Я твоя (не) желанная истинная, дракон! (СИ) - Ларк Юна
— Я бы хотела побыть одна, — мягко отодвинув женщину (как же её зовут?), я отсела чуть-чуть подальше.
— Хорошо, госпожа, — вздохнула няня в чепчике и встала, расправляя платье. — К вечеру будьте готовы встретить лекаря.
Я кивнула, хоть внутри и бушевала паника. Лучше бы это была простая и понятная Англия девятнадцатого века! Драконы и магини? Видимо, я угодила в какой-то неудачный фэнтезийный сюжет!
Когда она вышла, я вскочила и стала наворачивать круги по комнате. Яростные шаги заглушал толстый ковёр, подол платья путался в ногах.
Судя по всему, это не сон, сны не бывают такими реальными. По крайней мере у меня. Может быть, я умираю, и это галлюцинация, которую мозг выдал перед смертью? Что-то слишком долгая галлюцинация!
А если я уже умерла? И попала сюда? Ну да, как в книжках. Отчего-то отметать этот вариант было труднее всего, ведь у меня нет ни одного аргумента против. Я не могу точно сказать, что душа не существует, и я не могу знать, что не существует других миров. Да-да, с главными и не главными драконами, магессами, магинями, магичками и кем-нибудь ещё.
Меня пробрал мандраж. Если я перенеслась… перелетела… переродилась… в общем, оказалась в теле этой девочки, то где она сама?
Господи, неужели я выгнала её из тела, и теперь её душа где-то летает, как бездомная?
Считается ли такое… преступлением в магических мирах? Вдруг этот лекарь поймёт, что я нагло заняла место этой девочки и по сути убила её? Посадят ли меня в магическую тюрьму? Хорошо, что я не сказала этой женщине ничего!
Уголки губ неконтролируемо задрожали, а в глазах собрались слёзы.
Как же страшно! Я ничего не понимаю и вообще не знаю, что теперь делать!
Так, стоп.
Я крепко зажмурилась, успокаивая себя глубоким дыханием.
Вероятно, в том мире, откуда я пришла, моё тело мертво. Или в коме. В любом случае, даже если там тело живо, оно проживёт от силы неделю. Я чувствовала подступающую смерть, когда была там, и знала, что вот-вот меня не станет.
Следовательно, если меня выгонят из этого тела, я умру окончательно и бесповоротно… просто исчезну.
Одна мысль о том, что я чудом ускользнула от цепкой паутины смерти, обдала меня животным страхом. Я едва не перестала существовать. Не было бы ничего — ни меня, ни моих ощущений, я бы не могла слышать, видеть, чувствовать, мыслить. Там… пустота.
Я даже не могу представить эту пустоту. Потому что там нечего представлять!
И я не хочу умирать! Не хочу знать, что там за гранью. Я не хочу туда!
Как бы человек ни храбрился перед неизбежностью, а страх смерти и желание жить заложено в нём природой, вшито в самые глубокие слои подсознания, записано в генах и остаётся на всю жизнь с первого и до последнего удара сердца. Я просто хочу остаться. Можно ли мне остаться?
Эта мысль всё-таки заставила меня расплакаться.
Мне бесконечно жаль эту девочку, которая столкнулась с тем, с чем должна была столкнуться я. Я буду жить с этим бременем, виной и скорбью… но хотя бы буду жить…
Я вытерла слёзы и снова взглянула в зеркало, останавливаясь. Это тело, это лицо, этот голос. Они будут всегда напоминать мне, что я заняла чужое место, отняла чужой шанс на жизнь.
Чувствуя отчаянное желание немного отвлечься, я осмотрелась и подошла к столу. На хлопковой салфетке лежали книги по рукоделию, корзина с мотками пряжи и прямыми спицами. Рядом покоилась подушечка с иглами и булавками самых разных размеров. А чуть дальше, укрытый вязаным кремовым полотном, лежал дневник на замочке.
Я шмыгнула носом, взглянула в окно. Солнце ещё высоко, и судя по нему, до вечера есть несколько часов.
Сев за стол, я удивилась, когда руки сами потянулись под стол и отыскали ключ, прикреплённый к столешнице снизу. Наверное, это мышечная память. Хозяйка этого тела часто так делала, и это дошло до автоматизма.
Маленький ключик идеально подходил к замочку на дневнике. Я несколько поколебалась, но решила, что мне жизненно необходима информация. И открыла дневник.
*
Солнце клонилось к закату, когда я дошла до конца записей. Ровные рукописные строчки прерывались, оставляя только чистые кремовые листы.
Заперев дневник и отложив его, я спрятала ключ и погрузилась в размышления.
Жизнь у моей предшественницы была не сахар, и хоть по написанному это было трудно понять, самые яркие и болезненные моменты вспыхивали в моём сознании, как то видение бала. Поэтому я могла прочувствовать каждое такое событие… и душой искренне жалела бедняжку.
Получается, теперь меня зовут Эмилия Сансат. Так представилась в самом начале дневника эта девочка, ведя его в стиле «мой дорогой дневник, сегодня я…»
Этот наивный, детский стиль тронул меня. Всё то, что происходило с девочкой, явно не подходило такому нежному созданию. Она лишилась матери в раннем младенчестве, и её вскормила няня — та самая женщина в чепчике, её звали Лорель. Следом за матерью ушёл отец — без вести пропал, скорее всего, погиб, но его тело так и не было найдено.
Лорель очень любила девочку, но няня — по сути прислуга, и не может противостоять воле того, кто её нанял, а нанял её дядя Эмилии — жестокий и, откровенно говоря, противный мужчина по имени Андор, дядя по маминой линии. Он проявил великодушие и взял племянницу к себе, но позже оказалось, что ему вовсе не хотелось просто пригреть сироту и безвозмездно вырастить несчастную девочку.
Как упомянула Лорель, Эмилия была боевым магом по природе, это был первый поток её магии. В этом мире у каждого человека по два магических потока, первый открывается почти сразу после рождения, а второй — на пятнадцатилетие. Эмилии было уже восемнадцать, но второй поток так и не проявил себя. И она справедливо полагала в своих записях, что дело в кулоне, через который дядя забирал её силы.
Я вспомнила тот разговор с дядей, который увидела одновременно своими глазами взрослой женщины и глазами Эмилии, наполненными детской наивностью.
— Эмилия, тебе уже десять лет, верно?
Эмилия робко кивает, хотя на самом деле ей девять, а десять исполнится только через полгода. Она просто испытывает затаённый страх перед грузной фигурой дяди и его тяжёлыми квадратными кулаками, и не хочет ни поправлять его, ни перечить ему.
— Через некоторое время к нам начнут приходить и свататься к тебе. Ты красивая девочка, — меня пробирает дрожь при этих словах, и Эмилию тоже, но она пытается это скрыть и опускает голову. — И я думаю, что тебе надо сохранить свою утончённость. А боевая магия… она грубая, требует постоянных тренировок… где ты будешь бить и тебя будут бить. Понимаешь?
Эмилия кивает.
— И среди девушек нормально в таком случае отказываться от своей магии. Видишь ли, никакому господину не захочется, чтобы его жена была мускулистой, словно мужчина. Или могла победить его в поединке. Ты понимаешь?
Эмилия прячет дрожащие пальцы за спину. Ей некомфортно и неловко слушать дядю, но она не может произнести ни слова и просто кивает.
Я же чувствую каждый виток манипуляции и проникаюсь отвращением к этому человеку.
Из остальных воспоминаний Эмилии я могу понять, что были и другие девочки с подобной магией, и никто из них не отказывался ни от тренировок, ни, тем более, от своей природы. Наоборот, магиня в семье была гордостью, а боевая магиня даже могла обеспечивать свою семью, пока не выйдет замуж. Он просто лжёт.
— Итак, раз тебе всё понятно, я хочу предложить тебе это, — он достаёт из шкафчика бархатную длинную коробочку, движением руки снимает запирающее заклинание и открывает её. На подушечке лежит кулон с цепочкой, чёрный круглый камень, и от его вида мы с Эмилией вздрагиваем вместе. — С помощью этого артефакта мы остановим развитие твоей грубой магии, и ты сможешь уделить больше времени этикету, танцам, вышивке… и прочим милым женским занятиям. Ты согласна?
Я бы отдала всё, чтобы остановить её. Но бедная девятилетняя девочка думает, что дядя знает лучше, что может быть он прав, что он принял её в семью, и поэтому надо его слушаться, даже если совсем не хочется.
