Судьбе вопрек (СИ) - Романова Екатерина Ивановна

Что-то прыснуло в кровь, по телу разлилось тепло, сознание стало выравниваться, хотя лучше бы я всего этого не видела. Хоть на моем животе и установили какую-то ширму с голубой пеленочкой, но все равно мне не хотелось видеть как… Это что, кишечник?

Я судорожно сглотнула и закрыла глаза:

— Дайте мне анестезию.

— Больно разве? — усмехнулся Георгий. — Эрна, вот тут отсоси. Да соси ты лучше, вкусно же!

Вкусно?

— Густо говорю, отсасывай, не видно ничего. Вот. Так лучше.

Господи, совсем с ума схожу. В глазах — двоится, в ушах — шумит и звенит.

— Хоть что-то дайте, мне не надо все это видеть и слышать!

— Тебе не надо — мне надо! Во-первых, чтоб тебе больше неповадно было доктора Григория не слушать.

— Я буду вас слушать теперь, буду. Дайте только сознание потерять!

— Да это-то без проблем. В твоем животе такая задница, что, скорее всего, ты навсегда это сознание потеряешь. У-у, плохо дело. Давай печенку выселяй отсюда.

— Печенку? Не надо ее выселять.

— Оставить? Ладно, пациент выкабенивается, оставляем. Говорил же — полчаса удержится инфильтрат. И эти полчаса — чтобы до больницы долететь или дела земные завершить. А ты и то, и то решила успеть. Не бывает так. Я волшебник, но не бог. Аркх его знает, как тут все выйдет. Лоби, вот сюда вливай, а тут прижги. Вот, нежнее. Эрна, сейчас сосать надо у пациента, Нейтан подождет до конца операции, честное слово. У нас тут женщина фетроя умирает, давай серьезнее.

— Я… я не женщина фетроя.

— Ну, ты точно не мужик, уж мне-то можешь поверить, — заверил Григорий. И на том спасибо. — Во-вторых, мне нужно следить за твоим сознанием, чтобы… вот как теперь, например…

Мои глаза как-то странно задергались, веки стали сами собой закрываться, сердце екнуло, екнуло второй раз.

— Эрна! — закричал Григорий. — Лоби, сердце!

Холодно-то как, темно. Лоби? Григорий? Куда вы все делись? Ау! Где все?

Тишина.

Темнота.

Холод какой…

Аклуа Плейз, кабинет Харви Хартмана

Фетрой сидел лицом к панорамному окну и пил уже третий стакан виски, хотя после процедуры лекарь советовал плотный ужин и красное вино. Правящий не ожидал, что слова Флер ударят его так больно. В самую душу, которая, казалось, у него уже давно умерла.

Он должен был быть там, с ней, а не слушать сухие отчеты фета Дорского. Должен был, но не мог. Она умоляла уйти — и он ушел, потому что верил своей женщине. Верил и был готов помочь. Когда сердце его искорки остановилось, правящий едва не лишился рассудка, но совладал с эмоциями и вытащил ее из-за грани, вливая энергию через ло-ану. Вопреки судьбе, которая решила вычеркнуть Аллевойскую из списка живых. Хартман понимал, что слова, произнесенные Флер, были вызваны исключительно влиянием Зейды, но… Всегда есть то самое «но», что сеет сомнение. Именно поэтому он позволил Ронхарскому отвести душу — хотел убедиться в чувствах Флер. Убедился. Более чем. Кроме того, ликвидировал соперника, который, в пылу эмоций, сам себя дискредитировал. Пожалуй, интриговать он научился от Зейды, в коварство которой ему так не хотелось верить.

Они знакомы с самого детства и с этого же детства делили одну кровать. Сначала, как маленькие дети, затем, как любовники. Она писала ему во время учебы на полигоне, находила немыслимые способы проникнуть туда и встретиться. Уже тогда стоило насторожиться. Одного влияния родителей-правящих недостаточно, чтобы перед юной девушкой открылись двери самого закрытого центра дистрикта, но они открывались. Редко, но все же. Он был ею очарован, даже был готов жениться на ней однажды. Потому что это правильно, потому что так должно быть, потому что «такие как он женятся на таких, как она». А потом она стала правящей четырнадцатого дистрикта и все как-то позабылось. День, когда Харви по совету Сэймира обратился к Зейде за помощью, он проклял уже тысячу раз. Вот только отменить уже ничего не мог. Теперь лишь разгребать последствия. Объект его юношеской увлеченности глубоко повяз в страшных преступлениях.

Вмешивать его искорку в расследование было опасно, и он до последнего противился, но выхода не оставалось. Фетесса Лоуренс — правящая четырнадцатого дистрикта. Чтобы привлечь ее к ответственности, одних слов искристой мало. А, если Зейда что-то заподозрит — сразу избавится от ребенка, уничтожив единственную сколько-нибудь стоящую улику, ведь все записи о заключенных закрытой тюрьмы оказались уничтожены. Братья отрицают нападение, называя это инсинуацией и провокацией со стороны СМИ. Конечно, что им еще сказать? Но участие Зейды стало для Харви ударом. Сейчас фетесса уверена, что контролирует ситуацию и это на руку правящему. А потому он здесь пьет виски, а Флер — там. Приходит в себя после операции. Одна…

— Харви, — пропела Зейда. От ее голоса у фетроя непроизвольно дернулась губа. — Перестань изводить себя. Ну, кто она? Всего лишь пустышка.

Женщина обошла дорогой лакированный стол из очень редкого красного дерева и устроилась на коленях мужчины, не получив в ответ внимания. Но он и не оттолкнул, а этого для фетессы на данный момент было достаточно. Она умела ждать. И умела быть терпеливой и настойчивой, полагая, что эти качества всегда вознаграждаются.

— Она не пустышка.

— Ой, ну ладно. Искристая. Все равно не ровня. Будущего у вас не было, — она задумчиво погладила повязку на сгибе его локтя и изогнула бровь. — Что это? — не получив ответа — фыркнула. — Забудь ее. Вычеркни из жизни, Харви!

— Что ты здесь делаешь? Где Сэймир?

— Какая разница. Ты же знаешь, я всегда любила и буду любить тебя. Только тебя, Харви! Давай забудем обо всем. Давай убежим, вместе. В четырнадцатый дистрикт! Мой отец стар и немощен, а сестры не в состоянии удержать барьер, им это не по силам. Другое дело, если вернемся мы. Бросим им вызов и станем полноправными правящими процветающего дистрикта. Скажем, что ребенок — наш, никто и не усомнится.

— Не интересует, — холодно ответил он, сделав еще один глоток, но не почувствовав вкуса. Ему показалось, что он вообще перестал чувствовать. Его исцелили внешне, вот только кто исцелит душу? Он заставил Флер страдать, заставил думать, что она его предала. Да и слышать из ее уст о себе подобные вещи — тоже отличный удар по самооценке. Волей неволей усомнишься в истинности чувств. Вот только Хартман всегда верил поступкам, а не словам…

Глядя, как медленно и лениво мигают за окном огни, как волары расчерчивают небо светящимися линиями, он вообще жалел, что позволил себе чувствовать, что полигон не сломал его. Лучше бы сломал… Проще было бы. Для всех.

— Ты невыносим, ты знаешь? Раз уж так хочешь остаться, тогда прими предложение Кайла! Соверши этот ритуал! Тебе не победить тор-ана с тем уровнем сил, что у тебя есть.

— Значит, так тому и быть, — хмыкнул он.

— Да ты издеваешься? Позволишь какой-то танцоришке вить из себя веревки? Харви, хотя бы кровь прими, она увеличит твои силы, даст хоть какой-то шанс!

— Как часто?

— Не понимаю, — она погладила его по щеке, пытаясь подольститься.

— Как часто ты сама это делаешь?

— Ну зачем тебе это знать? — робко улыбнулась она, не желая сознаваться в пагубном пристрастии.

— Даже в положении? — его передернуло от отвращения, а она молчала. Просто смотрела на него с осуждением и молчала.

— Думаешь, что все о ней знаешь?

— Уйди, Зейда.

— Первый раз она дает бесплатно. Затем, когда подсядешь, принимает наличными. Сам убедись. Проведи обыск у нее дома и на работе.

Мысль о том, что Флер может торговать собственной кровью, привела фетроя в бешенство.

— Пошла вон! Приказ правящего!

Если приказ великородного еще можно снять, при огромной силе воли и особом умении не подчиниться, то приказ правящего абсолютен. Фетесса поднялась и покинула кабинет, столкнувшись в дверях с фетом Дорским. Несмотря на огромный рост, ступал он бесшумно и, перехватив взгляд правящего через отражение в стекле, поздоровался.

— Как все прошло?