Все эти дурацкие правила писались столько тысячелетий назад, что уже никто толком и не помнит причинно-следственных связей. Но все знают, что называть свои истинные имена категорически нельзя. По сему зови меня просто Васей. Да, вот так: я — твой ангел-хранитель Вася. Уффф, — облегченно вздохнул ангел Вася и утер невидимый пот с чистого ясного лба, — ну вот, представился. Ой, каламбур какой получился! — обрадовался он собственной шутке. — Терпеть не могу все эти светские церемонии. Они так утомляют.
Фима вылезла из-под стола. Вася тоже вылез. Фима нажала на кнопку электрического чайника, тот загудел, как всегда, недовольно.
