Екатерина Тюрина - Север
— Княже… — тяжело вздохнув начала, было, я, но он перебил:
— Держи. Это была лента. Обычная лента дл волос, правда, белая как снег.
— Я ее зачаровал, и держать она будет лучше чего угодно, — явно донельзя довольный собой объяснил Князь. — Так что больше не будешь мучиться с волосами.
— Спасибо, — сдержанно поблагодарила я и, не удержав в узде любопытство, спросила: — Но ваши женщины не носят длинных волос, может, и мне нужно будет обрезать косы?
— Ни в коем случае! — отрезал Князь. — Они мне нравятся. А на других не смотри, у нас ведь отличные от ваших обычаи. Вот и девушкам запрещено волосы длинные носить.
— Но почему? Это же красиво!
— Красиво, — тяжело вздохнул Князь и кажется, даже с какой-то грустью посмотрел на меня. — Этот обычай ведется еще с тех времен, когда правил мой дед. Тогда люди были жадны и ненасытны, а прознав, что на наших землях есть горы богатейшие камнями да металлами решили нас не особо деликатно подвинуть. Напали, как водиться без предупреждений и прочего, напали на город Ирск, что на границе находиться. И подгадали как раз ко дню, когда все мужчины уходили на сутки в священное место — есть у нас и такая традиция — поминать погибших. В городе были только женщины да дети, и те старики кто даже встать не смог… Северин замолчал, смотря куда-то вдаль.
— Дед рассказывал, потом, как примчался туда к полудню следующего дня, почуяв неладное. Естественно воительницы недолго продержались против людей. Кого убили, кого в плен угнали… А кто не пригоден был на забаву на собственных волосах повесили. А что было когда вернулись мужчины того города… Вскоре тех людей нашли и вырезали до последнего. Потом еще несколько недель дед самолично ездил вызволять тех пленниц, которых уже успели продать. И вернул ведь, всех до последней. А женщины с тех пор не растили волосы.
— Вот такая вот история, Лазорь, — устало потянулся Князь.
— Северин, — неверным голосом позвала я, чувствуя навернувшиеся на глаза после его рассказа слезы. Воображение у меня было более чем богатое.
— Что, драгоценная моя?
— Не уходи сегодня хорошо? Побудь со мной… Вдруг сны будут страшные сниться…
— Конечно, Лазорь, все что попросишь. Зря я, наверное, рассказывать взялся, на ночь тем более…
Я легла поудобнее, и почувствовала, как Князь лег рядом поверх одеяла. Рядом с ним не было страха. И никакие плохие сны мне не приснятся пока он будет со мной.
Почти заснув, я все же задала мучивший меня вопрос:
— А твой дед почему не ушел поминать? Ведь он тоже мужчина? Князь усмехнулся в ответ:
— В ту ночь бабушка рожала моего отца.
К счастью никаких страшных снов мне не приснилось. И пробуждение было даже более чем приятным — особенно незнакомая тяжесть на животе. Я лежала на спине, раскинув руки, с разметавшимися по постели волосами. Князь по-прежнему спал рядом, только в отличие от меня, трогательно свернулся калачиком, положив голову мне на живот. Он был одет и лежал поверх одеяла. Это было даже красиво. Серебро его волос и чернота моих. Его сила и моя слабость. Мама когда-то сказала мне: 'Чтобы прожить счастливо всю жизнь с мужчиной и любить его, нужно чтобы вы были абсолютно одинаковыми… или абсолютно противоположными.' Мы не похожи, но можно ли назвать нас настолько разными? Ведь дело не только во внешности, а ее и в характере, душе, воспитании… Но вот сейчас, смотря на спящего Князя, я могла сказать со всей искренностью на которую способна: я могу его полюбить. А он? Сможет хотя бы терпеть рядом? Он Князь, хотя официально их всех уничтожили еще сотню лет назад. Сколько ему лет? И как он выжил? Ведь в той войне, когда против самых могучих магов пошли обычные, последние использовали самый грязный и бесчестный способ победить — они обращали против магов их же Ограничения…
У каждого мага после определенного уровня силы есть такие Ограничения. Это сам мир решил обезопасить себя от слишком непостоянных существ… Чем сильнее маг, тем серьезней и сложнее его Ограничение. И Высших они, соответственно, держат в довольно узких рамках. Избавиться от ограничений невозможно, хотя архимаги уже не раз и не два пытались. Вывод один: Ограничения часть магической силы и она пропадет вместе с ними. Есть бедолаги, которым Ограничения не дают нормально жить. Я слышала, например, что одному юноше нельзя было показываться на солнце, иначе Ограничение начинало вытягивать из него жизнь. Таких магов специально лишают дара, чтобы не мучились зазря. Интересно, а какие ограничения у Северина? Будто подслушав мои размышления, Князь завозился, потерся щекой о мой живот и приподнялся на вытянутых руках. Я улыбнулась, настолько забавным он выглядел с растрепанными после сна волосами и сонной полуулыбкой.
— Доброе утро, — поприветствовала я.
— И тебе Лазорь, — ответил он и потянулся, хрустнув суставами. — Давно не спишь?
— Не очень. Из коридора послышали невнятные гневные воли, какая-то возня; Северин мигом подобрался, насторожился.
— Что там? — испугалась я.
— Не знаю, — помолчав, сказал он. — Но предчувствие у меня нехорошее. В дверь комнаты заколотили, да так что она чуть не слетела с петель. Я только и успела, что закутаться в одеяло, когда Князь распахнул ее.
— Что происходит? — холодно вопросил. Стоявшие в коридоре северяне в основном женщины, с решительностью написанной на лицах загомонили все разом, указывая на меня руками. Я не поняла ни слова. А вот Князь, судя потому как разом ожесточилось его лицо — понял.
— Что такое? — пискнула я, но он услышал и повернулся ко мне. Синие глаза словно покрылись коркой льда.
— Они говорят, что ты прокляла Элн, сестру Алкари. Она умирает. Я даже не сразу поняла смысл его слов. Потом решила, что мне послышалось, однако взгляд Князя развеял эту надежду. Заем некоторое время потратила на осмысление сложившейся ситуации. И только после всего этого — испугалась. Что бы не случилось с сестрой Алкари, в этом обвинят меня. Даром, что я и вправду не хотела ее проклинать, да и не смогла бы. Магии во мне, да я уже говорила, хватает разве что на редкие вещие сны и те не особенно понятные. Но что же могло случиться с Элн? Князь в упор, не мигая, смотрел на меня. А толпа за его спиной не прекращала негодовать.
«Это самое страшное, — вспомнились мне вдруг слова матери, сказанные когда-то, — когда тебя ненавидит толпа. С одним человеком можно договориться или же просто поговорить, что-то ему объяснить, доказать, убедить… Против толпы есть одно оружие — власть. И то ненадежно, ибо действенно, только пока люди нормально к тебе относятся. Толпа жестока — может не вспомнив ни о чем разорвать на куски; беспощадна — доказать ей ее неправоту невозможно; неостановима — ведомые слепой яростью и жаждой мести люди не боятся НИЧЕГО. А еще толпа тупа как новорожденный ягненок и столь же послушна слову лидера, которого избирает из своей массы. Но даже этого лидера она станет слушать пока его слова не пойдут вразрез с ее жестокими желаниями…»
