Ричард Матесон - Где-то во времени
Вновь появился коридорный с вопросительным выражением на лице. Стиснув зубы, я с напряжением втянул в себя воздух.
– Смотрел на дворик, – промямлил я.
Я не знал даже, услышал ли он мой голос, а если и услышал, то моя ложь была вопиюще очевидной. Он только кивнул:
– Да, сэр. – Затем указал на дверь. – Это здесь, сэр.
Я двинулся к нему нетвердой, неуклюжей походкой, словно столетний старик. Все мои надежды опять показались мне несбыточными. Я шел вперед только потому, что не хватало смелости ретироваться.
Мы вошли в общую гостиную, двери из которой вели в четыре спальни. Я не замечал ничего из обстановки и убранства комнаты, потрясенный чудовищностью того, с чем мне сейчас предстояло столкнуться. Сердце мое продолжало медленно, тяжело биться. В висках сильно стучало, и я смутно подозревал, что сейчас упаду в обморок. При этом какая-то часть моего рассудка, не затронутая отчаянием, подсказывала мне, что такой способ представиться ей ничуть не хуже тех, что я уже придумал.
Коридорный остановился у одной из дверей, и я увидел прикрепленную к ней овальную пластинку с цифрой «41» на металлической поверхности. Когда он постучал костяшками правой руки по двери, я сильно вздрогнул и почувствовал, как пол подо мной закачался, а стены приобрели студенистый вид. «Ну вот ты и у цели», – хладнокровно прозвучал внутренний голос. Вытянув вперед руку, я оперся ладонью о стену.
И вдруг позади пронзительный женский голос произнес:
– Ищите мисс Маккенна?
В этот момент я очень близко подошел к реализации выражения «едва не выпрыгнул из кожи».
Открыв рот, я резко повернулся, едва не потеряв равновесие и слепо шаря в поисках стены для опоры. На нас смотрела пухлая молодая женщина. Удивительно, какие мелочи запечатлеваются в памяти в самые напряженные моменты. Единственное, что я запомнил в ее облике, были обветренные губы.
– Да. Она у себя? – спрашивал коридорный.
– Недавно вышла.
Молодая женщина бросила на меня жеманный взгляд, потом взглянула на него.
– А не знаете, куда она пошла? – спросил он.
– Она говорила матери, что собирается прогуляться по пляжу.
– Благодарю вас, – пробормотал я, устремляясь мимо нее и ощущая запах, как я понял позже, хозяйственного мыла.
Надеясь, что не слишком качаюсь из стороны в сторону, я направился к двери. На миг мне показалось, что меня принимают за пьяного.
– Не желаете ли оставить записку, сэр? – прозвучал мне вослед вопрос коридорного.
– Нет, – ответил я.
Я поднял руку, пытаясь изобразить небрежный жест. Без сомнения, что бы я ни написал в своей записке, для нее это не имело бы ни малейшего смысла.
Пошатываясь, я вышел в дверь гостиной, свернул налево и пошел по проходу, ведущему к северной стороне отеля. «О господи, я забыл дать ему чаевые», – подумал я, потом вспомнил, что у меня только лишь две облигации.
Я посмотрел на лестницу, ведущую в подвал, недоумевая – показатель моего психического состояния, – что случилось с вывеской Исторического зала. Свернув в коридор, я прошел мимо небольшого лифта – тогда он тут был. Стоящий около него молоденький лифтер уставился на меня с таким выражением, что я понял – у меня все еще безумный вид. Ноги мои двигались, но казались чужими. Я с трудом дотащился до двери, потянул ее к себе и вышел наружу.
Осторожно спускаясь по ступеням крыльца и держась за перила, я дрожал от холодного морского воздуха. Весть о том, что она гуляет по пляжу, немного приободрила меня – отчасти потому, что не пришлось встретиться с ней в комнате, отчасти потому, что это давало слабую надежду на будущее. Я ведь читал, что она любит гулять, – и вот подтверждение тому. Правда, мой оптимизм скоро улетучился. Шанс встретить ее на берегу был ничтожно мал. К тому же это был мой последний шанс. Если я не смогу увидеть ее сейчас, то скоро она пойдет на ужин, потом, вероятно, начнет репетировать, после чего ляжет спать.
Я шел нетвердой походкой по аллее, под рядами намокших деревьев. А до этого момента и не замечал признаков прошедшего ранее дождя. Я направился мимо пустых теннисных кортов в сторону пляжа. Солнце уже опустилось к горизонту, на три четверти погрузившись в море и сверкая расплавленным золотом. Над отдаленным полуостровом висели темные облака, снизу подсвеченные отблесками заката. Вдоль приморской аллеи на металлических шестах зажгли большие круглые электрические фонари, напоминающие вереницу бледных белых лун, маячивших впереди. Я прошел мимо деревянной скамьи, на которой сидел мужчина в черном цилиндре, с сигарой в зубах. «А что, если это Робинсон?» – пришла мне в голову мысль. Что, если он не спускает с нее глаз? Если даже я встречу ее, он не даст мне с ней поговорить.
Шагая дальше, я осматривал пляж впереди и слева от меня. Вопреки моим воспоминаниям в ширину он был менее пятидесяти футов. У меня возникло еще одно сомнение. А что, если ее там нет? А если есть? Рассудок отвергал этот вариант. Все же я продолжал идти – если мое ковыляние можно было снисходительно назвать ходьбой, – выискивая взглядом знаки ее присутствия.
Немного погодя мне пришлось остановиться и передохнуть, повернувшись спиной к ветру – не особенно сильному, но весьма холодному. При этом я был поражен видом гостиницы, громадный освещенный силуэт которой вырисовывался на фоне неба наподобие волшебного замка.
Вдруг я похолодел при мысли, что зашел слишком далеко, что зона моего присутствия в 1896 году ограничивается только отелем, что я начинаю терять связь с этим временем и меня неумолимо относит назад, в 1971-й. Я закрыл глаза, опасаясь, что перенесусь обратно. Только спустя несколько мгновений я набрался смелости открыть глаза и вновь посмотреть на отель. Он стоял на месте, такой же, как прежде.
Когда я снова взглянул на узкую полоску пляжа, то увидел ее.
Откуда я узнал, что это она? Она была не более чем крошечным силуэтом, почти незаметно перемещающимся на темно-синем фоне воды. В любых других обстоятельствах я бы не отличил ее по таким незначительным приметам. Как бы то ни было, сейчас я не сомневался, что это Элиза.
При виде ее тело мое пронизала дрожь, сердце, казалось, едва не выскочило из груди. Теперь меня наполняло цепенящее опасение, что этот миг сейчас прервется, что, едва приблизившись к ней, я перенесусь туда, откуда явился. Опасение, что, если даже мне удастся ее приветствовать, моя дерзость вызовет у нее отвращение. Вопреки всякой логике я надеялся, что в конце концов, увидев ее, обрету уверенность. Случилось прямо противоположное. Уверенность совершенно меня покинула, и я застыл на месте, размышляя, как убедить ее в том, что перед ней не сумасшедший.
