Новогодняя жена (СИ) - Романова Екатерина Ивановна

Девочка долго молчала, а потом в ее глазах появился какой-то огонек. Но когда она начала говорить, у меня кровь от лица отхлынула:

— В день моего пятилетия, когда я не смогла раскрыть свою магию, и совет магов ушел ни с чем, мама тайком от папы заперла меня в одном из чуланов замка на последнем этаже. Она связала мои руки, связала ноги, привязала к ножке старинной кровати — такой тяжелой, что ее и впятером с места не сдвинуть, а потом сказала, что если я хочу жить, то сама выберусь. Магию свою раскрою и выберусь. А если не выберусь, то ей такая дочь не нужна и лучше пусть я совсем умру, чем такая бестолочь и бездарность будет позорить род де Трувэ.

Вот тебе и приятное воспоминание из детства. Я понимала, что хорошее будет дальше, вот только плохое в детстве каждого ребенка настолько индивидуально, что поражаешься — как некоторые дети вообще с таким справляются! Я старалась не подавать вида, но внутри меня все переворачивалось.

— Я проплакала весь день, звала на помощь, но никто не слышал. На чердак никто не поднимается, да и мама запретила слугам туда ходить. Сказала, что там один из неконтролируемых оренаров отца. Ночью, когда свет уже не пробивался сквозь маленькое окошко, стало так страшно, что я даже плакать боялась. Боялась, что меня услышат монстры и съедят. А потом услышала, как кто-то скребется под дверью. Тихо-тихо, но настойчиво. Потом сизый дымок прокрался в щель и воплотился в одного из отцовских оренаров. Оказалось, папа искал меня! Он так искал, что всю свою магию потратил на создание оренаров, лишь бы найти. Когда один из них меня отыскал, папа прибежал через несколько минут. Отвязал меня, прижал к себе так крепко, что я слышала, как быстро бьется в груди его сердце. Он отнес меня к себе в спальню, там накормил, а потом дал все, что мне прежде запрещали: шоколадный торт, мятное мороженое, леденцы… Он всю ночь утешал меня, пел колыбельные, гладил по голове. Я так боялась засыпать, что вздрагивала от каждого шороха. Но папа был рядом. Он ни на минуту меня не оставил. Я чувствовала его даже сквозь сон. А на следующий день мы уехали. Только вдвоем. Мы катались на лодке, кормили хлебом зеленых лебедей, собирали цветы, я научила папу плести венки. Мы купались в речке, жарили рыбу на костре, катались на оренарах… Домой приехали только поздно вечером… Я на всю жизнь запомнила этот день.

Анахель улыбнулась, вздохнула и на этот раз платочком утерла иные слезы: слезы счастья.

Я долго не могла ничего сказать, потому что, первое: Мадлен — мразь, Арман — отчаянно любит дочь, но слишком сломлен, чтобы это показать, а Анахель… Боже, дай этому ребенку счастья, пожалуйста! А второе — девочка очень любит отца, привязана к нему, поэтому безразличие графа причинило ей такую боль.

23. Без пяти минут вдова

— А твоя мама? — спросила осторожно. — Она как-то объяснила свой поступок?

Девочка пожала плечами и вытерла остатки слез. Говорила она уже спокойно, только ладони чесала.

— Сказала, что хотела достать мой дар через испуг. Думала, если моей жизни будет угрожать опасность, магия проснется.

Вот дрянь! Что там говорила Доротея? Что граф может высечь меня на конюшне? Вроде как в шутку говорила, но в каждой шутке есть доля правды. Должно быть, он уже сек однажды Мадлен и, если честно, я ни капли его не виню. Поднимать руку на женщину — последнее дело, но тут сам доктор прописал.

Анахель снова почесала ладони, а на ее щеках проклюнулся нездоровый румянец. Я приложила ладошку ко лбу девочки — огненный! Еще мгновенье назад, когда я обнимала ее, температура была нормальной, а сейчас девочка горела! Вспыхнула, как свеча!

— Дорогая, как ты себя чувствуешь?

— У меня словно кровь кипит! — Анахель растерла ладошкой грудь, а потом распахнула веер и стала обмахиваться. — Чешется все, особенно ладони!

Она протянула мне руку, и я замерла. Так вот она какая — магия заморская? На кожу девочки словно блестки просыпали! То красные, то темно-золотые переливы прокатывались по ладони от кончиков пальцев к центру.

— Магия! Анахель, у тебя проснулась магия!

Девочка с удивлением посмотрела на свои руки, потом на меня, снова на свои руки и удивила меня еще больше:

— Не говорите об этом никому, пожалуйста.

— Что? Но, почему?

Анахель поджала губы и рассматривала переливы блесток на ладони.

— Подожди! Это не первый раз?

Она помотала головой, а потом соединила ладони друг с другом и успокоила мерцание.

— В тот день, о котором я вам рассказала, у меня тоже светились ладошки. Когда мы с папой по озеру катались. Но я никому не сказала. Потом еще несколько раз светились, и я снова смолчала. Не хочу, чтобы меня любили за магию. Словно породистого оренара! Я хочу, чтобы родители любили меня! Свою дочь. А не мага, способного служить королю и выполнять долг родине. И Джейде этой противной я подол подожгу, если доставать будет! Но скажу, что не я. Буду до последнего вид делать, что ничего не умею! Обещай, что не скажешь никому! — взмолилась Анахель.

— Нет-нет, конечно. Это твой секрет, и я уважаю твое решение, — девочка посмотрела на меня с удивлением и благодарно кивнула. — Но подожди, выходит, твоя магия проявилась?

— Не думаю. Свечение ладоней говорит лишь о том, что магия есть. Сегодня появился жар. Раньше и его не было. Дар раскрывается. Что-то происходит и меняется внутри. Я это чувствую. Словно огонь течет по венам. Очень сильный огонь. Мне страшно немножко. Возможно, в этих руках все же есть магия, но она не сделает меня счастливой…

— Может, все же расскажем твоему папе?

— Но ты обещала! — возмутилась девочка.

— И сдержу слово. Но ты хорошенько все обдумай. Осваивать дар в одиночку может быть не безопасно.

Анахель кивнула и закусила губу, раздумывая над моими словами, а я быстро сложила в голове картинку. Выходит, вовсе не страх активирует дар, а положительные эмоции. Когда девочка чувствует себя нужной и любимой, то сила раскрывается. В принципе, логично. Природа влечения — самого сильного раздражителя — в том, что человек испытывает любовь, это усиливает прилив крови к нужным органам. Не знаю, какой орган отвечает за магию, но сейчас к нему однозначно прилила кровь и надо закрепить результат.

— Как насчет прогулки? Любишь кататься с горки?

— Что за забава?

Я закатила глаза.

— Эх ты, горюшко мое несведущее! Ты пока оденься потеплей, а у меня одно дело.

— Ты правда не расскажешь никому?

— Это будет наш с тобой маленький секрет, договорились? — я протянула Анахель мизинчик и, понимая, что этот ритуал на Ирбисе не знают, скрестила его с мизинчиком девочки. — Секрет, секрет, не раскрою сто лет, а если раскрою, то сама себя упокою!

Да, как-то немного трагично для детской потешки, но у детей вообще много странных приговорок.

— Магический заговор?

— Что-то вроде того, — отмахнулась я и поспешила к выходу. — Переодевайся! Встретимся на выходе через полчаса.

— Но через полчаса мне нужно на занятие к Джейде.

Я обернулась и заговорщическим шепотом спросила:

— Помнишь жест, который я тебе показала?

Анахель кивнула и хихикнула.

— Вот его и покажи Джейде, если станет приставать. Можешь даже двумя руками. А, если ей не понравится, можешь сказать, что мама так научила.

Мама… Я прикусила язык, понимая, какую боль может причинить это слово девочке, но та и вида не подала. Задорно кивнула и пробежала мимо меня с криком:

— А я первая добегу до лестницы!

Что я, дура что ли бегать… на каблуках? Скинула туфли и, подхватив подол, помчалась за Анахель. Конечно, она добежала первой и, справедливости ради замечу, не потому, что я поддалась, а потому, что реально быстро бегает.

— Оказывается, у тебя очень разносторонние таланты! — задыхаясь, проговорила быстро и свалилась на кушетку.

— Знаешь, а думаю, мы сможем подружиться, — резюмировала она, окинув меня внимательным взглядом, а потом преобразилась: исполнила реверанс и, сложив ладошки перед собой, манерно ушла переодеваться. Чудо, а не ребенок! Чудо в перьях.