Явь Мари - Апогей
Думаю, он понял, что я о нем думаю, когда я отвернулась, явно показывая, что наш короткий разговор подошел к концу. Все же дураком он не выглядел, хотя и делал дураками всех нас.
— Ну… так что, вы говорите, брат Лукас, ваш настоятель думает об исихазме? — Попытался выровнять яму неловкости, оставленную нашей беседой, отец.
Философское бла-бла-бла увлекло их в достаточной степени, чтобы уже через пять минут никто не вспоминал мою недавнюю выходку. Я же, так и не притронувшись к еде, вышла из-за стола под шумок, оставляя родственников наедине с их новой религией.
Я ушла в соседнюю комнату и, не позаботившись о свете, села в старое кресло-качалку. Дома было холодно и темно из-за непрекращающегося дождя и подступающего вечера. О приближающейся зиме думать совсем не хотелось, хотя она и напоминала о себе стуком капель и свистом ветра в щелях, в камине. За стеной по-прежнему шел разговор, который мне был отлично слышен.
Кажется, Джерри хвастался своими школьными успехами. Монах в свою очередь поинтересовался, все ли дети получают образование здесь. Отец поспешил ответить, что мы — исключение, потому что являемся его чадами. Другие же приводят своих отпрысков в приходскую школу, только если видят в этом прок.
В разговор вступила Аги. Неловко посмеиваясь, она сказала, что, например, ее мама считает, что девушка не должна забивать себе голову лишними знаниями. Что это лишь создает хаос, смешивая мужские и женские роли. Что именно это когда-то и привело к Апогею. Отец согласился, сказав, что, пожалуй, в этом есть резон: люди все свое существование стремятся к запретному, к знанию, к этому дьявольскому плоду с Древа, за что и платят. И что нам не стоит гневить Бога лишний раз, а мне он дал образование просто потому, что ему нужен был помощник. Что пока Джерри был еще совсем мальчишкой, ему самому приходилось нести на себе бремя содержания церкви, а это довольно тяжелый крест. И что теперь, когда его сынок подрос, самое время мне начать жизнь, которую уготовил Господь женщине. Именно поэтому он выдает меня замуж за этого прекрасного юношу. Брат Лукас что-то сказал про то, что полностью разделяет чаянья отца. Хотя, что он еще мог сказать?
Покачиваясь в кресле, я одним ухом слушала разговоры гостей, а другим — рыдания осени. Совсем скоро я поняла, что эту комнату наряду с темнотой заполняет какая-то тягучая лень.
Возможно, я даже задремала, а очнулась от того, что мачеха крикнула во все горло о том, что чай уже готов. Поежившись, я подтянулась в кресле, с которого уже успела практически сползти. Теперь мне было жутко неуютно, потому что я замерзла и, кажется, плетеная спинка кресла оставила на щеке яркий отпечаток. А еще…
Я резко обернулась к дверному проему, безошибочно угадывая причину неприятного волнения.
— Простите, если напугал. — Судя по голосу, монах виновато улыбался. Он вообще много улыбался, даже если причин не было. Возможно, парень считал, что монахи все такие — постоянно улыбаются и часто извиняются.
— Не напугали. — Солгала я, но ему незачем знать неприглядную правду. Он меня пугал постоянно, даже если не стоял в темноте за спиной.
— Ваша матушка, кажется, зовет к столу.
Кажется? По-моему, громкость ее голоса не оставила и малейшего сомнения.
Решая предать разговору хоть немного смысла, я пробормотала:
— Она мне не мать. Марта просто следит за домом и братом, а отец ее содержит. У них сложился такой договор, после смерти моей матери. — Я зевнула, словно хотела показать, что все это меня совершенно не трогает.
Боже, я знаю, в чем я буду каяться завтра: ложь, ложь, ложь.
В наступившей тишине никто из нас не сдвинулся с места. Наверное, он хотел еще что-то сказать, но ждал первого шага от меня. Может, ему было неприятно то, что я восприняла его в штыки с самого начала, и монах решил как-то изменить мое мнение о его персоне. А мне все равно. Сейчас, к примеру, мое отношение к нему было почти нейтральным ввиду холода и моей усталости.
Достав из кармана шуршащую пачку пастилок, я решила немного подсластить себе жизнь.
— Не верите в Бога? — Спросил монах, а мне даже показалось, что он усмехается.
— Мой отец священник. — Ответила я, явно давая понять, что его вопрос глуп.
— Но я спрашиваю про вас.
Собственно, вести с ним беседу, когда он не стоит напротив, очень даже сносно.
— Верю.
— Или это просто воспитание?
— Вы принесли с собой какие-то неопровержимые доказательства Его существования? — Поинтересовалась я.
— Нет. Просто любопытно.
— Любопытство у вашей братии не в чести. — Напомнила я как бы между прочим, вставая из кресла. — И, честно, если выше призвание — нести божественный свет, вы ошиблись домом. Тут его и так достаточно.
— У меня и в мыслях не было обидеть вас.
— Может поэтому я и не обиделась. — Обойдя монаха, я вышла за дверь, занимая свое прежнее место за столом.
Мне хотелось, чтобы весь этот цирк поскорее закончился, но время имеет свойство подчиняться лишь своим собственным размытым законам.
Как только все снова собрались за столом, я принялась рассматривать их лица, но куда с меньшим интересом, чем прежде. Теперь мне еще сильнее хотелось спать, и я вообще перестала понимать, зачем сижу здесь. В столовой было как-то слишком шумно, даже душно. Столько народа… хотя и раньше отец ввиду своей профессии вел довольно хлебосольный образ жизни, и наш дом никогда не был пустым, теперь мне казалось непривычным такое скопление людей, пусть даже и знакомых.
Скорее бы убраться отсюда.
Я постукивала от нетерпения ногой, бесцельно водя уставшим взглядом по столу и собравшимся за ним. Удивительно, но я даже никак не отреагировала на внимание со стороны монаха, который как-то подозрительно долго на меня смотрел. Возможно потому, что в его глазах, глядящих будто сквозь тебя, ничего нельзя было прочесть.
Я опять начала засыпать, убаюканная мерным гулом спокойного вечернего разговора. Обсуждали в основном предстоящий праздник, службу, губернатора, который должен был посетить литургию. Голоса слились в единый поток, напоминая журчание ручья, правда не слишком благозвучное. И когда в дверь громко постучали в унисон с раскатом грома, я подскочила на месте, чуть не опрокидывая свою чашку. Аги что-то пошутила по этому поводу, пока я терла глаза, смотря на то, как мачеха плетется к двери, скрываясь в сенях.
Она, вероятно, так же как и я считала, что за порогом стоит какой-нибудь бродяга-нищий, который в такую гадкую погоду не знает, где переночевать. Марта бы отвела его в сарай, дала бы кусок хлеба…
Я уже готова была снова смежить веки, но за стеной послышалась какая-то нехорошая суета. Из приглушенного шума выбился визгливый голос мачехи, раздались негромкие, но уверенные шаги.
