Наталия Ломовская - Шаманское проклятие
Пятнадцать лет поселок Янранай благоденствовал. Ни разу больше не случилось там голода, миновали жителей и болезни. Эпидемия, завезенная моряками с японской шхуны, обошла все побережье, а янранайцев не коснулась. Умирали только дряхлые старики, и даже растяпа Камтын, которого сильно помял умка-медведь, похворал-похворал, а потом выздоровел, только стал крив на один бок. Боги прислушивались к шаману Акмолю, духи послушно являлись на его зов, хотя он не пил настойки гриба вапак и не курил травы кахтх, которая растет в двух мирах разом, в мире живых и в мире мертвых.
Шаман вымолил у богов большую удачу – неподалеку, на мысе Касан, расположилось лежбище моржей. Год за годом флегматичные животные приходили на одно и то же место, словно не замечая того, что бьют их и охотники, и белые медведи. А на остатки медвежьего пиршества из тундры приходили песцы.
Впрочем, Акмоль настрого запрещал бить моржей сверх необходимого.
– Боги разгневаются, – предупреждал он соплеменников.
Боги гневались и тогда, когда охотники льстились на предложения торговцев, меняли ценный моржовый бивень и песцовые шкурки на вонючий спирт и перепивались до полусмерти. Позволялось менять товар на винчестеры и патроны, на стальные ножи, яркие ткани, на чай и табак, на муку, белую как снег, и на белоснежный сахар, сверкающий, как наст… В поселке пили мало водки, зато все были сыты, веселы, хорошо одеты. Здешние невесты ценились по всему побережью, и даже из-за холмов приходили тундровые люди, чтобы взять себе в жены здоровую и веселую девушку из Янраная, хотя обычно оленеводы презирали кемыльгынов – приморских жителей.
И лучше всех была Анипа, дочь шамана Акмоля. У нее косы доходят до земли. Стан ее строен, запястья тонки. От ее бледного лица охота зажмуриться, как от слишком яркого, добела раскаленного летнего солнца. У Анипы в глазах печаль, у Анипы тень от ресниц падает на щеки, длинную шею обвивают бусы в семьдесят рядов. От Анипы не пахнет ни жиром, ни дымом – телу девочки присущ тонкий аромат свежевыпавшего снега и цветов, тех желтых и алых цветов, что весной расцветают в тундре. Злые янранайские псы скулят, как щенки, когда видят Анипу, и готовы ползти за ней на брюхе в какую угодно даль.
Она носит праздничную одежду даже в будни, потому что не знает никакого труда. Она не носит воду, не готовит пищи, не умеет разжигать огня и не знает, как держать в руках выквэпойгын[1]. Анипа только искусно вышивает бисером и оленьим волосом, ее работы ценятся по всему побережью, хотя порой она изображает невиданных животных, вещи, предназначения которых не знает никто, и места, где никто не бывал. Говорят, что ее покойная мать все так же навещает дочь и порой забирает ее с собой, чтобы показать иные, удивительные миры. Говорят, от этих путешествий Анипа устает так, что не может делать обычной работы и не может даже расчесать себе волосы. Косы ей чешет и заплетает мачеха, глухонемая Экла.
Акмоль женился во второй раз, когда Анипе сравнялось пять весен. За шаманом послали из дальнего поселка – охотник повредил на охоте ногу, и вместо того чтобы зажить, она вся почернела. Охотник сутки напролет кричит от боли, и тело его горит, словно в огне.
Шаман не хотел ехать. Шаман знал, что вылечить эту болезнь не в его силах. Но маленькая Анипа вышла из яранги и толкнула отца в спину. Шаман посмотрел на дочь, посмотрел на посланного и сел в нарты. Когда он приехал, охотник уже умер, оставив после себя вдову. Шаман забрал ее с собой в Янранай. Звали вдову Экла, что значило «найденная», она была доброй и трудолюбивой женщиной, но глухонемой. Акмоль вез женщину в свой дом, а сам все думал – как-то примет ее дочь? Но Анипа встретила их у порога, взяла мачеху за руку и повела за собой. Экла растроганно мычала и гладила девочку по голове – она уже готова была служить ей всей своей необласканной душой, темным сердцем, древней кровью.
Экла делала все по хозяйству и каждый год рожала детей, которых, кажется, любила меньше, чем падчерицу, а Анипа только вышивала бисером да ходила на морской берег, все смотрела вдаль. Отец ее говорил, что она станет великой шаманкой, и еще – что она мечтает о дальних, прекрасных краях, где круглый год светит солнце и растут деревья, где все люди, как она, белы лицом и пахнут цветами. Она выросла странной девушкой, и многие люди говорили, что ее тень на закате не имеет вида человеческой тени, а кажется тенью огромной птицы. И к ней, несмотря на богатство ее уважаемого отца, не сватались молодые охотники – то ли боялись ее, вскормленную молоком мертвой матери, боялись ее птичьей тени, то ли не хотели себе жены, которая ничего не умеет делать… А Анипа вовсе не грустила об этом, и ни в ком не нуждалась, и любила только вышивать диковинные узоры да сидеть в одиночестве у моря…
Между тем времена стали меняться. В поселок пришла советская власть, появилось много белых людей. Выстроили магазин, школу для детей, метеостанцию, установили новые порядки. Новая власть недолюбливала шаманов. Говорили, что в других поселках и стойбищах коммунисты отбирали у местных жителей бубны и изображения домашних божков, запрещали шаманам камлать и делать ныкат… Но янранайцам и тут повезло – начальником к ним назначили человека по имени Иванчук.
Иванчук с уважением относился к древним обычаям. Иванчук даже прислушивался к советам Акмоля и вскоре, убедившись, что он всегда бывает прав, сделал его своим помощником. Анипу отдали в школу, но она, едва выучившись грамоте и счету, убежала оттуда и снова бродила в одиночестве по морскому берегу…
Потом Иванчук чем-то не угодил большим властям на материке, и его забрали обратно, а в Янранай прислали нового начальника. Это был совсем молодой парень с копной светлых волос на голове. Его имя было – Гордеев, и начал он с того, что взял в свой дом Анипу, дочь шамана. Он ведь не знал, что она вскормлена мертвой матерью и что тень у нее не человеческая, а птичья. Он встретил ее на морском берегу и заговорил с ней ласково, а она отворачивала лицо, но видно было, что она улыбается – на щеках играли и переливались ямочки. Тогда Гордеев взял ее за руку и привел в магазин, где велел выбирать все, что она захочет, – он, мол, все готов ей подарить. Анипа качала головой, но он все же купил ей зеркальце в богатой оправе, и яркой ткани на платье, и самую дорогую вещь, которая продавалась в магазине, которой не было даже в яранге шамана, – патефон.
Тем вечером в яранге Акмоля громко играла русская музыка. Сразу много голосов выпевали смутно понятные, грустные слова:
Дан приказ: ему на запад,
Ей в другую сторону…
Шаман прихлебывал чай с блюдечка, звучно кусал сахар и пристально смотрел на дочь.
